о благе простого народа — вот базис этого сочинения! Ибо, чтобы постигнуть народ, надо быть государем, а дабы постигнуть природу государей, надо принадлежать народу. К несчастью, его высочество не оправдал возложенных на него надежд. Народный герой — это не про Альфонсо Фларийского. Простите мою откровенность, герцогиня.
— Пустяки, вам не за что извиняться, — Изабелла сделала вид, что улыбается. — Отец никогда не понимал чаяний плебса и не любил прислушиваться к чужому мнению.
Какой, однако, вёрткий угорь этот сеньор Макьялли. Истинный советник свергнутого тирана Фларии. Попадись такой в аду на вертел, он и там, пожалуй, сумеет извлечь выгоду из своего положения.
— Вы считаете, напыщенные Фларийские нобили отпустили вас для того, чтобы вы могли посадить на престол республики избранника толпы? — уточнил Лукка.
— Конечно нет, но Совету не обязательно знать о каждом шаге моего пребывания в Конте.
— Вы кусаете руку, которая вас кормит, — Арсино утомлённо приподнял пшеничную бровь.
— Я забочусь о благе моего народа! — продолжил упорствовать философ.
— По-вашему, единая Истардия — благо для всех? — Лукка провёл пальцами в перчатке по ямочке на подбородке.
— Воистину, так и есть. Иначе я бы не изъяснялся здесь с вами, — подтвердил Макьялли, потирая мёрзнущие костлявые руки. — Уже почти тысячу лет мы грызёмся друг с другом, как крысы, загнанные в угол, вместо того, чтобы править миром и благоденствовать, как делали ранее.
— Разумно ли начинать действовать сейчас, сеньор Никколо? — взволнованно поинтересовалась Изабелла.
— Страсть к завоеваниям — естественное и обычное состояние человека. Какое бы дело мы ни затевали, время всегда кажется неподходящим, и никогда не бывает абсолютно благоприятных обстоятельств. Кто ждёт идеального случая, так никогда и не начнёт дела, а если и начнёт, то зачастую его ожидает печальный конец.
К группе беседующих, прихрамывая, подошла молчаливая Гизем, неся в руках тяжёлый бронзовый поднос, заполненный кубками с ароматной гранатовой влагой.
— Вы правда так исключительно смелы? — Арсино отхлебнул вина из серебряного кубка и поморщился. На языке осталась неприятная горечь.
— Я сделаю всё зависящее от меня, сеньор де Вико, дабы привести мою страну к благоденствию!
— Пойдёте в первые ряды, под пули? — спросил Арсино, делая удивлённое лицо.
— Эм, боюсь, я не столь искусен в воинском деле, как хотелось бы, — видно было, что вопрос кондотьера заставил Макьялли несколько стушеваться. — Впрочем, если ситуация окажется безвыходной… Не думаю, правда, что до этого дойдёт…
Чистоплюй и карьерист этот Макьялли. Уверен, когда заговорит сталь, он залезет в самую глубокую нору в городе и носа оттуда не высунет, пока всё не кончится.
— Вам приходилось когда-нибудь убивать, сеньор Никколо? — спросил Арсино, чувствуя, как вместе с новой порцией вина пьянящая удаль опять разливается по телу, вытесняя подступившую к горлу кислоту. — Кровь, дерьмо, кишки и прочее?
— Кхм, — Изабелла многозначительно закашлялась.
— Не довелось, — Маккьяли растянул в улыбке бескровные губы, — но для этих целей у нас есть вы. Уверен, вы идеальный кандидат от народа. Власть как таковая вас не прельщает. Вы не гонитесь за наживой. Вы по-своему благородны, хоть и пытаетесь казаться грубым. Вы, словно прославленный император Адриан, пьёте с солдатами и обедаете с царями. Даже если бы я захотел, то навряд ли смог бы подобрать кандидатуру лучше вашей.
Уголок рта прославленного кондотьера непроизвольно дёрнулся, и рука Арсино коснулась золотистых волос, откидывая густые пряди назад.
— Адриан погиб в море при нападении пиратов, — глухо сообщил де Вико.
— Да, но перед этим он сделал столько, что хватило бы на десять жизней простого смертного! — сказал Лукка, чуть прищурившись.
— Великий император Истардии! — подхватил мёрзнущий философ.
— Он утопил всю ойкумену в крови, — задумчиво пробормотал Арсино.
— Цель оправдывает средства! — воскликнул Никколо Макьялли.
— Я устал убивать, — кондотьер развернулся, опустил голову и устремился прочь из комнаты с гостями.
— Марк, куда ты? Так нельзя, Марк! — донеслись до него затихающие крики Изабеллы.
Глава 35. Прóклятая кровь
Безумные танцы, начавшиеся на площади Святого Вита, постепенно охватили весь Конт. Дико подёргивающиеся, выкидывающие замысловатые па люди заполнили все улочки и пьяццо столицы. Тела танцующих судорожно выгибались в такт неслышимой никому музыке, конечности странно вздрагивали и выкручивались под неестественными углами. Люди стонали и плакали, смеялись и рыдали, насиловали женщин и рвали на себе платья.
К утру толпа сильно поредела. Большая часть контийцев смогла побороть танцевальную лихорадку и разойтись по домам. Отдельные несчастные попадали без сил, но даже лёжа продолжали дёргаться и извиваться. Некоторых плясунов забрали и связали родственники или знакомые, осознавшие, что дело тут нечисто. Но пара сотен человек всё ещё пребывала в некоем экстатическом трансе, по-прежнему кружась и подпрыгивая, словно они не знали усталости и тела их не нуждались в пище, отдыхе и сне.
К концу второго дня трое танцующих погибло от истощения.
Городские власти заволновались и стали отлавливать оставшихся плясунов. Людей хватали и отправляли в подвалы ближайших монастырей, сажая на хлеб, воду и очистительную молитву. Это помогало не всем.
Чёрные слухи и пересуды, как моровая язва, поползли по Конту.
Болтали о каре господней за грех чревоугодия и неумеренное почитание отверженного Бахуса, о грязных изысканиях проклятых алхимиков, о фрезийских диверсантах и асиманских лазутчиках, засланных в столицу с целью посеять раздор и панику, но громче всего звучали гневные выкрикивания в сторону богопротивных джудитов, отравивших вино и ближайшие к площади колодцы. Затем, словно шипение гадюки, из уст в уста стала передаваться страшная история о том, что сыны Инаевы поймали кого-то из истианских мальчиков, вырезали ему сердце и устроили нечистый ритуал в клоаке под Контом, целью коего было истребление всех защитников истинной веры в стенах древнего города.
Накал страстей достиг своего апогея к вечеру среды. Толпы возбуждённых, озлобленных, горящих праведным гневом контийцев вышли на улицы города, сжимая в руках дубьё, сталь и факелы. Вооружённая протазанами стража благополучно поставила препоны у внутренней части дверей городских казарм и сделала вид, что всё идёт своим чередом.
Лишь на минуту выглянув из дверей школы де Либерти, Джулиано вскоре обнаружил себя идущим куда-то в сторону Тибра в сопровождении прочих учеников маэстро Фиоре и группы разгорячённых соседей по кварталу. Люди возбуждённо переговаривались, толкали друг друга локтями, харкали на мостовую густую слизь вперемешку с желчью колючих слов.
Толпа густела по мере приближения к цирку Флавия, росла, подобно океанскому валу, и многоголосо взрёвывала, как испорченный орга́н. Всё чаще над морем людских голов раздавались мушкетные хлопки, яростные выкрики и площадная брань. Поток черни бурлил и клокотал.
У тяжёлых ворот в джудитское гетто, казалось, собрался весь город. Чадили
