М. М. Пришвин, 5 сентября
Опять Распутин! Все говорят, будто он Думу распустил. Государь уже решил, было, поручить Кривошеину организовать из общественных деятелей министерство, как вдруг переменил решение и назначил Горемыкина. Это будто бы Распутин отговорил. Опасаются, что он теперь в ставке и не подкуплен ли немцами, не сговорит ли царя к сепаратному миру.
П. П. Вронский, 5 сентября
На юге землевладельцы в унынии, что делать с хлебом, а сверх и все города не знают, откуда достать хлеб. Масса лесов, каменного угля, картофеля, кукурузы, скота, соли, сахара, сибирского масла – и города в холоде и голоде, даже без керосина, бензина и нефти. Вагонов нет – ложь! С передовых позиций возвращаются тысячами пустые вагоны и можно бы по пути доставлять все для первой необходимости всюду и везде. На порядочных станциях начальники за вагоны в месяц получают взятки до 20 тысяч.
Где контроль власти? Как бы ни шумела Гос. Дума о ее роспуске, но ведь это – выборные от земства, кумоством, сватовством, лукулловскими обедами и попойками; и она тоже хороша, как и министры! Для Галиции куплено было на 600 тысяч рабочих лошадей и на миллион хлеба весной на помощь населению. Этим ведало земство, которое все размотало, а отчета пока никакого. Вот и выборные. Прохвосты! Нам следует помнить, что мы сами дрянь.
Н. Д. Тальберг, 5 сентября
В течение двух месяцев страна революционировалась: левые говорили возмутительные речи, Мирабо-Родзянко им не мешал, речи печатались, и эти узаконенные прокламации разбрасывались по всей стране. Успех оказался поразительный: война была забыта и началась борьба с царским правительством.
Программа прогрессивного блока могла быть составлена только в Берлине. Антидинастическая пропаганда началась в печати. Казалось, все было кончено. Но заговорила совесть у старика Горемыкина, он имел мужество сознаться в своих ошибках и упросил прервать революционную работу Думы. Связи, существующие между последней и революционными организациями, ясно обнаружились. Забастовали заводы, и «демобилизация» промышленности проведена успешнее, чем мобилизация.
«Столичная молва», 7 сентября
Роспуск Государственной Думы вызвал движение среди рабочих кругов обеих столиц. В Москве стали трамваи, и миллионной город очутился в положении разобщенности. В связи с этими событиями московская городская Дума на экстренном своем собрании вынесла «приговор», опубликованный на улицах и площадях города за подписью городского головы. <…> Московская дума, во имя интересов армии и успешного отражения врага, призывает бастующих рабочих взволнованных роспуском Думы, к сохранению спокойствия и безостановочному продолжению работ для нужд армии.
Вместе с тем городская дума, опубликовавшая свой приговор во всеобщее сведение московского населения, считает нужным осведомить его, что неотложной задачей переживаемого дня является скорейшее возобновление работы законодательных учреждений, образование правительства, «которому могла бы верить страна».
В этом отношении страна безусловно солидарна с постановлением московской думы и ждет призыва нового правительства, которое прониклось бы требованиями момента и сумело бы подняться до понимания ответственных задач, выдвинутых переживаемыми событиями.
М. М. Богословский, 8 сентября
Вышли газеты. Вчера открылись в Москве одновременно два съезда: общегородской и земский, и первый день отведен общеполитическим дебатам. Те же слова, слова и слова, что и в Государственной думе, о министерстве общественного доверия и об амнистии; дела для армии отложены на следующий день. Выступал и А. И. Гучков с речью; с одной стороны, нельзя не сознаться, с другой – нельзя не признаться. Изволите видеть: надо бороться с властью и в то же время не надо колебать престижа власти. Говорилось о преступлениях и о «безнаказанности» власти – словом, власть стала у нас подсудимой. Разыгрывается партитура 1905 г. Уже «товарищи», руководимые присяжным поверенным, собираются в Думе «для обсуждения создавшегося положения». Челноков отказывается участвовать в их собрании, но ведь сам же и начал все это дело. У нас говорить против власти есть признак гражданских чувств, а соблюдать верность власти в тяжкие для государства минуты считается недостойным гражданина.
Николай II, 9 сентября
Утром появилось солнце и темп, поднялась до 7°. До завтрака сидел в штабе. После завтрака читал бумаги. В 2.45 поехал за город по Бобруйскому шоссе и вправо от него посетил вновь устроенное военное кладбище, на котором будут хоронить умерших от ран в эту войну. Затем проехал дальше и погулял. Возвращаясь, переехал свинью, но благополучно для нее. Писал до обеда. Вечером поиграл в домино.
И. С. Ильин, 10 сентября
Необыкновенно хорошо и тихо в деревне. Войны и не чувствуется, и не заметно совсем. В Самайкине работает двадцать человек военнопленных: два немца, пять мадьяр и остальные русины и словаки. Старший над ними германский фельдфебель. Лучшие работники и самые исполнительные – немцы и мадьяры, самые нерадивые и недисциплинированные – славяне. Обидно.
Г. Л. Гар, 11 сентября
За этот промежуток времени – 4 недели – мы сделали должно быть верст 300–400 и по каким только дорогам не ходили, а главное все пески и пески! Но самое главное во всем этом это беженцы идут – тысячи повозок по дорогам, ютятся под лесами и по лесам и около дорог, везде их костры, а сколько их умирает, только кресты на могилах при дорогах указывают, сколько их погибло главным образом от холеры.
С. И. Вавилов, 12 сентября
Опять попали в руки газеты, опять за горизонтом словно кто-то считает ребра забора – немцы долбят по окопам, и опять старый вопрос, когда же конец, Господи? <…> Армия совсем деморализована: солдаты-халупники, офицеры-фольваркисты, пьянство, мародерство, все это только теперь появилось.
А. Н. Савин, 13 сентября
Наши военные дела на юге лучше, но на московском и петроградском направлении плохи. А внутренний развал грозно растет. В Москве давно не хватает дров, угля, нефти. Несколько дней тому назад обнаружился недостаток сахара. Сегодня в первый раз в мясных нет говядины. О дороговизне я уже не говорю. Нет, здесь речь идет об абсолютной недохватке топлива и съестных припасов. С разных сторон приходится слышать удивительные и ужасные вещи о полном административном, особенно беженческом, продовольственном и железнодорожном развале. Всего отвратительнее, что к нему примешивается спекуляция хищных дельцов всякого размера. Умеренную оппозицию, высказавшуюся на последних московских съездах, по-видимому, решено задавить. Даже ближайшее будущее совершение темно. Я очень люблю Россию и в качестве историка я лучше всякого другого знаю, что мы все время отставали, что в теперешнем крахе нет решительно ничего неожиданного, что
