напряжение грозило вылиться во что-то скандальное – крик, выстрел, хохот или что-то в этом роде. Но этого не случилось, потому что бледная Берит всё-таки заговорила.
– Прежде чем я произнесу хоть слово, посмотрите сперва на это, – произнесла она таким сухим голосом, словно ее мучила жажда.
Сульвай бросила быстрый взгляд на притихший зал и стукнула по клавише ноутбука.
Проектор заработал, плеснув на экран за столом невероятный видеоряд, подошедший скорее фильму ужасов, нежели просмотру в муниципалитете.
Эджил Петтерсон, запертый в камере предварительного содержания в полицейском участке Лиллехейма, сбрасывал с себя одежду. Перепуганный и дрожащий капитан «Кунны» прямо на глазах превращался в огромного волка – одну из тех тварей, что ночью терроризировали городок. Трансформация была отвратительной и до тошноты анатомически подробной. Когда волк, потерпев неудачу в попытке высадить решетку, забросил одежду под лежак и залез под него сам, зал сотряс мощный вздох изумления.
Видео закончилось и раздался первый крик.
– Ты, ублюдок, я не верил, но подозревал, что это ты! – проорал Олсен, тыча пальцем в сторону Эджила. Медик вскочил со своего места со злым и перекошенным лицом. – Еще когда мы осматривали тебя, я понял, что ты не остановишься! Скольких ты прикончил этой ночью, а? Троих? Пятерых? Десяток?!
Зал взорвался возмущенными воплями, в основном негодовал левый ряд, но Берит не спешила никого успокаивать. Эджил на прозвучавшее обвинение никак не отреагировал, лишь с укором смотрел на сержанта. Та не отвела своего решительного, чуть лихорадочного взгляда.
– Заткнись, Олсен! Заткнись, понял?! И все – тоже заглохните! – Курт встал, сверля глазами опешившего напарника. Закурил, будто понимая, что сейчас его никто не осудит, хоть поблизости и дети. – Эту ночь Петтерсон провел в камере! Лучше скажи, Олсен, где твои жена и дочь? Где они, Олсен?! В каком виде ты их нашел?!
Олсен побелел, уставился перед собой. Его губы зашевелились, будто он убеждал себя в чём-то. Наконец сел. Зал опять наполнили крики. На этот раз вопли летели с левого и правого ряда, сталкиваясь над молчавшим центром. Люди спорили о том, что могло быть, а что нет.
Берит опять наклонилась к микрофону, и это произвело прямо-таки магический эффект – все смолкли.
– Этой ночью многие из вас обратились в таких же волков, – произнесла она с нажимом.
Вопли и взаимные обвинения разразились с новой силой. Каждому хотелось найти причину смерти близких и мало кто готов был возложить ответственность на себя. Толпа понемногу переваривала шокирующую информацию, помогая в том сама себе. Ингри чуть заметно улыбнулась и подумала: «Вот так, девочка, молодец. Дави их понемногу, и они сами до всего дойдут. Кристофер гордился бы тобой».
– Это не всё, – добавила Берит, готовясь сделать последний выстрел по рассудкам жителей Лиллехейма. – Обращенные охотились на собственных и чужих детей. Тех, кто мешались под ногами, убивали.
Все замерли. Казалось, тишину выкапывают огромной могильной лопатой. Она становилась всё глубже и тяжелее. Поэтому, когда в ней зазвучал хохот, все без исключения вздрогнули. Смеялась Лисбет, мать погибшей Сары Мартинсен.
– Теперь все вы – я! Я! – завизжала она как ненормальная, вскакивая на ноги. – Только я не ела собственное дитя, а вы – жрали! Жрали и причмокивали!
Продолжая заливаться безумным смехом, Лисбет выбежала прочь. Одинокая фигурка, гордо несущая над головой стяг сумасшествия. С тех пор ни один из выживших ее не видел.
Со скамьи левого ряда поднялась молодая женщина с опухшим от слёз лицом. Ингри ее не знала, но помнила, что та изредка заходила в «Аркадию» за свежими овощами.
– Хотите сказать, я сама прикончила своих же деток? Я кормила их, любила, шлепала. – Женщина разрыдалась. Ее состояние приближалось к критической отметке, за которой она превратилась бы в копию Лисбет. – Где же тогда их тела? Куда подевались тела наших детей?! – Какой-то мужчина усадил ее, и она, кивая, приняла заботу постороннего.
– Их забрала она! – Этот голос был звонче остальных. Выкрикнул сын четы Хегай. Было видно, что он побаивается говорить что-либо при таком количестве людей и всё же сумел побороть страх. – Она во всём виновата! Ее зовут Сифграй! Это… это огромная волчица! И она выходит по ночам!
Его поддержал младший из братьев Нурдли. Франк заорал, хотя его и так было прекрасно слышно:
– Шакальник с ней заодно! Мы с Андешем видели, как он ночью преспокойненько вышагивал рядом со страшилищем и выламывал для нее двери! Шакальник выпускал волков!
А вот это уже походило на разорвавшуюся бомбу с яростью. Нашлись и другие очевидцы столь странного союза. Зал муниципалитета сотрясали злые крики. Люди жаждали расплаты – кровавой и осязаемой.
От Ингри не укрылось, что многие с облегчением вздохнули. Ни один рассудок не мог принять происходящее без вот таких лазеек типа – чудеса случаются, а дерьмовые чудеса случаются еще чаще. Просто Санта спит, Иисус в запое, а в поле вышла порезвиться древняя тварь.
Берит опять заговорила, и вопли стихли.
– Ни для кого не секрет, что Лиллехейм изолирован. Бездействие смерти подобно. Поэтому у меня есть несколько вариантов того, как мы поступим. Первый – мы можем выследить и убить зверя. Днём. В наше время. Второй – мы снарядим и отправим детей через Подкову Хьёрикен по тропе Малый Шаг. Да, она закрыта и признана опасной, но это единственный шанс убрать детей из города. Они пойдут одни, без взрослых, потому что никто из нас не застрахован от влияния этого существа. И третий – оборона. Взрослые будут каждую ночь изолированы друг от друга и от детей. И так до тех пор, пока не явится помощь. Но я бы на это не рассчитывала.
Но еще до того, как поднялся гомон, завопил старший из братьев Нурдли.
– Вы не сможете! Не сможете убить камень! Ветер волков закружит вас! Закружит! За-а… за… закружит!
Историю Андеша Нурдли знал почти каждый в Лиллехейме: свихнувшийся отец сотворил из сына идиота, причем самым зверским способом. Франк обнял брата, со смущением массируя тому уродливые шрамы на голове. Андеш всхлипнул, повторив несколько раз «закружит», и тихо заплакал.
Ингри понимала, что это лишь отсрочка неизбежного, и поморщилась, когда гвалт всё-таки перерос в шумовой шторм. Каждый спорил друг с другом и что-то кричал Берит, пока та с удивительным хладнокровием молчала. Сульвай поднялась из-за стола и принесла из административной части здания судейский молоток с подставкой. С их помощью оглашали результаты конкурсов. Настоящего судебного участка в Лиллехейме отродясь не бывало.
Берит кивнула Сульвай, взяла молоток и шарахнула им по деревянной подставке два раза. Звуки получились требовательными и убедительными, как сухие выстрелы. Это было куда лучше, чем орать в микрофон или палить в потолок, надеясь, что все заткнутся.
– Говорить будете по очереди, – объявила Берит. – На каждое выступление не
