ослепляют крупье – и крупье, ошибаясь,
отдаёт им недельную выручку, ибо
лучше эти убытки, чем крупные клетки!
И, болтая, весёлые американцы,
не кивнув даже в сторону фрекен Рулетки,
отправляются дальше – рассовывать бабки
по игральным машинам, и так по дороге
оставляют весь выигрыш тут, в тупике же
(в той же кассе, как любят шутить старожилы).
Вообще же тупик, если вдруг приглядеться,
очень сильно похож на мешочек с деньгами,
перевязанный так прихотливо и туго,
что измучишься, но нипочём не развяжешь, -
может быть, потому-то тебя тут обычно
застигает отчаянный приступ удушья
и, назад повернув, ты спешишь на свободу -
к небольшому мосту Это Всё Не Напрасно.
R
Мост всегда под охраной: три старые сфинкса
(раньше было четыре, четвёртый скончался)
стерегут его вот уже пару столетий -
от кого непонятно… но мало ли, дескать!
Говорят, на мосту Это Всё Не Напрасно
хорошо предаваться пустым размышленьям
о каких-нибудь не существующих в мире,
но высоких вещах – типа власти и славы.
Так оно потому, что, вися над каналом,
мост опор не имеет (вот разве три сфинкса)
и всё время чуть-чуть подымается в небо:
говорят, миллиметра два-три за столетье
(значит, нам ничего пока не угрожает,
да и рост современников выше, чем предков).
Что до сфинксов, ревнителей местных порядков,
то они справедливы, хотя и суровы,
и напрасно людей за штаны не хватают:
размышляй о высоком себе, ради Бога,
если больше совсем ни на что не пригоден
(это, кстати и есть твой – клинический – случай).
Так возьми себе что-нибудь в голову… скажем,
хоть такую Предельно Высокую Глупость,
как любовь к своей родине (к чьей же иначе!):
ведь на то и придуманы долгие ночи,
чтоб растрачивать их на подобные чувства.
Вспоминай же!.. Иметь превосходную память -
значит помнить о том, чего не было прежде,
у тебя идеальная память: ты помнишь
то, чего вообще никогда не бывает.
Например, вот… счастливое долгое детство
с элегантным и грамотным выходом в юность
или зрелость – с плодами на тонком фарфоре,
подаваемыми на столы (для гурманов),
и так далее… мост подымается в небо
раньше времени – и направляется к раю.
S
Так сходи же скорее: с моста ли, с ума ли -
пробил час, как в романах писали когда-то
(жалко, правда, что не сообщали, который
пробил час… а заманчиво было узнать бы!)
Но часы тут, на набережной Ах, Постойте,
постоянно показывают полвосьмого -
потому и по нраву тебе это место,
это место и время… а утро ли, вечер -
выбирай, что захочешь: ведь ты тут хозяин!
Как рассадишь случайных людей по скамейкам -
так и будут сидеть: не меняючи позы
и вперившись глазами в чужие пределы
по ту сторону моря, песка и тумана.
Как развесишь по мачтам судов легкокрылых
паруса, под какими углами наклонишь -
так и будут висеть, невзирая на ветер,
на прогнозы синоптиков и всё такое.
Или как разбросаешь по берегу мусор -
так и ляжет: он тоже в твоём подчиненьи…
даже чайки, как пешки, ныряют за рыбой
столько раз, сколько скажешь: «Ныряйте за рыбой!»
И стоят на полвечности тонкие стрелки,
и ты ходишь по берегу и повторяешь:
«И был вечер, и было… (поправив латерну)
было утро», – но дней не считаешь: их много,
и ты сбился со счёту – давно, в прошлой жизни.
T
А ещё есть длиннющий такой перешеек -
называется он Что Же Это Такое:
почему называется, мало кто помнит,
но ты помнишь: ты дал ему это названье,
потому что… а впрочем, кому ты обязан
объяснять, почему и зачем и откуда!
Да никто и не требует, в общем, отчёта:
принимают как есть – ну, и слава-то Богу,
ибо ты и не мог бы ни в чём отчитаться,
даже если б под дулом стоял пистолета.
Но до этого, впрочем, пока не доходит,
а дойдёт – так придётся, должно быть, признаться,
что процесс на-зы-ва-ни-я в целом бессмыслен -
как на-ни-зы-ва-ни-е ракушек на нитку.
И кому бы потом ни отдать эти бусы,
никакой они ценности не представляют -
если только на память… о лете, о взморье,
о длиннющем, как трюк затяжной, перешейке!
Здесь обычно безлюдно – лишь толпы туристов
набираются недорогих впечатлений
от холодной воды, суетливого ветра
и пустынного вида на плоские дали:
всё бесплатно – и только тщедушная скрипка
просит несколько крон за начало сонаты,
по-вто-ря-е-мо-е бесконечно – по мере
поступления групп и их исчезновенья.
И опять тебе не удаётся дослушать,
в чём там дело, в конце этой самой сонаты,
и тебя раздражает её невниманье
к твоему к ней вниманью: сложны отношенья
между вами – и, чёрт побери, драматичны!
А туристы… да что же возьмёшь с них, с туристов?
Правда, судя по очень коротеньким звонам,
выканючивает-таки бедная скрипка
на биг-мак и на яблочный пай – и тогда ты
запускаешь, как голубя в небо, купюру,
на которую можно купить весь Макдоналдс,
и, схватив её, скрипка срывается с места,
поперхнувшись второй половиной сонаты…
Ну, раз так, то пора и тебе собираться
в путь-дорогу назад вдоль всего перешейка -
в направленьи к району Ничуть Не Бывало.
U
Это недалеко и всё время под горку:
по огарку свечи, по цветку из бумаги,
по отсутствию всякой подмоги ты сможешь
распознать это место, Ничуть Не Бывало.
Тут старинное кладбище – с множеством духов,
пролетающих в воздухе лёгкой чредою -
чередуясь то с тенями, то с облаками,
то с дымком сигарет твоих марки Оставьте.
И у каждого духа в руках есть линейка
или ножницы – это уж кто как захочет,
потому что одни подстригают кустарник,
а другие глядят, хорошо ли подстрижен,
то есть, ровно ли – с точностью до миллиметра.
От такой геометрии хочешь не хочешь,
а зальёшься слезами – и тотчас же духи
прекратят свое щёлканье и исчезают,
будто просто казались, а не подстригали.
Правда, падает с неба платок запоздалый,
но глаза уже высохли – так что… спасибо.
Как посмотришь вокруг: кто ж тут только не умер!
Просто диву даёшься… практически каждый:
даже вечно живые – за именем имя -
превратились из собственного в родовое.
Но когда ты увидишь своё – на граните
(на пустынной границе минувшего века)
ничего не останется как улыбнуться
и подумать, что собственность – странная птица:
перелётная, стало быть, птица такая…
а потом, докурив сигареты Оставьте,
вдруг понять, что умерших не так уж и много, -
если, скажем, считать по количеству ножниц,
снова лязгающих вдалеке над кустами.
V
Путь отсюда – к аллее Весьма Сожалею,
уходящей от кладбища в сторону света… -
это, значит, и всё, что ты знаешь о курсе
бесконечной аллеи Весьма Сожалею.
Утверждают, что это пропащее место
и никто до конца ещё не добирался,
но подумай: чего только не утверждают!
Это, видимо, так же нестрашно и страшно,
как туннель, по которому мы после жизни
понесёмся – и тоже ведь в сторону света:
уж такое у нас, мотыльков, назначенье.
А пока… продвигайся как можно быстрее -
и пройдёшь всю аллею: тут важно не медлить,
не внимать голосам, колотящимся в спину,
потому что там нет никого… всё обманы!
Всё сирены-мурены, путаны-гетеры
притворяются прошлым твоим, чтоб ловчее
и вернее заставить тебя обернуться
на минутку, но знаем мы эти минутки!
Значит, в сторону света, на ласковый сполох,
к серебристому брегу, откуда регатой
отплывают: рогатый игрушечный месяц,
стайка светлая звёзд и любимые люди,
находящиеся по ту сторону света…
Вот и всё… а они говорили: аллея
бесконечна! Но, вспомнив какую-то частность,
ты на миг отвлечёшься – и в ту же секунду
на проезжей окажешься части дороги:
пред лицом светофора, а вовсе не Бога.
Что тут… ах, перекрёсток ДаСколько Же Можно!
W
Ничего-то ты в Городе, дурень, не знаешь!
Например, перекрёсток Да Сколько Же Можно
как ни учит тебя уму-разуму – разом
ты готов позабыть всё, чему научился, -
даже эти азы: красный, жёлтый, зелёный!
А всего-то и было: шальная идея,
залетевшая в полуживое сознанье -
рыжеватая прядь, лаконичнейший локон…
ради них ты вернулся? Ах, глупый ты, глупый!
Так следи, получается, за светофором:
он теперь господин твой – и ныне, и присно,
и во веки веков… своевольный, лукавый!
