одежду чистить и стирать заставляют.
– В чем проблема? – удивился Иван. – Метнись вихрем и освободи ее.
– Я не могу. Только люди могут. А если я использую силу снаружи, они сразу узнают, поймают и накажут.
– Куда не кинь, хрен добросишь, – невесело констатировал мастер. – Похоже наш маленький военный совет снова в тупике. А часики тикают. Скоро забеспокоятся наши душегубы.
– Не забеспокоятся, – улыбнулась Крапивка. – Они уже пьяные под навесом в обнимку спят.
– Не забеспокоятся они, так староста всех на уши поднимет.
– Так, – поднялся со стула Юра, – где там твоя лебеда говоришь? Придется мне за ней метнуться. И пароль какой–то у вас для своих есть?
– Полынь, – поправила она. – Что такое пароль?
– Ну, слово или знак какой, по которому она узнает, что я от тебя. Не то подумает, какой–то из этих уродов на ночь глядя приперся, да в порошок меня сотрет.
– Просто скажешь, что от меня. Эти уроды, наши имена хрен знают. Называют как хотят, сволочи. – Подражая манере разговора мужчин глуповато сказала она.
– Ишь босота, – засмеялся Иван. – Нахваталась уже.
– Что такое босота? – в своей глупой манере вопросила она, и Иван засмеялся снова.
После долгих и трудных объяснений, с поиском недостающих слов и понятий, Юра кое–как понял, где искать ту самую Полынь. Он выбрался через маленькое окошко на задний двор, и, скрываясь в тенях от частых патрулей, стал осторожно пробираться во вражеский тыл.
Иван пересел из–за стола на кровать и откинулся спиной на стену. Сейчас он мог только ждать. Вся надежда была на подмастерье и сестру мающейся от безделья Крапивки.
Она внимательно смотрела на кряхтящего от боли мастера своими зелеными глазищами, на ее лице даже было некое подобие сочувствия.
– Как ты так… – она покрутила рукой, вспоминая правильное слово. – Покалечился? Я вижу и чувствую, что тебе очень больно.
– Расконтачивать кадавра полез, вот меня и шарахнуло, – ответил он, не подумав, что такая фраза автоматически вызовет кучу «А что такое».
– А что такое… – начала Крапивка.
– Погоди, – перебил он. – Я помешал встать мертвому. Разорвал связь.
– Этого нельзя делать, – округлила лесавка глаза. – Нельзя мешать.
– Где ты раньше была?
– Здесь, – глупо ответила она.
– Проехали, – смеясь, махнул рукой Иван.
– Что проехали?
Ивану было больно смеяться над этой дурехой. И он решил промолчать, дабы не развивать дальнейшее «А что, да почему». Тем временем она поднялась со стула и подошла к нему.
– Тебе больно, – говорила тихо она. – Давай я тебя полечу? Я не сильно умею, только деревья.
– Я сейчас бревно бревном, – ответил Иван, и сразу отрезая вопросы что уже зарождались в этой красивой головке сказал: – Лечи уже.
Она взобралась на кровать и собралась моститься ему на колени.
– Ты чего? – не понял он. – Ты лечить собиралась?
– Мы так лечим, – присаживаясь ему на колени, отвечала она, а Иван зажмурился, приготовившись к боли от ее веса.
Но боль не пришла. Да и весила она поменьше, чем выглядела. Крапивка прижалась к нему, обхватила шею руками, и положила голову ему на плечо. Сказать, что это было самое приятное лечение, которое ему до этого приходилось испытывать, ничего не сказать. Боль ушла. От лесавки веяло приятной расслабляющей энергией.
Как Иван не сопротивлялся, как не старался успокоиться, но внутренний кобель полез наружу и предательски уткнулся сквозь плотные штаны в теплую, нежную ягодицу лесавки. Иван смутился, и сосредоточился, пытаясь загнать подлую скотину обратно. Но предатель стойко сопротивлялся всем мысленным посылам. Даже мысли о Марье, которая сейчас в беде, которую действительно любил, никак не помогали.
Крапивка почувствовав возникший дискомфорт в районе пятой точки, посмотрела Ивану в глаза, и заулыбалась. Иван чувствовал себя как юнец, пойманный на подглядывании за голыми барышнями. Он покраснел.
– У вас всегда так, когда мы рядом, – спокойно заметила она.
Ее рука потянулась к его паху. И Иван гигантским усилием воли успел ее перехватить, хотя этому сопротивлялось все его мужское естество.
– Не нужно, – сказал он, ложа ее руку обратно себе на плечо. – Лечишь, лечи.
– Но почему? – удивилась она. – Я некрасивая? Ты не хочешь?
– Ты красивая. И я черт возьми, хочу, – озлившись на себя процедил сквозь зубы он. – Но, нет.
– Почему нет? – она нежно поцеловала его в щеку и собиралась целовать в губы.
– У меня есть женщина, – избегая поцелуя ответил он, и отвернул лицо. – Я ее люблю.
– И что? – неподдельно удивилась соблазнительная бестия. – Сегодня я побуду твоей женщиной, а завтра и далее пусть будет она.
– Слушай. Прекращай, – взмолился Иван. – Просто лечи меня и все, а не хочешь не нужно. Только давай без этого, прошу.
– Хорошо, – печально ответила она, положив голову обратно на его плечо.
Иван судорожно вздохнул. Еще миг. Еще один поцелуй. Еще пара томных слов и он поддался бы. Сейчас он молчал и впитывал ее энергетику, но при этом костерил себя и свою кобелиную натуру всеми грязными словами, какие только знал. Что же он за скотина такая, что думая только об одной не может удержаться от чар другой?
– Я тоже хочу такого сильного как ты, – с грустью в голосе сказала Крапивка.
– Я сильный? Да я сейчас чхнуть без сотрясения мозга не могу. Все тело сплошная отбивная.
– Ты не понял. Сильных телом много. Только пустые и слабые они внутри. Тело здоровое, а души больные и изуродованные. – Она снова подняла золотящуюся в тусклом свете головку и посмотрела ему в глаза. – Извини. Я использовала чары. В полную силу. Ты устоял. И ты единственный за мое существование кто устоял.
Ивану бы обидеться, и прогнать эту совратительницу пинком под нежный зад. Но ее слова даже подстегнули его гордость за себя. Решив, не отвечать он улыбнулся сам себе, и стал медленно засыпать.
– Спи воин, – шептала лесавка. – Спи. Я позабочусь о тебе. – Она нежно провела пальцем по его небритой, покрытой шрамами и мелкими кровоподтеками щеке. – Спи и ничего не бойся. Набирайся сил. – Она не удержалась и поцеловала его колючую щеку. Заснувший Иван на это глупо улыбнулся. – Тебе понадобится очень много сил и стойкости. У тебя еще много подвигов впереди. Отдыхай, – прошептала она, осторожно положила голову, прикасаясь к его щеке губами, и закрыла глаза.
17. Каратели.
Выбравшись из окошка в полнейшую темень, Юра присел, и прислушался. То, что удалось расслышать, ему не понравилось. Живность в поселке все же была. Но в данный момент она была совершенно не желательной.
Патрули, прогуливавшиеся от пятна к пятну света редких масляных фонарей, сопровождали свободно бегающие, огромные волкодавы. Часто припадая
