был не таким, он поверил, что воцарился в сердцах своего народа тверже любой политической суеты и подстрекательского шепота мятежников. В подтверждение этому он выпустил эдикт, в котором заверил сограждан, что его отсутствие будет недолгим и на это время государство сохранит установленный мир и процветание. После этого он определил день своего отъезда и накануне посетил храмы, где просил богов оказать ему покровительство в путешествии.
Но во время посещения храма Весты Нерон присел на скамью и, вставая, зацепился за нее краем своего одеяния, что считалось очень плохим предзнаменованием. Одновременно с этим он почувствовал головокружение, скорее всего вызванное несварением желудка или перегревом на солнце, отчего у него на мгновение помутилось в глазах. Это необычное ощущение испугало императора, который за всю жизнь практически не знал, что такое болезнь. Он вдруг задумался, не является ли это предупреждением небес о грозящей ему опасности, и начал сомневаться, разумно ли уезжать. Чем больше Нерон думал, тем сильнее его охватывала тревога, и в конце концов по прошествии нескольких часов отказался от всего предприятия. После этого он выпустил второй эдикт, утверждая, что, поскольку для него любовь к своей стране превосходит все другие соображения, поскольку он заметил, что предполагаемое длительное путешествие вызывает у граждан беспокойство, что они, привыкнув обращаться к нему со всеми своими проблемами, жаловались даже на его короткие отлучки, поскольку жители Рима стали для него практически семейным кругом, с желаниями которого нужно считаться, он решил отказаться от путешествия и остаться с ними.
К большому удивлению Тацита, описавшего данный эпизод, люди действительно испытали облегчение и остались довольны решением императора. Этот историк объясняет их чувства страхом, что в отсутствие императора могут возникнуть проблемы с управлением государством, нехватка продовольствия или еще что-нибудь подобное, а также сократится количество привычных городских развлечений… Безусловно, все это было главной причиной их радости, но совершенно ясно, что в этот период Нерон был любим большинством народа и терпим для остальных, поэтому его предполагаемое отсутствие вызывало искреннее сожаление. К тому времени Нерону исполнилось двадцать шесть, он царствовал уже почти десять лет, и нельзя не согласиться, что на тот момент трудно было предположить, что он станет самым ненавистным человеком в истории. Развод с Октавией и ее смерть, безусловно, вызвали недовольство римлян, но он восстановил свою репутацию, и общественное мнение, вероятно, склонилось к тому, что одержимая ненавистью Октавия сделалась совершенно невыносимой, как когда-то Агриппина. Народ признавал, что правление Нерона было успешным, страна процветала, гражданские войны и восстания пресекались решительными действиями, а сам император, несмотря на свою эксцентричность, по мнению народа, несомненно, был настоящим гением: прекрасным певцом, покровителем искусств и наук, атлетом, отличным возницей и, сверх того, другом простых людей.
Так было до тех пор, пока не случилась настоящая катастрофа – пожар в Риме, в результате которого весь образ Нерона оказался запятнан не только в глазах людей его времени, но и в глазах всей последующей истории. Лето было в зените, и император проводил время в своем приморском дворце в Антиуме, расположенном в 35 милях от столицы, когда ночью 19 июля 64 года загорелись деревянные сарайчики и мелкие лавчонки вблизи восточной части Большого цирка у подножия Палатинского и Целианского холмов, где хранилось большое количество масла и других горючих материалов. Ветер быстро разносил пламя и искры, и вскоре загорелся сам цирк. Из-за жаркой сухой летней погоды деревянные сиденья и балки вспыхивали как спички. Оттуда огонь распространился по долине между Палатинским и Целианским холмами в сторону Эсквилина и по более широкой долине – между Палатинским и Авентинским холмами. Во всех направлениях все деревянное и многолюдные дома давали ему пищу для горения. Узость улиц способствовала огню с легкостью перепрыгивать с горящих зданий на одной ее стороне на другую. В то же время сложное переплетение улиц и улочек способствовало тому, что огонь расползался в самых неожиданных направлениях.
Рим горел шесть дней, а потом, когда казалось, что катастрофа осталась позади, пламя вспыхнуло снова и продолжило свою разрушительную работу еще на три дня. За эти девять дней город стал свидетелем жутких сцен, которые оставили далеко позади то, что происходило за четыре с половиной века до этого, когда Рим – тогда город гораздо меньшего размера – сожгли галлы, и были гораздо страшнее большого лондонского пожара 1666 года, продлившегося только четыре дня. Паника стремительно охватила жителей, и в течение первых дней трагедии царила ужасающая неразбериха. Женский и детский плач, возгласы и крики мужчин не прекращались ни на минуту. От дыма, грохота и треска рушащихся зданий, от жара и ослепляющего блеска языков пламени люди теряли рассудок. Они в растерянности бегали туда-сюда и часто обнаруживали, что ничем не могут помочь своим пожилым и ослабленным родственникам или спасти свои ценности. Из-за этих паники и суеты, стремительно распространявшейся по мере того, как улицы одна за другой оказывались во власти огня, множество людей были сбиты с ног и затоптаны толпой и еще больше сгорели заживо, пытаясь спасти родных, друзей или свое имущество. Говорили, многие сходили с ума и сами бросались в огонь, уничтожавший все, что они любили и чем владели, или стояли как вкопанные до тех пор, пока огонь не отрезал им путь к отступлению.
Вскоре в дополнение к общей суматохе свою охоту начали воры, нападавшие и грабившие домовладельцев, которые выносили на улицу свои сокровища. Дион Кассий утверждает, что солдаты и полиция присоединились к грабежам, и были случаи, когда люди видели, как они сами поджигали богатые дома, чтобы получить возможность украсть ценности, которые якобы пытались спасти.
Еще в начале пожара огонь стал подниматься по восточному и южному склонам Палатинского холма, на вершине которого располагалась очень большая группа зданий, построенных в разное время и составлявших беспорядочно разбросанный по территории дворец Цезарей. Когда Нерону донесли, что огонь не удается остановить и что дворец со всеми его сокровищами и произведениями искусства подвергается опасности, он тут же решил вернуться в город и взять на себя руководство действиями. Огонь полностью захватил южные склоны Палатинского холма, отрезав путь наверх с этой стороны, и Нерон, вынужденный въезжать в город с северо-востока, наверняка ехал через не затронутый пожаром Форум, который находился прямо у северо-западного подножия Палатина, а затем поднимался вверх к дворцу по крутому склону. Учитывая, что ветер дул с юга, клубы дыма должны были перевалить через Палатинский холм и ударить ему прямо в лицо, а горячий ветер, гнавший искры и пепел, обжигать глаза.
