кретину Камуцци. Что ж, я с большим удовольствием потрудился на благо женщин, и они платят мне той же монетой, прославляя меня как друга народа. Доброго утра, Фанья, привет, Нана!
Навстречу им попался парикмахер Ноноджи. Он шел вперевалку, весь перегнувшись на левую сторону. Правую руку оттягивала облупленная кожаная сумка, которой он помахивал на ходу, а левую он держал, не сгибая. Ноноджи уже издалека почтительно замахал им шляпой, касаясь ею земли, и, гримасничая, закричал:
— Доброго утра, господа! Ну и денек сегодня! В такой день умирать не хочется!
— Мы и не собираемся умирать, Ноноджи, — возразил адвокат. — Вы к Нардини? Кланяйтесь ему от меня. Я уже заходил к нему по делам.
— А вы, как я погляжу, порядком обросли, молодой человек, — сказал парикмахер, обращаясь к Нелло Дженнари. — Это не нравится дамам, сударь. Если вас вместо стула устроит вон тот камень, — кстати, он в тени, — я мигом вас обслужу. Не угодно? Напрасно отказываетесь! Ну, увидимся в другой раз. Ваш слуга, синьоры!
Однако адвокат окликнул его и, когда парикмахер подошел совсем близко, сказал вполголоса, оглядевшись по сторонам:
— Ноноджи, вы видели барона? Я тоже. Ноноджи, у него с этой приезжей в гостнице «Лунный свет», с артисткой, уже пошли шуры-муры.
— Ага!..
Маленький человечек то широко открывал, то крепко зажмуривал свои масленые глазки. Красные жилки на его лице отплясывали какой-то кровожадный танец.
— Ноноджи, — предупредил его адвокат, — необходима величайшая осторожность, ведь это такая родовитая семья. Но вам все равно кто-нибудь расскажет, а потому предупреждаю: строжайшее молчание!
Парикмахер уже давно прижимал руку к сердцу. Он подпрыгивал, извивался в поклонах, складывал рот сердечком и далеко отставлял руку с кожаной сумкой.
— До чего же огорчительно, — посетовал он, — что наши большие господа такое себе позволяют. А с другой стороны, это даже хорошо. Но довольно, ни слова больше! О, господин адвокат знает меня не хуже, чем я его!
— А иначе скандал неминуем, Ноноджи! В конце концов это вполне простительная слабость, но нам приходится считаться с такой публикой, как этот несносный священник.
— Еще бы не считаться, господин адвокат! А иначе что станется с нами самими? Сможем ли мы устоять перед искушением плоти? Потому что, если, к примеру, взять нашего брата парикмахера — жены у нас невозможные образины. Это странно, непонятно, но это факт. — Он недоуменно растопырил пальцы. — Не смейтесь, господин актер! Я говорю сущую правду! Когда мы на них женимся, они вроде и ничего, а потом глядеть противно. Посмотрите на жен местных цирюльников — Бонометти, Друзо, Макола, или на собственную мою супружницу. Нет, лучше не смотрите! Я и сам на нее не смотрю, чтобы не сглазить.
Он растянул рот до левого уха, помахал шляпой и сумкой и пустился дальше.
Всю дорогу до городских ворот адвокат смеялся. Здесь он сразу напустил на себя серьезность и прикрыл полой сетку с яйцами. Впрочем, без излишней торопливости.
— Так все же лучше для проформы. Хоть я здесь достаточно известен, и никто не осмелится…
Таможенный чиновник приложил к шляпе с пером два пальца.
— Здравствуйте, Чигонья, — милостиво откликнулся адвокат. И, повернувшись к своему спутнику, свысока добавил — Видали?
Тихонько насвистывая, он вытащил из-под полы сетку с яйцами.
На улице на них оглядывались. Между притворенными ставнями адвокат замечал в окнах бледные лица и глаза, жадно устремленные на актера, который шел, не поднимая головы. Тогда адвокат взял своего красивого спутника под руку и, дружески склонившись к нему, начал что-то говорить и смеяться, выказывая ему самые нежные, можно сказать, братские чувства. Когда, миновав площадь, они проходили мимо полукруглых аркад ратуши, на балкон второго этажа вышла, тихо напевая и держа перед собой тяжелую звериную шкуру, молоденькая синьора Камуцци и, развернув, стала вытряхивать ее. И тут же опустила от неожиданности.
— Ах, простите, господин адвокат! Я вас не заметила!
— Продолжайте в том же духе, сударыня! Для меня это честь! — воскликнул адвокат, шарахаясь от летящего сверху мусора.
Синьора Камуцци так и застыла, наклонясь над шкурой, которую она подняла и бросила на балконную решетку, и, вся зардевшись, пристально поглядела на юношу. Тенор снял шляпу. Она кивнула ему медленно и очень серьезно. Адвокат еще долго перхал и отплевывался. Не доходя до кафе, он снова остановился и зашептал, усиленно помогая себе руками:
— Скажите на милость, ведь это же форменное безобразие, что у кретина Камуцци такая жена, и притом она не обманывает его. Вот поймите женщин! Именно эта безусловно верна.
В дверях ратуши показался высокий, тощий, весь в белом, как вчера, но с еще более заметными мешками у глаз старый тенор Джордано и, не спеша, дабы все могли оценить игру бриллианта на его пальце, поднес руку к шляпе.
— А!. Кавальере! — Адвокат со всех ног кинулся к старику и засопел ему на ухо — Вам посчастливилось, кавальере! Вы квартируете у самой хорошенькой женщины в городе. Такой человек, как вы, конечно, не преминет воспользоваться случаем. Помните, на вас устремлены все взоры!
Старик небрежно кивнул, словно давая понять, что об этом не стоит много говорить, но тут адвокат, задрав вверх голову, в ужасе попятился.
— Что это значит? Возможно ли?
— Разве вы не знаете? — удивился кавальере Джордано. — Обыкновенный дуговой фонарь.
— Я и сам вижу, что дуговой фонарь, — огрызнулся адвокат. — Но он поставлен здесь без моего ведома. Очевидно, это сделано ночью, и я угадываю в этой проделке руку небезызвестного Камуцци. Он воспользовался минутой, когда я всецело посвятил себя искусству. Как общественный деятель, как государственное лицо, я должен быть сугубо бдительным!
Из переулка Лучии-Курятницы твердым шагом, держа руку в кармане брюк, вышел баритон Гадди. Плотный, коренастый, он присоединился к группе мужчин и загудел, как медная труба:
— Мы, очевидно, первые. Ты, Нелло, конечно, после очередного приключения; мне не дает спать мое семейство, ну, а кавальере в его годы не очень-то спится.
Старик Джордано сделал гримасу. Гадди, подняв вверх импозантный профиль, достойный Цезаря, похвалил архитектуру площади: занятный городок. Адвокат вызвался показать господам актерам местные достопримечательности; они не пожалеют, он знает назубок историю города, в ящиках своего письменного стола он уже двадцать лет копит материал для капитального труда.
Для начала он прочитал своим спутникам латинские надписи на мраморных плитах по фасаду ратуши. Одна из них была расположена так высоко, что прочесть ее можно было не иначе как взгромоздившись на плечи какого-то малого, которого подозвал адвокат. То же самое он предложил сделать кавальере Джордано и был крайне озадачен, когда тот отказался. Город по своему происхождению
