он спорил, неотступно следовала за ним. А ещё на грязных ладонях вечно горели печати крови, и где-то в кармане таился нечеловеческий гибельный дар. Теперь Мышь видела даже сокрытое и давно минувшее, но не могла осмыслить и сотой доли увиденного…
Кровь на руках и смерть за пазухой… Примитивные сомнения причиняли боль. Она поскакала следом.
* * *
Этим утром солнце не хотело вставать, задержалось, потерялось где-то за тучами. Светло-серая ночь не отступала, оставаясь пустыми лужами темноты в тенях за обгоревшим домом Гаронда, распахнутым настежь овином, стоящей в стороне мельницей. Эйден стоял и смотрел на телегу, размеренно ползущую по дороге к городу и отъехавшую уже довольно далеко. За телегой, привязанная, шагала изящная кобыла Аспена, а впряжённого Желтка почти не было видно. Должно быть, тот опустил голову и шёл понуро, нехотя. Или его просто было сложнее заметить сзади. А вот он, Эйден, незамеченным не остался.
— Эге-е-ей! — Закричал артефактик, в полный рост вставая на козлах. — Давай сюда! Догоняй же, ну!
Остановившийся Аспен несколько раз взмахнул рукой, крича и привлекая внимание. Потом изобразил нетерпеливый, вопрошающий жест. Наконец соскочил с телеги и быстрым шагом возвращался к мельнице.
— Ты жив, отлично. — Выпалил он, подходя. — Да и почти цел. Превосходно. — Аспен окинул повязки и вымазанную всяким одежду быстрым, цепким взглядом. — Обопрись и идём.
— Я-то жив. — Эйден смотрел в сторону. — А они все умерли.
— Если совсем не можешь идти — подгоню Желтка.
— Видел, как ты его подгоняешь. Торопишься.
— Да, чёрт побери. — Артефактик нетерпеливо дёрнулся, порываясь то ли подставить плечо, то ли взять на руки. — И не просто так. Я ждал сколько мог. От Маньяри заберут леммасийцев, банкиров из Холскагара, нужно присоединиться к ним. Потом вместе трактом до Лониано, там корабль. Живее, ну.
— Если бы я дополз попозже, было бы проще.
— Что ты мелешь? Я ведь пытался остановить тебя. Нечего было ходить, нечего и некого искать там. Потом ждал, ждал сутки. Вернулся — прекрасно, давай же и поторопимся, ибо те нас точно ждать не будут.
— А мы бились с отребьем. Бродяги резали девочек почём зря. — Эйден был тих и потерян. У уголка рта еле заметно пенилась слюна. — Вот бы где пригодился мечник. А потом… или до того — она показала проклятье. П-ф-ф паром. — Он изображал что-то жестами в районе груди. — И её грудь, Аспен, под грудью знаки, под ними язвы и тлен, и кости… почти что нежить. Я знаю откуда мор, почти понял. Ты бы смог наверняка, взглянул бы и понял. И помог бы.
— У нас действительно мало времени. Прошу, идём. Самим отсюда не уплыть.
— И Нейт тоже. Он уцелел здесь, чтобы заколоть себя там. Парень просто был напуган, заблудился, запутался. И так нехорошо кончил. А знаешь, что он сказал мне? Уж зарытый, холодный, с землёй во рту… Если бы ты был там, ты бы слышал…
— Нет. Не был бы и не слышал. — Отсёк артефактик жёстко, прерывая нелепые обвинения и безмерно раздражающую задержку. — Грудь девки и скорбь бандита волнуют меня не слишком. Если решишь рассказать после — воля твоя. А сейчас идём, живо!
Эйден оттолкнул Аспена с остервенелой силой и резкостью. Тот и хотел бы уйти, да не мог решиться. Снова, как сутки назад, ухватил друга за рукав, намереваясь тащить. И получил по костяшкам железной тростью. Если бы тут же не отскочил назад, второй удар пришёлся бы точно в лоб.
— Убирайся, трус. — Прошипел Эйден злобно, запуская руку в карман жилета.
Его ноги почти вросли в землю, будто бы не было ран и ожогов. Замороженная в камень лягушка легла точно на белёсый шрам ладони. Накрыв второй рукой сверху, он с силой выдохнул.
Один.
С первым же ударом сердца вокруг стало темнеть. Всё, и затянутое мглой небо, и истоптанная земля — стало ещё более серым, выцветая с каждым мгновением. Мир, точно погрузившись глубоко под воду, замер, остановился.
Два.
Он открыл глаза. Мельница, мастерская, ближайшие деревья — беззвучно рассыпа́лись в прах, расползаясь и оплывая, теряя форму, будто крутой песчаный берег под напором реки. Всё текло мелким пеплом, закручиваясь и разносясь вокруг, как в самом сердце урагана. Чёрно-серые потоки грязевым оползнем неслись по спирали, возносясь к небу и обрушиваясь вниз, стекаясь внутрь. Эйден вдохнул всей грудью, с трудом удерживая Бездну в себе. И с воплем выдохнул, скручивая ладони, распыляя перед собой облако кроваво-ледяной пыли. Дрожащее марево разнеслось повсюду, неуловимой волной снося и уничтожая.
Аспен, стоящий до того неподвижно, напряжённый и собранный, выдержал удар. Убрал руку с эфеса меча. С усилием, сносимый потоками праха, двинулся вперёд. Волосы и одежду трепало ветром, хлопья пепла, серые, как его глаза, закрывали собой мир за пределами сужающейся тёмной воронки. Шаг, второй, третий… и он дошёл. А дойдя — залепил оглушительную пощёчину, сразу по скуле и уху, сбивая с ног и ошеломляя, крепкой рукой кузнеца.
* * *
Надёжные оси ровно поскрипывали, колёса хрустели мелкой каменной крошкой, Желток, почти чистокровный шайр, тянул тяжелогружёную телегу без усилий. Тучи, сгущающиеся тут и там из грязно-серого неба, начинали лить понемногу. Где-то над Маньяри виделись завесы дождя, сходящиеся постепенно в один большой ливень. Аспен поторопил тяжеловоза словом, не трогая поводьев. Конь всё понимал. Чрезвычайно разумное, благодарное животное. Не то, что некоторые. Пожалуй, он мог бы силой забрать пьяницу-алхимика с собой, но сомневался, что имеет на то права. И желание. На тракте ожидала длинная колонна путников. Пара заметно дорогих экипажей с четверками лошадей, и куда они только собирались гнать, всадники, паланкин, солдаты. Сотня гномов с алебардами. Последние были выстроены слева от дороги, между готовой отправляться колонной и далёкой городской стеной. И ни одного карского алебардиста. Должно быть, наводили порядки там, где это было важнее. Аспен подъехал ближе, занял своё место в колонне.
— Мура́д а-ха́р. — Он поклонился, приветствуя старшего гнома. Тот ответил кивком, бессловно, холодно и неучтиво. Имел право и повод. Смерил опоздавшего артефактика тяжёлым взглядом, и направил коня в голову колонны.
Один из пеших гномов, широкоплечий командир, пролаял команду. Все двинулись за всадником. Его норовистый гнедой энергично переступал ногами и тряс в нетерпении головой, желая галопа, но скоро покорился, успокоился, пошёл
