вертел головой по сторонам, ведь он никогда ещё не бывал за городом. Ему так хотелось пробежаться по лугу, нарвать цветов, поискать птичьи гнёзда! Но не стоило даже заикаться об этом, мистер Граймс был деловым человеком.
Вскоре они поравнялись с бедной ирландкой, она медленно шла по дороге, неся за спиной свою поклажу. Голова её была покрыта серым платком, а юбка была ярко-красного цвета, так что становилось ясно, что она из Голуэя. Ни башмаков, ни чулок на ней не было, и шла она, чуть прихрамывая, как если бы она уже сильно устала или натёрла себе ногу. Но она была высокая и красивая, с лучистыми серыми глазами и густыми волосами. И она так приглянулась мистеру Граймсу, что, поравнявшись с ней, он крикнул:
– Тяжкая дорога для таких симпатичных ножек, а? А ну, красавица, залезай на моего осла да поехали вместе!
Но ей, наверное, не понравились вид и голос мистера Граймса, и она спокойно ответила:
– Спасибо, уж лучше я пойду с твоим помощником.
– Ну, как хочешь, – проворчал Граймс, закуривая свою трубку.
И вот она уже идёт рядом с Томом и расспрашивает мальчика про его житьё-бытьё: где он живёт, да что он знает, да кто он такой, и вскоре уже Тому казалось, что никогда ещё он не встречал такой приятной женщины. А шепчет ли он молитву, прежде чем лечь спать? Нет, он не знает никаких молитв… кажется, её это расстроило.
Потом он спросил её, где она живёт, и она ответила – далеко-далеко, у самого моря. А что это – море, какое оно? И она стала рассказывать Тому, как шумит море, накатываясь на прибрежные скалы своими огромными волнами в тёмные зимние ночи; и каким тихим бывает оно весёлыми летними днями, когда в нём купаются дети; и много что ещё рассказала она, так что Тому захотелось самому всё увидеть и обязательно искупаться в чудном море.
Наконец они поравнялись с холмом, у подножия которого протекал ручей. А из маленькой пещерки, возле известняковой глыбы, вытекал небольшой ключ, поднимаясь ввысь настоящим фонтаном, он набухал водой, напевая свою песню, и был он таким чистым, таким прозрачным, что нельзя было понять, где кончается вода и начинается воздух.
Тут Граймс остановился, Том тоже, глядя на пещерку и думая, живёт ли в ней кто-нибудь. Но Граймс не думал ни о чём таком, он слез с осла, подошёл к источнику, наклонился и окунул в чистую воду свою безобразную голову – и вода помутнела.
А Том тем временем быстро-быстро собирал полевые цветы. Ирландка помогала ему и даже показала, как их связать, чтобы получился букетик. Но тут Том заметил, что хозяин его умывается, и застыл на месте с разинутым ртом. А когда Граймс кончил, Том выпалил:
– Ой, хозяин, я никогда такого не видел!
– И не увидишь. Не чистота меня волнует, а прохлада. Я не какой-нибудь шахтеришка, который вывозится так, что каждую неделю ему приходится умываться.
– Нельзя ли и мне подойти и окунуть голову в воду? – спросил бедняжка Том. – Наверное, это так же приятно, как сунуть голову под струю из колонки, к тому же здесь нет полицейских.
– А ну топай! – рявкнул Граймс. – К чему тебе умываться? Ты же не напивался так, как я, и голова у тебя не трещит!
– Подумаешь! – отвечал Том.
И он помчался к ручью и стал умываться.
Граймс и так уже был обозлён, ведь женщина предпочла его обществу Тома. Поэтому он кинулся за мальчиком с ругательствами, схватил его за шиворот и стал колотить.
– Неужели тебе не совестно, Томас Граймс? – вскричала ирландка.
Граймс на секунду замер, поражённый тем, что она знает его имя, но тут же ответил:
– Нет, ни сейчас, ни когда-либо, – и продолжал колотить Тома.
– Заметно. Если бы ты хоть раз в жизни устыдился, ты давно бы уже пошёл в Вендейл.
– Что знаешь ты про Вендейл? – заорал Граймс, не выпуская Тома.
– Всё. Я знаю даже, что случилось в Олдермирской роще почти два года назад, в Мартынов день в ноябре.
– Ну да? – завопил Граймс.
Он бросил Тома, перебрался через изгородь и оказался лицом к лицу с женщиной. Том думал, что Граймс её ударит. Но нет, уж очень смелый у неё был вид.
– Да, я там была, – спокойно произнесла она.
Выругавшись, Граймс вдруг сказал:
– Что-то ты не похожа на ирландку.
– Не важно, кто я. Я видела то, что видела, и, если ты ещё раз ударишь мальчика, я расскажу всё, что знаю.
Похоже было, что Граймс здорово испугался. Он тут же молча уселся на ослика и позвал Тома.
– Стойте! – молвила женщина. – Мы ещё свидимся с вами, и вот что я скажу вам обоим: кто к чистоте стремится, чистым будет, а кто в грязи погряз, тот грязным и останется. Помните!
Она повернулась и пошла прочь по лугу. Граймс постоял немного, как если бы его стукнули. Потом он кинулся за ней с воплем:
– Стой, вернись!
Но на лугу никого не было.
Не спряталась ли она? Да нет, там негде спрятаться. Всё же Граймс поискал её вокруг, да и Том тоже, он был удивлён не меньше Граймса. Но как они ни искали, её и след простыл.
Граймс вернулся к своему ослу, и видно было, что он напуган. Он молча тронулся в путь, попыхивая свеженабитой трубкой, и даже не вспоминал про Тома.
Пройдя ещё мили три и ещё чуть-чуть, они добрались до ворот Усадьбы.
Да, шикарные были ворота, все из железа, рядом домик привратника, по бокам каменные столбы, и на каждом – жуткое страшилище, с клыками, рогами и хвостом, эти штуки украшали щиты, которые прикрывали в бою предков сэра Джона во времена Алой и Белой роз. В предусмотрительности им не откажешь, ведь стоило врагам завидеть таких страшилищ, как они тут же пускались наутёк.
Граймс позвонил в колокольчик, и тотчас у ворот появился привратник.
– Меня предупредили о твоём приходе, – сказал он, открывая ворота. – Иди вперёд по аллее, да смотри, чтобы при выходе я не обнаружил у тебя зайца или кролика из наших угодий, уж меня ты не обманешь, так и знай.
– Разве что положу его в мешок с сажей, – пошутил Граймс, и они оба рассмеялись.
– Ну, коли ты такой умный, лучше уж я провожу вас до дома, – решил привратник.
