– Куда мы направляемся? – спрашиваю я, чтобы отвлечься от любования его профилем.
– Увидишь.
Я прищуриваю глаза.
– Куда мы едем, Эйден?
– Не на бойню. Я не стану изображать из себя серийного убийцу.
Я не могу удержаться от смеха. Он подмигивает, сжимая мои пальцы в своих.
– Кстати, – он бросает на меня взгляд. – Почему ты не ходишь на игры «Элиты»?
– Ну… Я не хожу на школьные игры.
Он приподнимает бровь.
– Вы ходите только на матчи Премьер-лиги, мисс сноб?
– Нет. Это… – Я хочу сказать, что мне не нравится «Элита», но это было бы ложью. Я ненавидела их раньше, но теперь у меня нет для этого причин.
– Если ты придешь на игру, я отведу тебя в какое-нибудь особенное место.
– Куда? – спрашиваю я.
– Сначала тебе придется согласиться.
– Почему ты вообще хочешь, чтобы я пришла? Твоих инстаграмных сталкеров недостаточно?
Его ухмылка становится шире.
– Если ты знаешь о них, тогда ты, должно быть, тоже следила за мной.
Мои щеки пылают.
– Это неправда.
– Хм. Ты одна из тех молчаливых сталкеров, не так ли? – продолжает он задумчивым тоном. – Ты все время преследуешь меня, не проявляя симпатии и не комментируя, как будто ты призрак.
– Ты так уверен в себе.
– Молчаливые сталкеры – самые страшные. – Он бросает на меня веселый взгляд. – Ты фантазируешь обо мне, сладкая?
Да. Но пошел он.
– Ты собираешься сказать мне, куда мы направляемся? – Я дуюсь.
– Туда, где тебе понравится.
Глава 36
Оказывается, место, которое мне понравится, – это «Арсенал».
Ни хрена себе. Долбаный «Арсенал».
И я не говорю о том, чтобы наблюдать за тренировкой, как остальные болельщики. Как только игроки направились внутрь, Эйден повел меня в раздевалку. Я стояла там, как разинувшая рот идиотка, и пялилась на своих любимых игроков. Александра Ляказетта. Мейтленд-Найлс. Монреаль. Леви Кинг. Чертов Озил.
Затем я вышла из оцепенения и попросила сделать селфи с как можно большим количеством из них, включая тренера Эмери.
Я в оцепенении смотрю на фотографию, пока мы с Эйденом сидим за ранним ужином. Мы в том же кафе-ресторане, что и в прошлый раз. Снизу доносится какая-то неразборчивая болтовня. На верхнем уровне тихо. Только пожилой джентльмен сидит у окна, читает книгу и потягивает кофе.
Мои пальцы пробегают по телефону. Я не могу поверить, что улыбалась как нормальный человек и на самом деле не облизала парней. Озил даже положил руку мне на плечо.
– Дядя будет ооочень ревновать, когда я покажу ему это. – Я рассеянно отпиваю из своего стакана с апельсиновым соком. – Я так хочу позлорадствовать по поводу встречи со своими кумирами.
– Ты закончила? – Эйден, похоже, не впечатлен. Он был в плохом настроении с тех пор, как практически вытащил меня из раздевалки.
Я перевожу взгляд с телефона на него. Он снял свою спортивную куртку, оставшись в белой рубашке с закатанными до локтей манжетами. Вид его сильных предплечий и татуировок завораживает меня каждый раз. Он запихивает в рот картофель фри и свирепо смотрит на мой телефон.
Кажется, мой энтузиазм не произвел на него впечатления, но я все равно улыбаюсь. Встреча с игроками «Арсенала» – это такой потрясающий момент в моей жизни! Я даже не думала, что это возможно, если только я не буду годами топтаться перед стадионом в надежде сфотографироваться.
Однако при наличии нужных связей и фамилии Кинг все может быть возможно. Эйден сказал, что президент «Арсенала» – друг семьи. Конечно, так оно и есть. Иначе Эйден не смог бы провести меня вальсом прямо в раздевалку команды.
– Спасибо, что отвез меня туда, – говорю я. – Это сделало мой день лучше. Нет, мой год!
Он хмыкает в ответ и продолжает запихивать картофель фри себе в глотку.
– Перестань пялиться в свой телефон и ешь. Ты даже не притронулась к еде.
– Ооокей. Ты говоришь совсем как тетя. – Я кладу телефон на стол и принимаюсь за салат. – Из-за чего ты так расстроен?
– Ты делаешь вид, будто не знаешь?
– Э-э… не совсем? Кажется, после того, как ты был в раздевалке, что-то пошло не так.
– Не боготвори других мужчин в моем присутствии. Мне это не нравится.
Взрыв смеха вырывается из моего горла.
– Ты ревнуешь, могущественный Кинг?
– Черт возьми, я действительно ревную. Я так привязан к тебе, что это сводит меня с ума.
Я сдерживаю ухмылку и пытаюсь наколоть на вилку салат. Неужели это так неправильно, что мне нравится сводить его с ума? Я кайфую от этого чувства и, как любой наркоман, хочу большего.
– Так вот почему ты ударил Ксандера и угрожал Коулу?
Он прекращает есть, слегка прищурившись, прежде чем одарить меня дьявольской угрожающей улыбкой.
– Ты думаешь, это забавно – злить меня?
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Так вот почему ты устроила то шоу с Нэшем?
– Мы с Коулом обсуждали философские теории.
– Например?
Моя голова наклоняется. Коул сказал, что книга Сартра «Тошнота» принадлежит Эйдену.
Я все еще не думаю, что он из тех, кто интересуется философией.
– Экзистенциализм, – говорю я. – Когда-нибудь слышал о таком?
– Скучно и нелогично. Дальше?
Я играю вилкой на тарелке. Если бы он считал это скучным и нелогичным, он бы не стал хранить экземпляр «Тошноты». Я чертовски уверена, что он вернул свой в библиотеку, как только закончил с ним.
– Ты когда-нибудь читал какую-нибудь книгу Жан-Поля Сартра? – подсказываю я.
– Несколько. – Он молчит так долго, что я думаю, он закончил говорить. – Моя мать питала слабость к французским философам.
Что с ней случилось?
Вопрос вертится у меня на кончике языка, но я сомневаюсь, что он на него ответит, и я не хочу показаться назойливой, поэтому спрашиваю:
– Что еще ей нравилось?
– Я. – Он улыбается, казалось, погруженный в свои мысли. – Я думаю, что я единственный человек, который ей нравился.
– А как насчет твоего отца?
– Может быть, в какой-то момент, но я никогда не был свидетелем этого. Она дистанцировалась от Джонатана так же сильно, как он дистанцировался от нее. Его работа была на первом месте. Его брат, Лев и я заняли второе место. Она всегда была последней.
Мое сердце сжимается при мысли о молодом Эйдене и его маме, которых отец игнорирует из-за работы. Но в то время у него, по крайней мере, была мать. Возможно, его трансформация началась после того, как он потерял ее. Это означает, что я права, предполагая, что смерть Алисии Кинг сыграла значительную роль в формировании его девиантной личности.
– Я понимаю, что значит иметь родителей-трудоголиков, – сочувственно говорю я.
– Твои настоящие родители были трудоголиками?
– Я не знаю. – Всякий раз, когда их упоминают, меня пронзает острая боль. Может быть, именно это чувствует Эйден, когда говорит о своей матери.
– Что значит «ты не знаешь»?
– Я же говорила тебе, что не помню своей жизни до пожара. Единственные родители, которых я помню, – это тетя Блэр и дядя Джексон.
На его лице появляется задумчивое выражение. Оно исчезает так быстро, что я бы его и не заметила, если бы не наблюдала за ним так пристально.
– Я понял.
– Хреново иметь родителей-трудоголиков.
Он приподнимает плечо.
– Не совсем. Джонатан может быть трудоголиком сколько угодно. Я все равно уезжаю в колледж.
Я пережевываю салат, прежде чем заговорить.
– Ты собираешься профессионально заниматься футболом?
Он смеется, и это самый сексуальный звук, который я когда-либо слышала.
– Ты действительно думаешь, что Джонатан Кинг позволит своему единственному сыну стать футболистом?
– Но он позволил твоему кузену.
– При условии, что он одновременно учится в университете.
– Оу.
– Мне нравится футбол, но он никогда не был моей конечной целью. Это короткая карьера, и она незначительна в общей схеме вещей. Джонатан и я согласны с этим.
