Вот он отдал приказ: всем стоять – и ни с места!
Это значит, что в спичечной лёгкой карете
королева и парочка принцев желают
пересечь перекрёсток Да Сколько Же Можно
в неурочное – некоролевское – время.
И, сметая барьеры (дома и заборы),
горожане, разрушив фактически Город,
вмиг слетаются все на старинный фонарик
с запалённой внутри стеариновой свечкой -
под немножко поехавшей крышей кареты:
Королеве – виват, принцам – многая лета!
У-го-раз-ди-ло же тебя здесь оказаться
в это грозное время народного чувства!
Что ж… теперь куролесь по товарным задворкам -
среди тары добротной и мусорных баков,
меж набитых контейнеров, запертых складов
и тинейджеров – с тайною тягой к граффити
и скуластыми ликами homo erectus.
И почти не представить себе, что однажды -
не теперь: через век, через два или больше! -
ты внезапно окажешься снова на воле,
прямо перед проездом Куда Ж Вы Несётесь.
X
Ох, Куда Ж Вы Несётесь, Куда Ж Вы Несётесь!
Если знал бы – сказал, но – увы… не придётся
ни сказать, ни понять: это, видимо, годы -
и не то чтоб мои, просто годы – как годы,
и как воды… и, может быть, даже как Веды:
Гимн, Мелодия, Жертва и… да, Заклинанье.
Тут и жить бы жрецам – в состояньи проезда
от одной остановки к другой остановке,
между чем-то и чем-то – непринципиально,
чем и чем… просто между: в глуши промежутка.
Может быть, и живут они тут – кто ж их знает? -
и Иохансен (над дверью табличка – «Иохансен»)
никакой не Иохансен: зачем бы иначе
его светлому имени быть на санскрите,
то есть как бы в секрете от непосвящённых?
Подозрительно это, товарищ Иохансен.
Или вот для чего многорукому Шиве
танцевать на окне у фру Якобсен, скажем?
Он бы мог вообще танцевать где угодно,
но танцует ведь именно здесь, а не где-то!
И потом – магазин под названьем «Веданта»:
он единственный, кстати, в Куда Ж Вы Несётесь -
и стоит себе как бы совсем на отшибе,
а зайдёшь – продавца никогда нет на месте:
набирай себе книг и иди восвояси -
и никто не окликнет… (проверено трижды).
В общем, что говорить… если время смещаться
со своей на другую, чужую орбиту, -
не заметишь и сам, что уже превратился
в тонкий выдох брахмана… Куда Ж Вы Несётесь
в общем маленьком вихре – машины и люди,
львы, орлы, куропатки, рогатые гуси
и – стрекозка по имени Метемпсихоза?
Y
Как-то всё тут ужасно поспешно минует
поминутно – и ты (если «ты» существует)
обнаружишь себя через миг возле замка,
возле древнего замка Подумайте Только
(прямо, наискосок – и два шага обратно).
Этот замок ничей – или твой, если хочешь:
род, владевший им, вымер, наследников нету,
а купить его… да у кого ж его купишь?
Забирай просто так – вот и все разговоры!
…вообще, тут к нему полагается некий
длинный список нагрузок: от предков запойных
до соседей воинственных… список включает
также пару угодий, совсем не пригодных
ни на что, пруд размером с кофейное блюдце,
диких уток (полдюжины), двух привидений
(графа с девкой сенной, обесчещенной графом)
и подвальчик с прокисшими винами в бочках.
Что касается сада, его планировка
такова, что однажды, в саду потерявшись,
ты уже никогда не вернёшься из сада -
вот такая досада… но это неважно:
можно в сад не ходить – пить прокисшие вина
с привиденьями вместе, трепаться о чести
(чести девки сенной, обесчещенной графом:
тема, так сказать, быстрая – и из пикантных).
Вот… А если случатся какие туристы -
пнуть ногой под… уздцы и сказать: я не в духе.
Вообще говоря, всё неплохо, но как-то
на любителя… Жалко, что ты не любитель.
Z
И опять ты уходишь: всё время уходишь -
от друзей, от наград… от винта, от ответа,
и тебя уже можно увидеть идущим
по дороге, ведущей к жилому кварталу
с невесёлым названьем Вы Не Изменились.
Здесь и твой дом – средь прочего… нет, между прочим:
дом, который ты как-то всегда огибаешь,
обходя стороной непонятное имя
на табличке, прибитой тобой вверх ногами.
Тут давно не живут – и звонить бесполезно:
колокольчик, звонок ли, скворец ли при двери
(свил гнездо и поёт… ну и что ж теперь делать?)…
есть ещё металлический рог: для упорных -
тех, что любят трубить от зари до заката,
но и им не откроют – хозяев нет дома.
Говорят, что когда-то тут было возможно
получить чашку кофе с берлинским печеньем,
но, должно быть, не в этом году, потому что
у скворца уже внуки – и немолодые.
Проходя по касательной к этому дому
ты – единственное – заберёшь свою почту
из почтового ящика, полного дряни,
чтобы где-нибудь бросить во время прогулки
в направлении к центру – по улочке тихой
Мы Ещё С Вами Встретимся, Но Ненадолго.
УЧЁНЫЕ ЗАПИСКИ СУМАСШЕДШЕГО
Записка первая,
другу
Датские зелёные купола и башни
похожи на только что вынутые из моря:
грациозные обломки, которые день вчерашний
выбросил на берег, перефразируя Снорри.
Тебе, конечно, понятно, какого Снорри, -
если же нет, то и я не знаю:
ты однажды употребил это слово в споре…
правда, тема, помнится, была иная.
Впрочем, это я так. Лучше сразу о деле:
я хотел сообщить, что сегодня снова
не застал тебя дома, как и на той неделе,
и черкнуть записку – коротко, два-три слова.
В общем, так я и делаю. Вот и поговорили.
Это первый раз за последних четыре года.
Я пойду посижу сейчас в каком-нибудь гриле,
закажу себе минеральную «датскую воду» -
и начну извлекать из воды купола и башни,
купола и башни зелёного, вчерашнего цвета,
и раскладывать их по столу на бумажке -
в честь хотя бы и Снорри, хоть я и забыл, кто это.
То-то Снорри обрадуется и ахнет,
то-то даст мне мёду за эту идею!..
Что до поэзии, то ею здесь и не пахнет.
Обнимаю. Увидимся через неделю.
Записка вторая,
налоговому инспектору
Срезанные цветы действуют мне на нервы,
поэтому я в мою жизнь их не допускаю.
И хотя у меня есть тончайшая ваза из Севра,
она прекрасна сама собой и стоит пустая.
Я вообще считаю (если говорить честно),
что отнюдь не здорово быть свидетелем кончины,
восхищаясь тем, что пока не исчезло,
но исчезнет, как бы ни ухаживали и ни лечили.
Понятное дело, всё в мире довольно тленно
(я и сам охотно цитирую Екклесиаста),
но строить на этом концепцию жизни и вселенной,
полагая, что жизнь как раз потому и прекрасна -
это я нахожу, извините, несколько глуповатым
и, с Вашего разрешения, несколько страусиным…
Впрочем, в соответствии с заведенным мною порядком,
я давно не путешествую по философским трясинам.
Так о чём я, собственно… Ах да, о налоге:
с ним теперь всё в норме, как и следует из квитанций.
(Кстати, звонок Ваш застиг медведя в берлоге
прямо за этим самым намерением – расквитаться!)
Что ж, я весь не умру: сохранятся мои бумаги:
счета, расписки и прочая абракадабра -
богатый архив весельчака и бродяги:
смешное моё, нелепое моё завтра и послезавтра!
Закон сохраненья материи – прекрасная штука.
Он тот же буддизм: всех обманет и всех утешит.
До встречи, дружище… да продлится наша разлука!
Отчасти всё-таки Ваш,
Налогоплательщик.
Записка третья,
врачу
Я прийти не смогу: дела… то одни, то другие.
Мне теперь хорошо помогает зубная паста.
Невралгия моя, или как её… ностальгия,
развивается благополучно, но не опасно.
У меня отвращенье почти к любым препаратам,
и потом… я считаю Ваш труд не большим искусством.
Например, я вчера побеседовал с Гиппократом -
он хороший врач, он сказал: всё пройдёт, клянусь Вам.
Он не то что Вы – с Вашей клизмой и Вашей линзой!
…между прочим, на днях, по пути повреждая голень,
я украл из приёмной истории всех болезней -
Вы теперь ни в жизнь не узнаете, кто чем болен!
Я читаю их как романы, но – будь я Вами -
я бы многое изменил и отбросил даже,
ибо натурализм Ваш не объяснить словами,
а от этого плоские получаются персонажи.
Они часто болеют, представлены в мрачном свете,
скоро все перемрут… и какая же в этом тайна?
Это каждому ясно: в конце концов, мы не дети.
Но нельзя же смотреть на жизнь, так сказать, летально!
Скучно пишем, голубчик… Язык безнадёжно вязок.
