МОНТИНЬЯК. Да, так оно и есть... Ах, Боже мой!
ОДЕТТА. Она услыхала! Дай Бог, чтобы у неё снова уши не заложило!
Все трое усаживаются за стол, оставляя незанятым четвёртое место, освещённое огнями рампы.
Дезире, отправившийся за лангустом, возвращается с ним и начинает обносить сидящих за столом.
Сегодня у нас нет супа.
ГЕНРИЕТТА. Вы правы, таким пляжем пренебрегать просто глупо.
МОНТИНЬЯК. Вот видите... Ну и ну, долго мы так не протянем.
ОДЕТТА. Просто уму непостижимо.
МОНТИНЬЯК. Во-первых, необязательно было говорить ей, что сегодня у нас нет супа, она и сама это видит.
ГЕНРИЕТТА. Обожаю омаров.
МОНТИНЬЯК. Это лангуст.
ГЕНРИЕТТА. Ах, да-да, конечно, тем хуже, не так ли?
ОДЕТТА. О-ла-ла! О чём это она там?
МОНТИНЬЯК. Ах, да какая разница!.. Ну, Корниш, он мне за это заплатит! Как-нибудь утречком я пошлю ему заику, знаю я здесь одного такого парня, чтобы он предложил ему какое-нибудь выгодное дельце. Нет, в самом деле, если уж Бог дал тебе жену глухую как пень, то её не посылают одну в гости. (Дезире выходит и тут же возвращается, держа в руках ведёрко с шампанским.) Кстати, а тебе не кажется, что она слышит всё хуже и хуже?..
ОДЕТТА. Может, это из-за морского воздуха или шума прибоя?..
МОНТИНЬЯК. Кто знает...
ОДЕТТА. Знаешь, мне как-то даже не по себе... вот так разговаривать при ней, когда она не может принять участия в беседе.
МОНТИНЬЯК. Ты же видишь, она привыкла, ей хоть бы что. Погляди-ка, она даже пользуется своим недостатком, чтобы уплетать за троих.
ГЕНРИЕТТА (во всё горло). Он ужасно хороший...
ОДЕТТА. О Господи, испугала до смерти!.. Почему она так орёт?..
МОНТИНЬЯК. Да потому, что глухая, не слышит, что говорит, чёрт побери, неужели непонятно?..
ГЕНРИЕТТА. Такой нежный...
ОДЕТТА. О ком это она?
МОНТИНЬЯК. Да о лангусте, тысяча чертей, о ком же ещё-то?
ОДЕТТА. Ах, о лангусте...
ГЕНРИЕТТА. Прямо будто для него и создан...
ОДЕТТА. Это что, тоже про лангуста?..
ГЕНРИЕТТА. Но он не увидит его как своих ушей!
Показывает на место своего мужа и смеётся тому, что только что сказала.
ОДЕТТА. И ещё идиотка к тому же! Бедный муж...
ГЕНРИЕТТА. Ловили нынче утром...
ОДЕТТА. Ах, ваш супруг нынче утром рыбачил?..
ГЕНРИЕТТА. Да нет, я про омара, несомненно, его выловили только нынче утром...
ОДЕТТА. Надеюсь...
ГЕНРИЕТТА. Он пахнет морем...
МОНТИНЬЯК. Не эвкалиптом же ему пахнуть!
ОДЕТТА. В Париже таких днём с огнём не сыщешь.
ГЕНРИЕТТА. Я скажу об этом мужу, можете не сомневаться.
ОДЕТТА. Да, тут уж ничего не поделаешь.
МОНТИНЬЯК. Да прекратите вы, бесполезно!
ДЕЗИРЕ (вмешиваясь в разговор). Если бы мадам позволила мне дать ей совет, я бы сказал мадам, что мадам зря так надрывается. Мадам только утомляет себя и без всякого толку. У меня был глухой родственник, и я знаю, как с ними обходиться. Напротив, лучше, если мадам станет говорить с ней совсем тихонько, но при этом постарается как следует артикулировать слова, чтобы она могла прочитать по губам мадам, что мадам хочет ей сказать...
ОДЕТТА. Надо же, никогда бы не подумала...
ДЕЗИРЕ. Или уж надо кричать прямо в ухо... вот так... (Кричит в ухо мадам Корниш марку шампанского, которое он разливает.)
ГЕНРИЕТТА. Да-да, с удовольствием.
ОДЕТТА. И вправду.
МОНТИНЬЯК. Послушайте, Дезире.
ДЕЗИРЕ. К вашим услугам, господин министр.
МОНТИНЬЯК. Обслужите-ка нас побыстрее, чтобы этот ужин продлился не больше часа.
ДЕЗИРЕ. Слушаюсь, господин министр.
МОНТИНЬЯК. Знаете, на манер привокзального буфета.
ДЕЗИРЕ. Понял, господин министр.
Дезире выходит с лангустом.
Проворно выхватывает у сидящих за столом три использованные тарелки из -под лангуста, ставит на их место чистые, потом снова уходит.
ГЕНРИЕТТА (невнятно). А он просто душка, этот ваш новый лакей.
ОДЕТТА. Что-что? (Генриетта повторяет фразу, по-прежнему так же невнятно.) А что это она вдруг заговорила так тихо?
МОНТИНЬЯК. Да всё по той же самой причине, потому что глухая и не соображает, как говорит.
ОДЕТТА (едва слышно, но старательно артикулируя каждый слог). Я не слы-ша-ла, что вы ска-за-ли.
ГЕНРИЕТТА. Ах, выходит, и вы тоже туговаты на ухо?
ОДЕТТА. Кто знает... (В сторону.) Нет, это просто очаровательно!.. (Обращаясь к Монтиньяку.) А ведь правда, когда говоришь тихо и артикулируешь каждый слог, она понимает почти всё.
МОНТИНЬЯК. Да, но тебе вовсе не обязательно говорить так и со мной.
ОДЕТТА. Правда, извини. (Обращаясь к Генриетте.) Так что? Что же вы хотели мне сказать?
ГЕНРИЕТТА (орёт что есть мочи). Я сказала, что ваш новый дворецкий просто душка!
При этих словах появляется Дезире, в руках у него блюдо с седлом барашка. За ним Мадлен, она забирает тарелки и тут же удаляется прочь.
МОНТИНЬЯК. Ну вот! Наконец-то до него дошло!
Дезире обносит новым блюдом.
ГЕНРИЕТТА (положив себе порцию барашка). Благодарю...
МОНТИНЬЯК. Четверть десятого...
ГЕНРИЕТТА. Который час? (Монтиньяк показывает ей свои часы.) Я не вижу.
МОНТИНЬЯК. Ей мало, что она глухая как пень, ещё и не видит ничего!
Подносит часы поближе к глазам Генриетты.
ГЕНРИЕТТА. Четверть десятого... Хм... Представляю, сколько он уже проиграл! Ведь вчера мы приехали в шесть, не так ли? Так вот, в восемь он успел просадить триста тысяч франков! В полночь выиграл полмиллиона, а в четыре утра, когда вернулся домой, был в проигрыше на миллион восемьсот франков.
Дезире постукивает по тарелке.
МОНТИНЬЯК (отчётливо артикулируя каждый слог). Неужели в компании, которую он представляет, ему ни разу не давали понять, что промышленнику его ранга не пристало играть так по-крупному?
ГЕНРИЕТТА. Да что вы, совсем наоборот! Его компания очень даже довольна. Деньги, что он выигрывает, целиком идут ему, а всё, что проигрывает, на две трети относят на счёт рекламных расходов фирмы. Если, к примеру, ему случается просадить за ночь целый миллион, то газеты задаром напишут про него столько строк, что это сэкономит компании по меньшей мере тысяч восемьсот-девятьсот франков на рекламу. Главное, чтобы его имя было у всех на устах, а для этого все средства хороши! А вы, разве вы не играете в баккара?
МОНТИНЬЯК. Нет, ни разу в жизни.
ГЕНРИЕТТА. Ах, да, что это я... Вы ведь министр!
МОНТИНЬЯК. Я играю только на скачках.
ГЕНРИЕТТА. И правильно делаете. Лошади... это куда лучше.
МОНТИНЬЯК. Это самая благородная победа, которую когда-либо одерживал человек!
ГЕНРИЕТТА. И мой врач говорит мне то же самое. А теперь хочу воспользоваться отсутствием вашего лакея и...
ОДЕТТА. Но он здесь...
ГЕНРИЕТТА. Ах, разве?!..
Она не заметила Дезире, который в тот момент стоял у неё за спиной.
ДЕЗИРЕ. Мадам желает, чтобы я вышел?
ОДЕТТА. Нет-нет, вовсе нет, останьтесь.
МОНТИНЬЯК. Дезире, не стоит ещё раз обносить нас седлом барашка.
ДЕЗИРЕ. Слушаюсь, господин министр. Следует ли мне исключить из меню русский салат?
МОНТИНЬЯК. Да, но в таком случае надо бы убрать со стола и меню.
ДЕЗИРЕ. Не соблаговолит ли мадам взглянуть куда-нибудь вдаль?
ОДЕТТА (следуя совету Дезире). Ах!.. (Генриетта оборачивается, и Дезире тут же выхватывает у неё из-под носа меню.) Какая прелесть!..
ГЕНРИЕТТА. Да, просто чудо. Я было подумала, это мой муж...
ОДЕТТА. Да нет, это луна.
Появляется Дезире, в руках у него шарф.
ГЕНРИЕТТА. Совсем не похожи...
Хохочет как сумасшедшая тому, что только что сказала.
МОНТИНЬЯК. На неё-то мне наплевать, а ты не замёрзла, тебе не дует из окна, ведь оно открыто настежь?..
ОДЕТТА. Да нет... хоть я бы не отказалась от шарфа, что висит на кресле подле лестницы...
ДЕЗИРЕ. Вот он, мадам.
Деликатно набрасывает ей на плечи. Он уже успел сменить тарелки и теперь удаляется, унося блюдо с остатками седла барашка.
ГЕНРИЕТТА. Я только что чуть не совершила ужасную оплошность...
ОДЕТТА. Да, пожалуй.
ГЕНРИЕТТА. Мне очень жаль. Думаю, вам удалось отыскать поистине диковинную птицу. Он столь же предупредителен, как и хорош собой. Ах, как мило он накинул вам на плечи шаль... Похоже, он вас просто обожает. А теперь послушайте-ка историю, которую мне недавно рассказали... ужасно забавно, вот увидите. Это ваш лакей навёл меня на мысль. Так вот, не случалось ли вам знать одну полоумную даму, русскую, по имени графиня Депшинская?
