— Level zero, — сказал лифт и раскрыл двери в коридор нулевого уровня. На том конце блестели створки шлюза, за которым я было дело чуть не сдох.
Три дня после проникновения летучих волков ангар был закрыт на инспекцию. Специалисты выясняли причины ЧП, убирали трупы, и, как водится в России, на этом не остановились и продолжили наводить порядок дальше: выгребли барахло, удалили из меню синтезаторов алкогольные напитки, распределили по складам неучтённый инвентарь, поставили на уши обслугу, вылизали и прибрали всё так, что смотреть тошно.
Во время нападения летучих волков погибло три человека — один от пуль. Ещё четверо получили огнестрельные ранения различной степени тяжести. А кто стрелял — тех так и не нашли.
Бедные водители! Теперь им приходилось собираться на посиделки в машинах, поставленных на ремонт, а водку приносить с собой, непонятным науке способом протаскивая её мимо шлюзовых сенсоров, реагировавших на алкоголь с той же яростью, что и на носителей африканской лепры.
— А где Катя? — спросил я, подойдя к компании из четырёх человек, собравшейся в кузове транспортника, поставленного на яму. Здесь были бородатый Семён Семёныч, возивший нас с Анжелой Заниаровной на Зону, и Валдаев. С ними сидели двое оранжевых техников, с которыми я не успел ещё хорошо познакомиться. Все четверо бездельничали, наблюдая за выстроившимися перед отправкой на задание военными.
— Нам и самим хотелось бы знать, — ответил Валдаев, подвинулся, уступая мне место возле края борта. — В промзоне непорядок, а послать некого. В пятом ангаре пожар был утром — все туда мобилизованы. Квентина нет, Петьки нет, Таниты нет. Чай будешь?
— Да нет, я спешу.
— Куда спешить? Посиди с нами. Вернётся она. Она, верно, пошла домой за кристаллами с софтом.
— Жалко. Я как раз их принёс.
Техник с усами дальнобойщика подал мне стакан.
— Классная девчонка, Катька, — сказал он, недвусмысленно посмотрев на меня, — умница и красавица. Я б сам с ней жил.
— Замечательная Катя, — согласился я.
— Да что ты краснеешь, Сашка? — Валдаев хлопнул меня по плечу, хоть я и не думал краснеть. — Свои мы все тут, нечего стесняться.
— Знаешь, откуда берутся дети? — спросил гадкий оранжевый техник.
— Конечно, знаю, — не растерялся я, — их выращивают в инкубаторе из тщательно отобранных, заведомо не подвергавшихся воздействию мутагенных факторов половых клеток.
— Это сейчас так, — сказал оранжевый, — поэтому рождаются такие красотки, как Катя. А раньше-то детей как делали?
— А раньше, — вступился за меня Семён Семёныч, — не было хромосомных дебаггеров и банков ДНК, поэтому расплодились такие мутанты, как ты, Витя. — Он повернулся ко мне. — Плеснуть тебе пивандрия?
— Дурак, «голубые» идут! — шикнул второй техник, без усов и не такой гадкий, как первый.
К нам подошли двое сотрудников службы безопасности во главе с чёрной Анжелой Заниаровной. Мужики помрачнели, опустили глаза; Валдаев поставил стакан, который держал в руке, за спину, и быстро взял другой, с чаем.
— Красков Семён Семёнович, мы вынуждены вас задержать, — объявил один из «голубых». — Пройдёмте, пожалуйста, с нами.
Семёныч спустился на пол, на него надели наручники.
— В триста пятую его, — приказала Анжела Заниаровна. Сотрудники СБ провели Семёныча к выходу, а Чёрный Кардинал задержалась. — Алекс? Давненько не виделись. Катя передала, что завтра ты становишься Гражданином Города? — В двадцать часов в мой кабинет. И — большая просьба, как от человека к человеку, — не колдуй больше. Во время нападения летучих волков ты был в состоянии аффекта, я понимаю. Но постарайся больше так не делать, хорошо? Как ответственный уполномоченный, я должна позаботиться, чтобы этого не повторялось.
— Я-то перестану. Только не понимаю, кому мешает моё колдовство, — я решил воспользоваться Анжелиным же методом: сказать нечто, кажущееся важным, но не важное так уж сильно. — Я же не убиваю никого.
— Кто-нибудь может оказаться не столь благоразумным и, глядя на тебя, решить, что магия это развлечение... Или больше чем развлечение. У нас и без того достаточно проблем, — Анжела Заниаровна посмотрела на листья у себя под ногами.
— Хорошо, я постараюсь. А вы не знаете, где Катя?
— Кажется, пошла в клуб. У неё что-то стряслось. Анатолий Иванович, Катя вам ничего не говорила? — спросила Анжела Заниаровна у потупившегося Валдаева, даже не посмотревшего вслед Семёнычу. Анатолий Иванович покачал головой.
— Нет, не сказала.
— Ты загляни в «Хель»; возможно, она хочет поговорить с тобой, — посоветовала Чёрный Кардинал и пошла в сторону военных. Компания лоботрясов рассыпалась: и техники, и Валдаев вспомнили о служебных обязанностях. Ушёл и я.
***
В разгар рабочего дня «Ад» почти пустовал, однако и в это время из-за величины его главного зала отыскать Катю представлялось затруднительным. Лишь по счастливой случайности натолкнулся я на столик, за которым, окружив пять литровых бутылок из синего стекла, сидели Даниэль, Лена, Катя. Никакого разнообразия.
— Катька, пойдём отсюда.
— Эй, Алекс, она имеет право быть тут, — вмешался Даниэль, а Катя продолжала сидеть, уставившись в полупустой стакан.
— Не можешь... э-э сам жить, не мешай другим, — добавила Ленка, наклонив голову. — У неё горе, и она... а-а... останется сидеть с нами.
Терпеть не могу эту вечную алкогольную традицию — во что бы то ни стало пытаться задержать человека в своей компании. А Даниэль меня презирал. Мы всегда мило улыбались друг другу, но за неделю в «Аду» у нас выработалась обоюдная идиосинкразия. Я надеялся, что убегу из Города до того, как презрение всплывёт на поверхность, но сегодняшний день был особенным. Даниэль и Лена больше не пытались скрывать в голосах и взглядах мысли обо мне, словно Город прознал, до какой степени я его ненавижу, и поспешил ответить мне взаимностью.
— Ребята, — сказал я им, — я обращаюсь не к вам.
— Мог бы и поддержать девушку в такой момент, — заметил Даниэль, а Ленка скорчила обидную гримасу.
— Как раз это я и сделаю.
Я секунд двадцать подумал, как бы половчее ухватить Катю, и, рассчитав усилие и траекторию, поднял её за плечи.
— Пойдём, Катя.
— Лиона. Умерла. — Механическим голосом Макса произнесла Катя.
***
— Beware of the Lioness... — пробормотал я, стоя, за неимением лучшего, напротив поддельного Катиного окна. — Бойся Лионы.
Катя мертвецки напилась. Она сидела не шевелясь, и разум её был выключен. Это состояние полутранса-полусна с открытыми глазами она называла «залипать». А когда Катя ни с того ни с сего начинала плакать, она говорила так: «Меня подвесило». Мне нравилось, что она прятала глубокие переживания, которых у неё имелось в достатке, за людоедскими жаргонными словечками.
— Двойная порция нейроускорителей, — сказала Катя, стараясь чётко выговаривать слова заплетающимся языком. — У неё были проблемы с сердцем, и этого хватило... Но, — голос Кати обрёл нотки одержимости, — она не могла слущ-щайно принять двойную порцию... Она знала свой порог, и у неё не было такого привыкания, чтобы требовалась двойная порция. Она покончила с собой... Целую неделю она сидела в своей чёртовой квартире и что-то думала. Она думала о смерти, я знаю! А мне сказали, что это несчастный случай.
В будущем вместо слова «доза» по отношению к наркотикам говорили «порция».
— Она бы приняла большую дозу, если б хотела покончить с собой, — возразил я. — Двойной могло не хватить.
— Да нет, ты не знаешь, она была очень больна, ей даже от трёх чашек кофе плохо становилось... Посмотри, что она прислала мне утром в письме.
Я подошёл к монитору компьютера; Катя открыла письмо.
— Так часто я это всего лишь моя мечта обо мне, — прочла она вслух и откинулась на спинку кресла.
Одна строчка, и над ней — оранжевый воздушный шарик на верёвочке. Завещание Лионы, такой хрупкой, но гордой, сильной и смелой. Канарейки, запертой в клетке бесполезной красоты.
Катя плакала. К несчастью, я знал, что она чувствовала, и больше всего боялся, что она не понимает, насколько хорошо я это знаю, и решит, что нужно играть в переживания, а ничего тошнотнее в мире нет.
— Кать, пойдём на работу.
Мне хотелось залипнуть, но я пересилил себя и сел на диван, положил Катину голову на колени, пригладил её волосы, сбившиеся на лицо.
— Кать, у тебя родители есть?
— Нет-ту, — выдавила Катя, — мы же после яд-дерной войны живём. После чёртового... чёртового конца света. Она одна меня понимала.
