живот.
Еще до того, как я открываю глаза и вижу свою униформу, висящую на дверце шкафа. Форма дурацкая: серый пиджак с гербом на лацкане, бордово-белая полосатая рубашка и бордовый галстук с маленькими гербами по всей поверхности.
Я его так ненавижу, что даже не примерял. Лучше бы мама выиграла школьный спор. Хотел бы я по-прежнему сидеть с ней в школе-палатке. То была лучшая школа на свете. Я хочу пойти в ту школу, а не в эту.
Сажусь в постели. Картонный Алан Титчмарш стоит в другом углу комнаты и все еще выглядит очень веселым. Я бы предпочел остаться с ним дома, но, полагаю, это не вариант.
Встаю и иду в туалет. Сижу там долго, пока мир вываливается из моей задницы. Я слышу, как отец зовет меня с лестничной площадки. Говорю ему, что спущусь через минуту. Даже не заикаюсь о боли в животе.
Когда я спускаюсь, то вижу, что моя школьная сумка уже собрана и ждет меня. Хочу выбросить ее из окна. Когда мы были в кемпинге, мне не понадобилась школьная сумка. Или чертежный набор с циркулем и транспортиром. Мне ничего из этого не нужно ни тогда, ни сейчас.
На кухонном столе для меня готов тост. Папа намазал его пастой, даже не спросив меня. Думаю, это потому, что у нас нет времени решать, чего я хочу.
— Доброе утро, Финн. Все готово?
Я пожимаю плечами, кусаю тост и пью апельсиновый сок.
— Давай, — говорит папа, указывая на мою тарелку, — поешь побольше. У тебя впереди долгий день.
Он говорил со мной обо всем этом. Как записал меня во внеклассные клубы после школы, и автобус не доставит меня домой до четверти пятого. Как сам изменил свой график и теперь работает с восьми до четырех, чтобы успевать вернуться из Лидса вовремя. Он сказал это так, будто я должен быть благодарен. Хотелось ответить ему, что мне это все не надо. Послать меня в школу — его дурацкая затея. Но я промолчал.
Я ничего не сказал.
Сейчас папа смотрит на меня и явно пытается придумать, что же сказать, чтобы я почувствовал себя лучше.
— Ты должен помнить, Финн, что это новая школа. Шанс начать все сначала. Я знаю, ты не хочешь идти, но думаю, там будет намного лучше, чем в прежней. Вот почему мы выбрали ее для тебя.
— Мама не выбирала, — упираюсь я. — Она не хотела, чтобы я ходил в эту дурацкую школу, а ты спорил и заставлял ее плакать.
Папа смотрит на меня. Не думаю, что он такое ожидал. Вряд ли вообще понял, что я подслушивал.
— Финн, все было не так. Твоя мама волновалась за тебя, вот и все.
— Она не хотела, чтобы я туда шел. Когда вы говорили мне о школе, мама улыбалась через силу, так что не притворяйся, будто она была за.
Я отталкиваю стул и бегу наверх. С силой чищу зубы. Так давлю, что у меня начинают кровоточить десны, и мне приходится полоскать рот, потому что я ненавижу вкус крови.
Беру форму и одеваюсь, стараясь не смотреть на нее. Галстук настоящий, и я все еще не могу справиться с ним самостоятельно, хотя папа много раз показывал мне, как вязать узел. В конце концов я забираю его вниз и швыряю отцу.
Он не говорит ни слова. Просто берет галстук, завязывает мне на шее и туго затягивает узел.
— Вот. Ты привыкнешь.
Так отец говорит обо всем, и он неправ, потому что нет, не привыкну. К плохому никогда не привыкаешь. Просто больше не жалуешься.
Папа стоит со мной на автобусной остановке, хотя на самом деле я этого не хочу. Мы молчим, пока автобус не подъезжает, а потом отец поворачивается ко мне, сжимает мое плечо и говорит:
— Все будет хорошо, Финн. Постарайся не волноваться.
Я знаю: как только приду в школу, ничего хорошего не будет.
Это другая школа в другом здании в другом городе с другими детьми, но во всем остальном она остается прежней. Это школа, где я не выгляжу и не чувствую себя хорошо, и другие дети смотрят на меня в тот момент, когда я прохожу через ворота. Что бы ни случилось со мной, они это почувствуют.
С тем же успехом у меня на голове может висеть огромная мигающая вывеска: «Задень меня».
В первый день в школе учатся только семиклассники и шестиклассники. Администрация пытается облегчить нам жизнь. Неважно, я все равно тут не приживусь. В сотый раз сверяюсь со своим письмом с номером группы и именем наставника, иду и присоединяюсь к правой шеренге мистера Макина.
Никто не пинает меня и не обзывается, но все оборачиваются и морщатся, как будто от меня плохо пахнет.
Думаю, всему виной волосы. Никто не любит рыжих. Если только ты не Рон Уизли.
У мистера Макина короткие каштановые волосы, он носит спортивные брюки и рубашку для регби. Дурной знак. Действительно дурной.
Еще у него на шее свисток. Я помню, как смотрел «Звуки музыки» с мамой, и там капитан фон Трапп свистел детям команды. Тот герой никому из нас не понравился. Не думаю, что мне понравится мистер Макин. Он поднимает руку и ждет тишины.
— Доброе утро, седьмой класс, и добро пожаловать в Икфилд. Кто-нибудь может сказать мне, как переводится латинский девиз на школьном гербе, который у вас на форме?
Мальчик передо мной поднимает руку.
— Как вас зовут?
— Эдвард Палмер, сэр.
— Отвечайте, мистер Палмер.
— Быстрее, выше, сильнее.
— Превосходно. Я бы сказал, неплохой девиз по жизни.
Я бы не сказал. Чушь какая-то. Мой был бы «Медленнее, ниже, слабее». По крайней мере, применительно к спорту.
Если судить по девизу, мне тут будет паршиво.
Мистер Макин прохаживается вдоль шеренги и останавливается рядом со мной.
— А вы кто?
— Финн Рук-Картер, сэр, — пищу я, и ребята смеются.
— Добро пожаловать, мистер Рук-Картер. Вы прочтете
