Остальные суслики дружно засвистели и засуетились.
Это только первая волна миграции. Они ещё в шкурках серовато-коричневого цвета, как выгоревшая на солнце древесина, а вот когда начнётся полноценная миграция, тогда они уподобятся саранче, сменив окрас на более агрессивный. Сами станут сочно-рыжими, любой лисе на зависть. Вдоль хребта проляжет угольно-чёрная полоса. Пушистый мех на заднице и коротком хвосте станет белоснежным, грудка, напротив, ярко-жёлтой. Довершат образ зубы, которые приобретут кроваво-красный цвет. А двинутые по фазе мозги заставят зверьков кидаться на всех подряд.
— Не трать стрелы, — пробурчал Самогоныч, но Килька и сама уже опустила оружие. Ну вот, ясен свет, что выпендривается.
Я быстро подтянул сбрую на Гнедыше и стал по очереди проверять оружие. А так как прибарахлился трофейным, то его было много. И винчестер того главаря, и револьверы. Кстати, орочий револьвер оказался, так сказать, дамским. Подобные орчанки таскали, украшая на разный манер. Матерые орки пользовались калибром посерьёзнее, вплоть до двадцати пяти миллиметров.
— Прибывают, — нервно пробурчал Мухомор, который забавно смотрелся на своём тяжеловозе, увешанном мешками и сумками, как ёлка игрушками. Он по короткой лесенке на коня взбирался.
Но гном выл прав. Сусликов действительно стало больше. Они уже начали грызть подстреленного сородича, ожесточённо пересвистываясь между собой и скаля жёлтые зубы.
— Уходим! — отдал команду Самогоныч.
Я не стал спорить, а подвёл Гнедыша к фургону и постучал по тенту. Рина выглянула сразу же, уставившись на меня большими испуганными глазами.
— Что случилось?
— Нас просят поторопиться, — поморщившись, ответил я и протянул руку: — Дай ружьё и пистолеты. Я проверю. Возможно, придётся отстреливаться.
Рина исчезла, появившись уже с оружием, взятым в охапку.
Я быстро откинул барабаны у револьверов и сунул пальцы в магазины винчестеров. Вроде всё нормально, но на душе было неспокойно. Девушки могут запаниковать и наделать глупостей.
Тяжело вздохнув и оглянувшись в сторону сусликов, достал из-за пояса бластер, включил и выключил, чтоб проверить. На два выстрела хватит.
— На, — протянул я оружие древнего эльфийке. — Если что, подпусти поближе и стреляй. Можно даже в землю у морды твари. Удар разряда и вспышка могут отпугнуть. Только убедись, что на линии огня нет никого из нас. Поедешь, я буду рядом, чтоб подхватить лошадей под уздцы, если что-то пойдёт не так.
Рина кивнула, задумалась о чём-то на секундочку, а затем быстро поцеловала меня в губы и исчезла.
Уж не знаю, что там говорят о бесшумности и грациозности, но то, как девушка с топотом, шумом роняемых в спешке коробок, бряцаньем оружия по дереву и тихими ойканьями пробиралась к козлам, вызывало улыбку. Вскоре она оказалась на месте, и я вскочил в седло Гнедыша.
— Ну, друг мой ленивый, не время для отдыха.
Конь недовольно всхрапнул и повёл ушами, словно недоумевал: «Суетиться? Зачем? А можно без этого?»
Кто-то за спиной выстрелил. Снова засвистели суслики.
Я мельком посмотрел на происходящее. Это был Самогоныч, тоже вскочивший в седло, а подстреленный грызун дёргался всего в десятке шагов от искателя. Значит, мутанты начали потихоньку борзеть, а нам надо двигаться, чтоб уйти с пути миграции. Сожрут и даже костей не оставят. Они падки на костный мозг и серое содержимое черепушки, а резцы не дают жертве шансов.
Фургон с дёрганьями тронулся с места, потому как кони нервничали и норовили помчаться быстрее. Когда обогнул повозку, увидел Рину, которая вцепилась в вожжи побелевшими от напряжения руками. Девушка сидела с округлившимся глазами, часто дышала и бормотала что-то похожее на молитву на эльфийском языке. Лучше бы попросила у Великого Древа умения общаться с животными, или на исконно земных тварей не распространяется?
Так и двигались, я справа, Дед-барсук слева, а позади все остальные, поглядывая при этом по сторонам. Благо, дорога древних широкая, две повозки запросто могут разминуться.
— Не гоните! — вдруг выкрикнул Самогоныч, — заморим лошадей, хуже будет!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Оно и понятно, но как-то само собой получалось на нервах, чуть-чуть, да пришпоришь скакуна.
А суслики не отставали, но и не спешили нападать.
В такой нервотрёпке, под топот копыт, дребезжание повозки на вековых ухабах, шум листвы на растущих вдоль дороги деревьях, свист сусликов-каннибалов и собственное дыхание, прошёл час-другой. Вскоре ветер сменился на тёплый южный, заставив откинуть капюшоны и расстегнуть курточки. Да и солнце, ещё не зимнее, пригревало. Потоки воздуха шевелили волосы и облизывали лицо. Откуда-то появилась запоздалая мошкара.
От внезапного выстрела Рина взвизгнула. Я немного отстал, поравнявшись с Самогонычем.
— Наглеют, — пояснил он, — Дурак под копыта полез.
Я кивнул, найдя взглядом очередную тушку. Эта стайка вряд ли заметит потерю, а самые голодные уже бросились на труп. Снова завязалась возня за мясо.
— Линяют, — протянул Дед-барсук.
С сусликов действительно клочьями сходил мех, показывая свежий, яркий. Но вопреки ожиданиям грызуны ещё не ополоумели от гормонов, после второй потери отстали немного и сейчас следовали на расстоянии в сотню метров.
— Надо будет настрелять на накидку. Зима скоро, да и шкурки красивые, — с улыбкой встала в разговор Куня.
— Тут бы свою шкуру целой унести, — пробурчал Мухомор.
— Унесём, — отозвалась Куня.
Все снова замолчали. Снова до хрипоты закалялась Киса, пришлось поравняться с запряжёнными в повозку конями и взять одного под уздцы, пока Рина ныряла внутрь и поила сестру лекарствами. Кони пугались, храпели, дёргались из стороны в сторону и усиленно водили ушами, прислушиваясь к погоне. Да и ветер дул в спины, принося с собой запах крови.
Когда Рина снова взяла вожжи в руки, выглядела не лучше скакунов: испуганные большие глаза, растрёпанные волосы и поджатые уши.
— Всё будет хорошо, — произнёс я, успокаиваю девушку.
— Не будет, — раздался за спиной голос Мухомора. — Всё будет очень плохо. Кого-то из нас точно съедят. Если будет там медленно плестись.
— Слышь, заткнись! — проорал Самогоныч, покраснев как рак.
— А чё я должен заткнуться?! Мне мои камни в почках милее, чем эльфийские уши! Надо бросить эту троицу, а самим пойти вперёд! — не унимался гном.
Я нахмурился и достал револьвер, а немного подумав, расстегнул застёжку на седельном чехле ружья. Почти одновременно с этим поймал встревоженный взгляд Рины, которая стала бледная, как мел.
Мухомор продолжил нагнетать обстановку и действовать на нервы:
— Помнишь, ты мне анекдот рассказал, где не надо уметь бегать быстрее медведя? Надо уметь бегать быстрее других путников.
— Заткнись, — процедил Самогоныч, тоже расстегнув кобуру.
Я немного отстал и взвёл курки на револьверах. Все быстро глянули в мою сторону. В лучшем случае, бросят одних, как поступили Винтик, Шпунтик и Гайка. В худшем, ранят или пристрелят, оставив тушки сходящим с ума сусликам. А те, хоть и держались в ста метрах позади, но не отставали.
— Электрик, не надо, — тихо произнесла Куня, и на меня нацелился её револьвер. Орки имеют чуть ли не врождённое умение обращаться с оружием, потому она даже навскидку выстрелит точнее меня.
Напряжение росло, как и число сусликов. В нашу сторону нехорошо поглядывали: Килька нервно теребила пальцами перо на кончике торчащей из колчана стрелы; насупившийся барсук гладил бороду; орчанка с лёгкой ухмылкой ждала, как я поступлю.
— Да бросим их! До переправы всего два часа быстрой езды! Пока суслики будут грызть косточки, успеем, а там они в воду не пойдут! Они никогда не идут, пока на этом берегу все не сожрут до голого камня!
— К чёрту! — выругался я и защёлкнул кобуру. — Горите коротким замыканием и синим пламенем! Мы сами справимся! Валите! Спасайте шкуры! Сталкерёныши, блин. Не привыкать всё одному делать.
— Поехали. Хорошо, что парень сам всё понял, — пробасил Мухомор и пришпорил коня, намереваясь обогнать фургон.
