а слезет ли с него когда-нибудь эта грязь? «Уж конечно, и я бы выглядел лучше, если бы был таким же чистым, как она». Оглядевшись, он вдруг заметил маленького чёрного уродца в лохмотьях, глаза у него были воспалённые, красные, а зубы белые. Он сердито накинулся на неизвестного. Что нужно здесь такой чёрной обезьяне?
И тут Том наткнулся на зеркало.
Да, перед ним было огромное зеркало, и впервые в жизни Том рассмотрел, до чего же он грязный. И тогда он разрыдался от стыда и злости. Он затопал ногами, схватил каминные щипцы и швырнул их на пол, и шум поднялся такой, как если бы к хвостам десяти тысяч бешеных собак привязали десять тысяч жестянок.
Ну и подпрыгнула маленькая чистенькая леди в своей чистенькой постельке! А увидев Тома, она закричала пронзительно, что твой павлин. В комнату влетела толстая старая няня. Увидев Тома, она решила, что он вломился сюда, чтобы ограбить, украсть, изувечить и поджечь. Кинувшись на него, она успела схватить его за куртку. Но куда ей было удержать Тома, не однажды побывавшего у полицейских в руках! Больше того, он прекрасно умел вырываться от того, кто его ловил. Да он никогда не смог бы смотреть в лицо своим приятелям, если бы его сумела поймать эта старушка. Он вмиг проскользнул под рукой старой няни, кинулся к окну и выскочил вон.
Ему не пришлось прыгать с высоты, хотя он, не задумываясь, сделал бы это. Не пришлось ему и спускаться по водостоку, что было для него привычным делом. Как-то раз он залез на церковную крышу по водосточной трубе, как он сам утверждал, чтобы поискать птичьи яйца, хотя полицейский говорил, что он хотел что-то украсть. И Том тогда просидел на крыше до самого обеда, а потом спустился вниз по другой трубе – и был таков.
Под окном росло дерево с крупными листьями и сладко пахнувшими белыми цветами, почти такими же большими, как голова Тома. Наверное, это была магнолия, но Том и слова такого не знал. Он соскользнул вниз по стволу дерева, как кошка, промчался по газону, перемахнул через изгородь и понёсся по парку, а старая няня кричала из окна:
– Грабят! Убивают! Пожар!
Младший садовник, косивший траву, увидел Тома, швырнул косу, поранил ногу и потом пролежал целую неделю в постели, но сейчас он ничего не заметил, так как кинулся в погоню за бедным Томом. Молочница услышала шум, споткнулась о ведро, опрокинула его, пролив на землю всё содержимое, но всё же помчалась в погоню. Конюх, чистивший коня сэра Джона, от неожиданности выпустил его, конь умчался вскачь и охромел через пять минут. Но конюх тоже бросился в погоню. Старый слуга, только что подъехавший к воротам на пони, так заспешил, что хвост бедного пони зацепился за железные прутья изгороди (насколько я знаю, он всё ещё там), но слуга тоже побежал вслед за Томом. Пахарь бросил и коней и плуг, один конь прыгнул через изгородь, а другой рванулся в сторону и упал в канаву, увлекая за собой плуг. Но всё же пахарь понёсся за Томом. Привратник, проверявший свои силки, выпустил всю добычу и прихлопнул капканом собственный палец. Но он тоже погнался за Томом. Сам сэр Джон выглянул из окна своего кабинета (он привык вставать рано), услышав шум и крики, он поднял голову, и пролетавшая птичка капнула ему прямо в глаз, а глаз потом так воспалился, что пришлось вызывать врача. Но и сэр Джон выскочил из дома и помчался в погоню за Томом!
А вот и наша знакомая ирландка, уж не знаю, каким путём дошла она до Усадьбы, должно быть, собираясь просить милостыню. Но и она кинула свою поклажу и побежала за Томом.
Словом, даже тогда, когда в оранжерею пробралась лиса и её убили, переколотив тонны стекла и разломав кучи цветочных горшков, – так вот, даже тогда не было такого шума, грома, топота, переполоха, суматохи, воплей и полного забвения достоинства, покоя и порядка, как в тот день, когда Граймс, садовник, конюх, доярка, слуга, сэр Джон, пахарь, привратник, да и наша знакомая ирландка, носились по парку, крича «Держи вора!». Должно быть, они все считали, что Том утащил не меньше чем на тысячу фунтов драгоценностей, распихав их по пустым карманам. Даже сороки и дрозды летели за ним, и стрекотание птиц напоминало лисью охоту.
И всё это время бедняга Том мчался босиком по парку, как маленькая чёрная горилла, спасающаяся в лесу. Увы! Рядом не было большого чёрного папы-гориллы, который бы сшиб с ног садовника, одной лапищей закинул бы доярку на дерево, а другой лапищей вышиб бы дух из сэра Джона и щёлкнул бы зубами на привратника.
Впрочем, у Тома никогда не было папы, так что он не привык ждать от кого-то защиты. Он привык сам заботиться о себе. Он мог бы мчаться рядом с дилижансом пару миль и больше, если бы ему пообещали за это монетку, а ещё он умел делать колесо десять раз подряд, чего ты наверняка не сумеешь. Потому-то преследователи и не могли его догнать, – надеюсь, что совсем не догнали.
Понятное дело, Том бежал к лесу. Он никогда ещё не был в лесу, но он был достаточно сообразительным парнишкой и понимал, что сможет спрятаться в кустах или влезть на дерево, словом, что там у него больше шансов, чем на открытом месте. Не знай он этого, он был бы глупее мыши или пескаря.
Но, добравшись до леса, он понял, что лес совсем не похож на то, что он себе представлял. Он кинулся прямо в заросли рододендронов и тут же запутался в ветвях. Он исколол себе руки и ноги, пытаясь вырваться на волю.
«Надо бежать, – подумал Том, – а то запутаюсь тут, придёт кто-нибудь и „поможет“ мне, чего я совсем не хочу».
Но куда же ему было бежать?
Он рванулся из зарослей и налетел головой на стену.
Налетать головой на стену не особенно приятно, тем более если сверху падает камень, попадает тебе промеж глаз, так что искры сыплются. Ну вот, Том стукнулся головой, но ничуть не расстроился, а тут же полез вверх, как белка.
И вот он уже выбрался на волю, туда, где до самого горизонта тянулись вересковые пустоши, скалы и болота.
Да,
