да рожок затрубит в перелеске -
я, глядишь, и пойму, как мне выбраться вон,
ибо кто же спасёт, если не почтальон -
импозантный такой, королевский!..
21
…а Эвксинскому Понту – ему бы шуметь,
да гудеть, да греметь, да молчать не уметь,
да сводить со мной старые счёты!
Вот и август… – я месяц имею в виду:
я другого названья ему не найду -
никакого намёка, да что ты!
Мне зачем же оно, мне какой же резон -
я не как там… не Публий Овидий Назон,
я не брошен корсарам, пиратам!
Что ж касается понта, то, видимо, он,
хоть и грозен, да мною давно приручён -
так что всё хорошо, император!
Эти волны, когда бы я ни прибегал,
узнают меня издалека по шагам -
и бранятся, как старая нянька:
дескать, где ж тебя носит, сорвиголова,
тут чужая страна, тут тебе не Москва -
до чего ж извозился-то, глянь-ка!
Ну а «Скорбные письма» есть попросту жанр -
жанр такой… что бы кто бы ни воображал:
дань былому, традиции, моде!
Потому что – мы с глазу на глаз говорим? -
как-то, в общем, не тянет в блестящий твой Рим,
как-то он ни к чему уже, вроде…
Да не так я, пожалуй что, и виноват,
чтоб отсюда кричать: «Император, виват!»
Я пою себе песни другие,
только… чёрт его знает, какая из мух
раздражает мой слух, безупречный мой слух -
муха… мушка, душа, ностальгия…
22
…глупо, глупо и глупо, но так уж оно
у меня и подобных мне заведено:
делать глупости и защищаться -
против тех, с кем не только не век вековать,
но кому на тебя вообще наплевать…
тоже, в общем-то, некое счастье!
Твёрдо зная, что миру нет дела до нас,
презирая Парнас, не ходя на Парнас,
всё же – слабо интересоваться,
как дела на Парнасе: немножко следя
за развитьем событий, за ролью вождя…
любопытствовать, но не соваться!
Я живу далеко, ни во что не суюсь,
но когда мне и тут вот советский союз
предлагают под видом искусства,
я почти что сражён, а когда я сражён,
то уж лезу совсем, так сказать, на рожон,
не спуская такого паскудства -
что, конечно же, зря!.. Вообще-то я лишь
посторонняя птица, случайная фишь -
хорошо бы мне знать своё место -
где-нибудь на краю, на отшибе, в тени
между «здесь» и «вдали», между «мы» и «они» -
без согласья, но и без протеста.
Хорошо при своих оставаться нулях,
хорошо быть нелепым значком на полях,
только портящим строгую смету!
Хоть значок бы, наверное, всё объяснил,
но понять его нет ни желанья, ни сил
у эпохи, ни времени нету…
23
…и почти что бесплатный кругом виноград -
в ноябре-то! – из Греции, как говорят,
ибо в Греции… дальше понятно.
Я бы съездил туда, да какая ж нужда?
Виноград всё равно ведь привозят сюда
и уже не увозят обратно.
А представить себе: виноград увезли -
мы тут все бы, наверно, с ума бы сошли:
как же выживешь без винограда!
Эти полупрозрачные полушары,
этот праздничный треск золотой кожуры,
эта солнечная канонада…
Восемь крон за тяжёлую влажную гроздь -
и в теченье как минимум часа ты гость
на Олимпе: гуляй без надзора!
А твоё скандинавское прошлое… брось,
не ходи туда больше: продует насквозь -
как собаку, как пса, как трезора.
Я живу для того, чтобы есть виноград -
обжираючись им, гроздью за гроздью подряд,
и куда в меня только влезает!
Говорят, это детство в советской стране
отзывается поздним приветом во мне
и оттуда меня истязает…
Дескать, всё, чего прежде недополучил
и т. д. и т. п…Но из детских кручин
я одну только помню, пожалуй:
всё хотелось умчаться в чужие края -
в те края, где теперь-уже-болыпе-не-я
за каретой бегу обветшалой…
24
…чтоб оставили только в покое! Хотя…
кто ж тебя беспокоит, большое дитя?
Да никто тебя не беспокоит.
Хочешь целую жизнь у бирюлек своих
просидеть – да нейдёт к тебе взбалмошный стих,
хоть убейся и хоть всё такое!
Ты и сам-то подумай-ка: полный покой -
он тебе, извиняюсь, конечно, на кой?
Всё равно ничего не удастся:
слово вянет в руках – только срежешь с куста,
а в строфе уж такая, прости, темнота,
словно это глава из кадастра!
Жил бы так, как живётся, как люди живут:
это там было пусто и грустно, а тут
пальцем пошевели – и начнётся…
Что начнётся? Чего только ни пожелай:
мир так полон, что всё уже прёт через край -
прост расчётец: совсем без расчётца!
Видишь, рог изобилья тобой же зажат,
разожми только пальцы – да пальцы дрожат:
их почти уже мёртвая хватка
не даёт изобилью пролиться с небес -
на тебя, отказавшегося наотрез
от всего, что так просто и сладко.
«Нет, большое спасибо»; «Спасибо, нет-нет!»…
Над тобой уже весь потешается свет -
над затворником с чашкою кофе,
заслоняющим свет напряжённой рукой,
для которого только и дорог покой,
но которому нету покоя.
ПЛАН ГОРОДА
А
Начинаем на площади Нету Ни Кроны,
на старинной, где тьма дорогих ресторанов,
посторонних людей и старательных чаек,
собирающих здесь золотые объедки -
всем объедкам объедки, понятно откуда.
Что касается чаек, то чайки – из моря:
это прямо за площадью Нету Ни Кроны -
судя по постоянному пенью сирены.
Разумеется, море сюда забегает:
украдёт что-нибудь и – сбегает обратно.
А купить всё равно ничего невозможно:
это не для продажи, а так… извините.
Жизнь тут жмётся к домам, ибо плохо одета
и в кармане, как водится, вошь на аркане:
этим не расплатиться не то что за завтрак -
за вчерашник и то даже не расплатиться…
даже просто за право стоять в отдаленьи
от безлюдного завтрака в Нет, Ваша Милость.
А духи вылетают серебряной тучкой -
прямо как бы из «Милости» и, растерявшись
на открытом пространстве, сиреневой точкой
исчезают, оставив на память фиалку -
авангардной старушке из бурого камня.
А хороший дымок от хорошей сигары
улетает, совсем ничего не оставив,
в переулок – кривой, как улыбка паяца.
В
Переулок Да Ну Их уходит налево
и наверх… и без нас – и за ним не угнаться
(разве только совсем уже сильно пригнуться
и бежать сломя голову – только зачем же?).
Для начала смотри не забудь поклониться
двум коротким столбам, за которые цепью
переулок прикован к земле… а иначе,
не сказав ничего, он унёсся бы в небо.
Он и так там почти уже наполовину.
Потому и соскальзывают горожане
по кривой траектории вниз и налево.
А внизу и налево живётся прекрасно:
там такой уголок, где сидит старикашка,
у которого кошка с серебряной шерстью
и певучая банка из жести: как хочешь -
можешь бросить монетку, а можешь – улыбку,
и тогда старикашка попросит у кошки
станцевать тебе танец, и кошка станцует.
После этого лучше усесться в автобус -
тут же, на уголке – и отправиться дальше,
по рассеянной улице – в ту же минуту
забывающей начисто о переулке.
С
Это улица имени Глупостей Всяких -
хоть таких, как, допустим, мешочек со смехом,
чашка с дыркой на дне, два непарных ботинка,
леденец – в виде, скажем, зубного протеза
или вот… шоколадка зелёного цвета.
Это всё, без чего совершенно не нужной -
или, хуже того, совершенно не нежной -
представляется жизнь… то есть просто напрасной.
Но на улице имени Глупостей Всяких
всё полно сокровенного тайного смысла
и живут разлюбезные сердцу ремёсла.
Ибо Божьего промысла час нам неведом,
ибо, неводом черпая воду из моря,
иногда зацепить удаётся такое,
что не знаешь и сам, что потом с этим делать,
а выбрасывать жалко: забавная штука!..
Тут сомненье смеётся в лицо горемыке,
разговаривающему с белой витриной,
где в каком-то немыслимом зимнем пейзаже
размещаются вещи для плаванья: ласты,
два подводных ружья, три весла и корабль -
пассажиры которого (жирная крыса
и тщедушная лошадь) сражаются в карты.
А когда тебе под ноги Бог отфуболит
золотую монету периода Тора,
то теряться и медлить, пожалуй, не стоит:
всё тут Случай – и так же легко, как монету,
мог бы Бог отфутболить твой череп, о Йорик,
скажем, под ноги Гамлету… Или другому.
И смущение корчит гримасу восторга,
а восторг от дождя на восток убегает
по коротенькой лестнице в десять ступенек.
D
Тоже, в общем-то, улочка – с тихим названьем
Ах, Простите… Тут домиков десять-пятнадцать -
без конца извиняющихся перед всеми
