к груди. Хрупкая, тоненькая, почти прозрачная в своем белом одеянии, она по-прежнему беспробудно спала. Черные волосы укрывали плечи. На губах застыла легкая, по-детски невинная улыбка.
– Сердце? – Липа невольно попятилась. – Оно у Игнаса.
Ответ пришелся Клирику не по душе. Опустившись на колени, он бережно уложил Ее на каменные плиты пола. Задержался на мгновение, дотронувшись до век Беатрис и убрав со лба тонкую прядь. Поднялся на ноги и, скрежетнув зубами, зажег огонь в керосиновом фонаре. Языки пламени были алхимические, насыщенного синего цвета.
– Идем.
– Куда? – Липа хотела возразить, что наедине с Морагом никуда не пойдет, но Дом вздрогнул от подземного толчка такой силы, что она едва устояла на ногах. С полок падали книги, реактивы, бились стеклянные реторты, пока все не стихло. Это точно не было похоже на малую рябь, которую они ощущали прежде. – Что происходит?
– Граница истончилась. Дом рушится от основания.
Развернувшись, он зашагал к двери.
– А как же Она?
– Это уже не имеет значения.
– Стойте! Где остальные? Почему я перенеслась одна? – Липа была уверена, что Андре и Джек последовали за ними.
– Мне неведомо. Каждому свое место – и свое время.
– Я знаю о вашем свойстве!
Он остановился у лестницы, но не повернул головы.
– Тогда тебе известно, что я связан с Домом. Это единственное место, с которым мы совпали снами.
– Вы же меняете пространство. Почему не можете его спасти? Сохранить в целости? – Липа силилась понять, но суть ускользала подобно живой темноте.
– Разве ты можешь сохранить себя от старости? Спасти от смерти?
– Но здесь нет времени. Оно не движется, просто стоит.
– А почему? Ты задумывалась, что значит Еще-Не?
– Безвременье.
Он покачал головой.
– Возможность. Перспектива. То, чего пока не случилось. Произойдет или нет – никто не знает, и в этом выборе суть мироздания. Загадка божественной игры.
– Это жестокая игра.
– Все равно что жаловаться на горячее солнце или холодный лед. – Клирик начал спуск по крутым ступеням, и Липа старалась не отставать и не покидать круг света. – Мы с детства усваиваем правила: принимаем цвет неба или запах скошенной травы. Устройство времени не сильно отличается. Люди следуют определенной схеме, и стоит им выйти за пределы, как происходит слом сознания. Сдвиг границ. Когда мы спим, наши видения зыбки.
Рябь времени. Проекция.
Липа споткнулась.
– Дом – это сон, верно?
– Мыслительный конструкт. Воплощенная фантазия. Называй, как больше нравится. Сны переменчивы: в них нет ничего постоянного. Люди приходят и уходят, совершают поступки, как на сцене театра, и только Он наблюдает за нами.
– Небесный Змей.
Так долго она билась над загадкой Хозяина, и вот он – ответ. Все детали мозаики собрались воедино. Карта Мэзерса предсказала ей будущее – там, в Лондоне, за гадальным столом.
«Не пытайтесь перехитрить судьбу, и она ответит честностью. Все двери открыты перед распахнутым сердцем…»
Миссис Фарр, возможно, сама того не ведая, дала ей лучший совет.
– Он ждет внизу?
– Он и есть основа времени, – отозвался Клирик. – Долгое время я отрицал саму концепцию, пытался воззвать к христианским доктринам, но есть универсальные смыслы, не имеющие с религией ничего общего. Есть Высшее Сознание – люди зовут его Яхве, Унетланви или тысячами других имен, – и есть Время. Для кого-то это река, что рождается на востоке и умирает на западе. Для кого-то – змея, кусающая себя за хвост. Бесконечный цикл перерождения.
– …Который был нарушен, – закончила Липа. – Миры не обновляются. Они умирают.
– Все так. Более или менее. Сон затянулся.
– Но отец О’Доннелл, – она с трудом поспевала за широким шагом, – вы искали сердце Скорби. Зачем?
– Спящего можно поднять при помощи будильника, – усмехнулся он. – Но это уже не имеет значения. Тебе придется найти другой способ.
– Мне?!
– За этим ты здесь.
Вдоль стены, за которую держалась Липа, прошла трещина. Вздох и стон хтонического существа сотрясли дом.
– Наземные этажи рушатся, – пояснил Клирик.
В свете алхимического пламени она видела, как кожа падает с лица Морага сухими чешуйками: ни ран, ни сочащейся крови. Он таял, осыпаясь, подобно гипсовой скульптуре.
– Вы знали, что погибнете вместе с Домом, и все равно к этому стремились.
– Считай это добровольной жертвой. Каждый может стать злодеем для другого. – Бескровные губы тронула усмешка. – И каждый – герой собственной истории.
История. Сможет ли она рассказать ее целиком в этот раз? Липа достала из кармана две карты: пустую и даму червей.
– А что будет после? С Игошкой? Баб-Улей?
Джеком, Игнасом, Андре.
– Зависит от тебя. И немного от них.
Лестница кончилась. Они стояли в самой нижней точке Дома – у тяжелой двери, обитой железными пластинами. Липе вспомнилась давняя шутка про вход в преисподнюю, но смешно уже не было.
– Удачи, Филиппина.
– Прощайте, Мораг, – отдала она дань Клирику, назвав его по имени. Какие бы ошибки О’Доннелл ни совершал в прошлом, сейчас он получил искупление.
Стон. Выдох. Дом сотрясся в агонии. Керосиновый фонарь упал на нижнюю ступень, стекло разбилось, и синеватое пламя, вспыхнув напоследок, погасло.
Липа поняла, что осталась одна. Холод металлической ручки обжег ладонь. Дверь поддалась нехотя: пришлось приложить всю силу.
«Все в твоих руках».
Перед тем как исчезнуть в Париже, Джек сказал одну важную фразу: «Не забывай, что конец – это только начало».
История Филиппины закончилась здесь.
И она же – началась.
Свет луны отражался в зеркальной поверхности льда. Липа шагала по замерзшему озеру. Оглянувшись, она увидела руины Дома. Шум прибоя по другую сторону стих. Исчезли силуэты танцующих деревьев.
Стояла звеняще холодная ночь. Джек ждал ее на середине озера.
– Ты смогла. – Он широко улыбался, глядя, как она приближается – почти бегом, но боясь поскользнуться, оступиться, провалиться под лед. Неужели она до сих пор хоть чего-то боялась?
– Джек! – Липа задыхалась, ловя ртом холодный воздух. – Это ты?
– Кто же еще? – Он рассмеялся, но почему-то не шагнул навстречу, не попытался обнять. – Скажи мне, что чай в «Terminus Nord» был вкусным. А иначе – зачем это все?
Липа замерла. С губ сорвалось облако пара.
Это был ее Джек.
Но не реальный. Проекция, фантазм, воплощенное желание. На смену радости пришло опустошение, плечи поникли.
– Эй, Деревце, ты чего? Ты нашла меня. Помнишь предсказание Мэзерса? «Мертвого принца»? Проклятье снято, прямо как в сказке. – Он ободряюще подмигнул. – Осталась последняя карта.
– Она сможет вернуть тебя по-настоящему?
– В твоих руках она может все. Никогда – слышишь, никогда – не сомневайся в себе. Истории могут разрушать миры и строить их. Они возвращают забытых и исцеляют мертвых. Дают надежду там, где ее быть не должно. Они вечны, как и сны, – истории живут вне времени.
Джек ударил каблуком по корке льда: та покрылась сетью трещин.
– Готова?
Раньше этот вопрос ставил Липу в тупик, не вызывая ничего, кроме раздражения, но теперь… Она сжала кулон с фениксом, подаренный Мейлин. Символ возрождения и веры грел ладонь.
– Всегда.
Лед треснул.
Спящий Змей пробудился.
…Когда-то в прошлом она была летящей кометой. Звездой, упавшей в озеро. Сотни – а может, и тысячи – лет назад.
