полную противоположность образу женщины-домохозяйки. Как пишет Меган Гарбер в статье для The Atlantic, слово «гений», согласно «Оксфордскому словарю английского языка», происходит от латинского genius, означающего «мужской дух-покровитель семьи», «олицетворение естественных желаний человека; дух или личность императора, являющегося объектом поклонения; дух места; дух гильдии; в литературе – талант, вдохновение, наделенный талантом человек; демон или духовная сущность в широком смысле слова». Именно поэтому, пишет Гарбер, женщин так редко называют гениями. В этом нарративе женщинам отведена роль муз (или жен, которые ведут хозяйство); им редко удается стать художницами[390].
По той же причине нам трудно понять, что творчество гениального художника – это тоже работа. Взгляните на все эти слова: «дух», «демон», «духовная сущность», «объект поклонения» – они ассоциируются с чем-то неземным и магическим. Как пишет Гарбер, «преклонение перед гением – тоже своего рода вера: вера в трансцендентность и исключительность, вера в то, что боги могут жить среди нас. Гений сам по себе является своего рода инфраструктурой. Наше искусство основано на его возможностях, а наша экономика – на его обещаниях». Вера в гениальность проникла во многие сферы, далекие от искусства: гениев воспевают не только художественные критики, но и журналисты технологических и спортивных изданий. Нас убеждают, что отдельные люди могут сделать то, что никогда не удастся другим, как бы они ни старались. Идея гениальности нивелирует реальные навыки, которые люди целенаправленно развивают. Иные художники под прикрытием разговоров о собственной гениальности присваивают себе результаты чужого труда[391].
Нивелирование навыков работников сферы искусства и усилий, затраченных на создание произведений, – это оборотная сторона пренебрежительного отношения к труду по уходу, который считается естественным для женщин занятием. В обоих случаях нам внушают мысль, что человек рождается с предрасположенностью к определенному виду труда. Эта мысль, в свою очередь, подталкивает нас к идее, что для человека естественно работать. Подобно тому, как представления о женской неоплачиваемой работе по дому распространились на другие сферы труда, от преподавания до розничной торговли, представления о труде художника также определяют наше восприятие работы программистов, ученых и отчасти даже спортсменов. Преданность художника своему делу выступает аналогом любви, которую женщина, как предполагается, должна испытывать к работе по уходу. Две эти истории образуют общий нарратив о любви к труду, определяющий наши сегодняшние представления о работе.
Что касается художников, такое представление о них возникает потому, что они создают произведения, даже столетия спустя поражающие нас своим великолепием и глубиной. Почему у некоторых людей возникает потребность творить? Можно сказать, что причиной всему наличие свободного времени и возможностей для творчества, но такое объяснение будет неполным. Стремление творить, чтобы испытать чистое удовольствие от самого процесса творчества, – это, пожалуй, одна из отличительных особенностей человека. Даже художественный критик-марксист Джон Бёрджер, прекрасно отдающий себе отчет в том, что из-за социального неравенства многие люди лишены возможности заниматься творчеством, пишет о «тайне» искусства, понимая под тайной «способность искусства воздействовать на чувства человека». Льюис Хайд утверждает, что искусство – это форма дара, непригодная для капиталистической экономики: художник «одарен» талантом и дарит свое искусство миру[392].
И все же искусство процветает и при капитализме; многие люди зарабатывают деньги, занимаясь так или иначе связанными с ним вещами. Для кого-то искусство – это подработка, а для кого-то – занятие, за которое он ровным счетом ничего не получает. Кто-то преподает искусство, кто-то продает искусство, кто-то критикует искусство. Наконец, множество людей участвуют в создании произведений искусства, но их имен не найти на стенах галерей. Художники творят, чтобы выразить свои душевные порывы, но их работы тем не менее материальны и существуют благодаря тому, что кто-то взял краски, глину, камень, кинопленку или даже свое собственное тело и превратил их, говоря словами Бёрджера, в «художественный» материал, создав произведение искусства[393].
О духовных сферах нам напоминает не только существительное «гений», но и прилагательное «творческий» (creative). Как отмечает культурный критик Реймонд Уильямс, эти концепции развивались параллельно, причем слова, связанные с творением, первоначально использовались для описания божественных, а не человеческих деяний. По словам литературоведа Джона Патрика Лири, развивающего идеи Уильямса, соответствующее прилагательное стало использоваться применительно к созданным человеком произведениям искусства, когда появилось представление о том, что «творчество требует воображения, а не физических усилий, мастерства, а не трудолюбия». Смысловой клин, вбитый между искусством и работой, заставляет нас забыть о том, что создание художественных произведений вообще-то требует серьезного труда[394].
Однако в древние времена творчество было формой идолопоклонства и магии, и по сей день произведения искусства сохраняют эту магическую ауру, даже если томятся в частных музеях, по совместительству служащих налоговыми убежищами для богатейших людей мира. Рисунки на религиозную тематику на стенах пещер и резные изображения в храмах изначально создавались для богов, и только потом ими начали любоваться люди. Художники стали целенаправленно творить для простых смертных лишь позднее. После этого прошло еще немало времени, прежде чем появилась возможность воспроизводства и широкого распространения произведений искусства[395].
Современное представление о том, что художник – это особо одаренный человек, не похожий на остальных, сформировалось в Европе в эпоху Возрождения. Именно в этот период богачи стали серьезно вкладываться в искусство, и появилось такое понятие, как «репутация художника», – ведь богатым купцам хотелось быть уверенными, что они наняли лучшего из лучших мастеров, чтобы тот запечатлел их семью и богатства. Как пишет Бёрджер, масляная живопись была «инструментом прославления собственности», и, разумеется, сами картины также становились чьей-то собственностью. Однако для художника создание картин было работой[396].
Художники начали зарабатывать на своей репутации, а не на репутации гильдии, потому что в иерархическом обществе, где неравенство считалось естественным, стала высоко цениться индивидуальность. Однако большинство художников писали картины потому, что им нужны были деньги, а не потому, что их внезапно посетило желание изобразить самого богатого человека города или его лучшую корову. В этот период было создано немало великих произведений, но произошло это во многом вопреки тем условиям, в которых работали художники. Однако стремление богатых меценатов собирать у себя наиболее выдающиеся произведения искусства внесло свой вклад в формирование современного представления о гениальном творце, движимом чем-то бóльшим и более эфемерным, чем желание заработать[397].
Напряжение между моделью художника-рабочего и художника-творца редко дает о себе знать в самих произведениях искусства, но внимательный глаз все-таки может его обнаружить. Бёрджер в одной из работ пишет о картине Франса
