— Вы сказали «тела»? — уцепился за это слово Менделеев. — А что вы под этим подразумеваете? Духовные тела? А какие они,
эти тела?
— Они невидимые, откуда я могу знать, какие они, — не мог придумать ничего иного его оппонент.
— Хорошо, пусть будет так. Но и водород или азот нам тоже не видны, но мы же умеем их получать и знаем их свойства. А можно ли судить о теле духовном, пользуясь вашим определением?
— Дух следует посадить в колбу и хорошенько нагреть, — насмешливо посоветовал кто-то из последнего ряда. — Вот тогда он себя и проявит. А лучше сперва хорошенько его заморозить, а потом нагреть, наверняка не выдержит.
— И кислоты туда еще плеснуть, — продолжали шутить студенты, понимая, что сейчас им все позволительно.
— Пожалуйста, прошу вас, — с улыбкой ответил Менделеев и пододвинул к краю демонстрационного стола колбу, а вслед за ней и спиртовку. — Ловите нужный вам дух и проводите свой эксперимент, а мы будем с удовольствием наблюдать. Что, нет желающих? Вот и я о том же. Если нет объекта исследования, то какой вывод мы можем сделать? — Он поднял обе руки, ожидая ответа.
Но студенты неожиданно насторожились, а Ефим Назаров, сын протоиерея, насупился и сурово спросил:
— Господин профессор, выходит, вы желаете заявить, что человеческой души не существует? А что скажет на это Святейший Синод, извольте полюбопытствовать? Мне почему-то кажется, они ваших взглядов не одобрят, точно говорю.
— Милостивый государь, ничего подобного я не говорил, — поспешил обезопасить себя Менделеев, понимая, что зашел слишком далеко, — я не посягаю на законы и прочие положения православной церкви.
Я всего лишь ученый и привык судить обо всем, исходя из своего жизненного опыта и убеждений. Никто не отрицает учения Христа и принесенные Им заповеди. Человек, несомненно, наделен не только жизненными, но и духовными потребностями. Это нравственная составляющая вопроса. И церковь учит нас именно нравственности, с чем никто, надеюсь, не будет спорить. Но согласитесь, если дух, который вызывают эти самые спириты, невозможно исследовать, то возникает другой законный вопрос: а есть ли он на самом деле? Они говорят — да, а я говорю — докажите. И я уверен, что здравомыслящие церковные мужи и иерархи будут на моей стороне…
— А вот и нет, — грубо перебил его все тот же Ефим Назаров, — мой отец считает, что, коль есть души умерших, то они вполне способны и проявлять себя. Разве в церкви во время службы не молятся за души усопших? И, коль молятся, значит, они есть…
— Не буду спорить. — Менделеев понимал, что сейчас он идет по тонкому льду и одно неосторожное слово может вызвать недовольство некоторых студентов, не разделяющих его мысли, а вслед за тем может последовать на него донос в Синод или еще куда-то от того же Назарова или его отца. Тогда ему придется совсем худо. Потому он решил прекратить дискуссию и свести все к шутке.
— Не стану спорить, — повторил он, — тем более что предмет спора находится вне химической науки. Давайте сделаем так: как только кому-то из вас удастся вызвать дух прямо здесь, в аудитории, обязуюсь завтра же прийти на занятие без бороды. Ну, есть желающие заключить со мной спор на мою бороду?
Студенты громко засмеялись, понимая, спор закончился ничем. Хотя их уважаемый профессор не смог опровергнуть возражения поповича Назарова, которого все сторонились из-за его привычки писать доносы и наушничать начальству на их проступки. Зато к Менделееву они относились тепло и совсем не желали, чтоб у него возникли неприятности по какому-то, как им казалось, пустяковому поводу.
Менделеев перешел к теме лекции, но для себя понял, просто так, голыми руками сторонников спиритизма ему не разоблачить. Тем более, как оказалось, у них имеются сторонники в церковных кругах, а это тем более осложняло дело. Нужна поддержка коллег и проведение разоблачительных экспериментов, на что ему не особо хотелось тратить свое время. Но и смириться с нарастающей волной поголовного увлечения спиритизмом он не мог.
После лекций он направился к ректору и там изложил ему суть наблюдаемых им сеансов, опять же, не став называть имена своих коллег, а лишь намекнул, что некоторые из университетских преподавателей принимают в тех сеансах активное участие.
— Да не может такого быть, — не поверил тот, — мало мне покрывательства зачинщиков студенческих беспорядков, а теперь еще мистики среди студентов объявятся. Да нас зарубежные коллеги засмеют! Нет, я такой позор не переживу и подам в отставку, если об этом станет известно журналистам. Дмитрий Иванович, я не спрашиваю у вас, кто в том шабаше участвует, не хочу, чтоб вы стали доносчиком, да и вы на это, знаю, не пойдете. Но прошу вас, будьте добры, поговорите с ними во имя всех нас, кто здесь на службе состоит, чтоб они прекратили свои опыты. Или пусть подают в отставку и тогда хоть на метле летают.
— Я предлагаю создать комиссию и сделать вас ее председателем, — высказал Менделеев свое мнение. — Отправим наших представителей наблюдать за сеансами в разные спиритические кружки, а их, как понимаю, в столице немало. А я тем временем лично подготовлю специальное оборудование и даже помещение, где подобные сеансы можно будет контролировать. Думаю, при тщательном контроле они разоблачат сами себя. Вот тогда и пригласим журналистов. Пусть сообщат в своих газетках, что это шарлатаны или люди, поверившие им, дурачат народ, и не более того.
— Поддерживаю вас, полностью поддерживаю, — согласился ректор, — но меня от председательства увольте. У меня других дел немало. Лучше вы от моего имени возглавьте эту комиссию, тем более вам я полностью доверяю.
— Благодарю и завтра же сообщу коллегам ваше мнение, — кивнул Менделеев и собрался было идти, но ректор остановил его.
— Дмитрий Иванович, вы поосторожнее с ними. Ведь сам государь император приглашал к себе какого-то там медиума, а если до его величества дойдет, что мы тут организуем расправу над спиритами, то… как бы дело не кончилось тем, что по наши души пришлют другую комиссию. Вы понимаете, о чем я? — Менделеев кивнул в ответ. — Наберут из всяких знатных сановников, которые на наш университет и на вас лично давно зуб имеют. Так что, голубчик, лишнего не говорите и со студентами тоже на лекциях речь на эту тему больше не заводите, — лукаво глянул ректор на профессора.
— Когда же успели донести? — удивился тот. — Я лишь чайку на кафедре выпил и сразу к вам, а вы уже и в курсе. Ну и дела…
— Служба у нас такая — знать обо всем, — тяжко вздохнув, ответил ректор, протягивая ему руку для пожатия.
Глава шестая
…В этот же день, после ужина, дождавшись, когда горничная все уберет со стола, Менделеев обратился к ней:
— Глаша, мне говорили, будто ты участвовала в сеансе с вызовом духов. Так ли это? Только ничего не скрывай, бояться тебе нечего. Просто я хочу попросить тебя рассказать, как все это происходило. Мне это нужно знать в деталях, то не пустой интерес.
Феозва, услышав их разговор, даже рот от удивления открыла и спросила мужа, пытаясь придать строгость голосу:
— Выходит, ты вчера за полночь вернулся, потому как был на таком же сеансе? Почему же ты меня с собой не позвал? Мне было бы весьма любопытно. Какой ты, право, скрытный. — И подбодрила девушку: — Говори, Глаша, он только на вид сердитый, а так, особливо когда накормят, сразу добрым становится.
Та поначалу растерялась, не ожидая от хозяина подобного вопроса, и какое-то время смотрела в пол, но потом все же ответила:
— Я думала, вы ругаться будете, потому и не сказала. А так все необычно было, словно на святочных гаданиях у нас, в деревне. Только мы с подружками всегда в чьей-то бане гадали, а тут в доме у господ. Меня к ним подружка позвала, тоже из нашей деревни. Господам тем нужно, чтоб побольше людей за столом собралось блюдечко вертеть.
— Вот я и хочу, чтоб ты меня тому же научила, — подмигнул ей Менделеев, — буду на студентов своих гадать, кто из них лодыри, а кто в самом деле занимается как должно. Ну чего молчишь, рассказывай…
