ее упоминание о том, что перед смертью она увидела приближающийся мир людей, подтверждало лишь одно: падая с Небес, она уже была мертва, ведь небожители, сорвавшись с небесного чертога, лишь громко ударятся о землю, встанут, отряхнутся и вернутся обратно. От этого осознания Го Бохаю стало горестно: Лун Мэйфэн, не помня ничего, не найдя покоя, ожидала его столько лет в одном из знакомых храмов. А он, как нарочно, пришел так поздно… И главное – успокоится ли ее душа, что так долго его ждала? Размышляя об этом, Го Бохай обронил:
– Мне очень жаль, что так случилось… это моя вина.
Сянцзян никогда не переживал за свои деяния, а уж тем более не брал ответственности за чужие, поэтому спросил:
– С чего это почившей богине вздумалось, что Го Бохай несет чужую ношу?
Не обращая внимания на демона, дух Лун Мэйфэн неожиданно поднялся на ноги и резко переменился в настрое:
– Го Бай, ответь честно: какая истинная причина твоего скитания в мире людей?
Го Бохай склонил голову и промолчал. Богиня продолжила:
– Неужели ты думаешь, что скроешь это от меня? От той, что относилась к тебе как к родному сыну? Ты здесь не только для того, чтобы спасти душу того демона! Так ведь? Ты здесь пытаешься смыть грехи Небес! Очистить деяния богов и своего бывшего небесного последователя – Лян Фа. Ты всегда был таким!
– Нет, – робко прозвучало со стороны Го Бохая.
– В каждой душе можно сыскать добро! – грозно произнесла Лун Мэйфэн, и вмиг Го Бохай изменился в лице. – Такому я учила, верно? Но я учила и еще одному завету, – немного погодя, ожидая реакции, она продолжила: – Если ты действительно сейчас честен со мной, то почему обманываешь сам себя? Зачем ведешь свое сердце по ложному пути?
Богиня указала рукой на Сянцзяна.
– Эй! – воскликнул тот с неприязнью и сразу понял: все эти душещипательные рассказы о прошлом были лишь прикрытием. Она специально оттягивала время и, пробираясь по воспоминаниям своего последователя, добралась до его переживаний, но только… Сянцзян перевел взгляд на поникшего Го Бохая, и тот на мысленный вопрос демона «для чего ей это?» положил руку на заднюю часть шеи, прикрытую короткими волосами.
Сянцзян подскочил на ноги.
– Вас это не касается! Он сам изъявил желание жить в забвении и не переживать о прошлом!
– Пусть будет так! – продолжила богиня. – Но бегством от собственного «я» не спасти несчастную душу и уж тем более кого-то еще! Го Бай, что ты пытаешься скрыть? Что за той печатью на твоей шее ты пытаешься утаить от самого себя? За ней скрыт страх, что Лян Фа никогда не был тебе предан? Или опасения, что действия твоего бывшего последователя были заранее губительными для тебя? Ты таишь за той печатью на шее эти опасения, верно?
Без промедлений Сянцзян решил заставить ее замолчать, потому как видел, что от каждого изреченного слова богини Го Бохаю становится хуже: наставник настолько противился ее предположениям, что начал съеживаться, уходя в пучину переживай. Это поведение и было результатом неправильного общения с духами: каким бы близким живому дух ни был, контроль над чувствами и переживаниями терять никак нельзя. И хотя богиня, заметив на теле Го Бохая заклинание в виде печати Забвения, сделала верный вывод, и тот действительно таким способом бежал от самого себя, все же действия Лун Мэйфэн имели разрушительную для последователя силу. Усопшая могла даже не осознавать, как глубоко она копнет. Поэтому Сянцзян принял решение вмешаться как можно скорее. Для демона единственным способом заставить замолчать небожителя было уничтожение его души.
Лун Мэйфэн поняла, что тот задумал, но ничего радикального не предпринимала, лишь начала отстраняться от стола:
– Бежать можно от других, но не от себя! Какое ты можешь нести спасение, если сам слеп? Го Бай, откажись от саморазрушения, ведь та печать Забвения уже дала трещину! Ты же прекрасно это понимаешь по эмоциям, которые вырываются из тебя на ровном месте!
Сянцзян продолжал приближаться к богине. Его ноги словно увязли по колено в воде, каждый шаг казался тяжелым и грузным. Но демон не сдавался.
Услышав лишь начало фразы богини: «Пойми же, Лян Фа…» – Го Бохай наконец решил высказаться. Он поднял голову, выставив перед собой руку, будто бы хотел произнести самую главную речь в своей жизни, но проговорил вяло:
– Вообще-то… ик! – Он осекся и икнул, чем молниеносно приковал к себе внимание обоих. – Вообще-то, каждая д-душа – ик! – с-сыщет прощения… – немного покачнувшись, он, как после двух чарок крепкого, обжигающего гортань вина, замертво бахнулся головой на маленький столик.
Впервые в жизни Сянцзян ощутил, каково это, когда сердце уходит в пятки, но не из-за «опьяневшего» Го Бохая, а от осознания своей оплошности. Он обернулся к Лун Мэйфэн:
– Ах ты старая карга! Что ты ему подмешала?!
Она ничего не ответила, лишь опустила руку с веером, и ее мелкие морщинки разгладились. Грусть, отразившаяся на ее лице, и ее томное молчание подсказали Сянцзяну, что и он попался на ее уловку, когда выпил из пиалы…
Но ведь этот напиток был просто крепко заваренным чаем, никакого лишнего привкуса демон в нем не почувствовал, зато в какой-то момент демон четко осознал: та ощутимая в каждом шаге тяжесть была делом не ее рук. Это было не заклинание – причины крылись в выпитом!
Недолго думая, он ринулся к телу у столика, но резко почувствовал, как все вокруг поплыло. Предметы стали менять форму, он ощутил непривычную легкость в ногах. Чуть поодаль стоял высокий шандал с давно потухшими свечами, и, ухватившись за него, Сянцзян стал бороться с наплывающей на глаза дымкой. Демон оказался более стойким, чем Го Бохай, хотя оба выпили ровно по одной пиале. Может, из-за того что Сянцзян был демоном, в отличие от Го Бая, а может, потому что бывший последователь богини был более эмоционален.
Немного поразмыслив, что же могло быть намешано в их пиалах, Сянцзян через силу произнес:
– Дурман-чай!
Ему стоило промолчать, так как на эти два слова он потратил весь остаток сил. Он упал и за собой потащил старый шандал, который со звоном ударился о пол забытого смертными храма. Оказавшись у маленького столика по другую сторону от Го Бохая, Сянцзян попытался встать, но тело совсем отказывалось подчиняться приказам окутанного туманом мозга.
Дурман-чай, или по-другому чай, раскрывающий взор, притуплял ощущения, а после вводил выпившего в сон, в котором каждый вынужден столкнуться со своим «я». Кто-то даже считает, что, выпив такой напиток, можно увидеть будущее или истину бытия. Однако на востоке Поднебесной его часто приравнивают к алкоголю, не более.
Сянцзян сейчас размышлял не об этом, а о том, зачем богиня это сделала с ними: Лун Мэйфэн возжелала столкнуть своего последователя лицом к лицу с его страхами и разрушить тем самым наложенную на него печать Забвения? Сянцзян перевел глаза на медленно приближающуюся размытую фигуру:
– Это не тебе… решать…
– Птенчик пытается очистить имя своего бывшего последователя – бога войны Лян Фа, смыть с его рук кровь владыки демонов. Для этого он должен перестать прятаться, особенно за печатью Забвения… Иначе он вовремя не сможет осознать, кто есть кто. – Она слегка наклонилась над ликом демона и произнесла последнее, что тот запомнил: – В каждой душе можно сыскать добро, но не каждому дано воззвать к ее добру.
* * *
Го Бохай, недолго находясь в лапах сна, очнулся в неизвестном ему месте. Когда он раскрыл глаза, то увидел необъятное, можно сказать, нескончаемое пространство. Проглядывалась только линия горизонта, четко разделяющая землю и небо и бесконечно тянущаяся вширь. Над головой как-то слишком уж ярко светило солнце, энергия ян заполняла все пространство.
Го Бохай поднялся на ноги и ощутил, как его тело стало на несколько десятков лет моложе. Немного осмотревшись, он понял: это все еще сон, возможно, какая-то его часть, лишь остатки. Го Бохай перевел взор на необъятные
