и как следует держаться правительству по отношению к Думе.
Всем было совершенно ясно, что ни о какой работе правительства с Думою не может быть и речи, и все суждения вращались только около вопроса о том, следует ли теперь же готовиться к роспуску Думы или же проявить известную сдержанность и посмотреть, какой оборот примут заседания Думы и не послужит ли принятая резолюция до некоторой степени отдушиной в разгоряченной атмосфере думского настроения.
Разногласия между нами, в сущности, никакого не было. Один лишь новый министр иностранных дел А. П. Извольский доказывал необходимость быть терпеливым и сдержанным в отношении Думы, надеясь на то, что страсти могут улечься и можно будет приступать к работе. В его заявлениях сквозило опасение за то, что общественное мнение Европы будет резко против нас и помешает нашей внешней политике. Внутренняя же опасность революции мало смущала его. Кроме него, все мы ясно сознавали, что переход к очередным делам принят был вовсе не сгоряча, а представлял собою совершенно ясно выраженную подготовку издавна приготовленного наступления на правительство с целью либо вырвать из рук его всю фактическую власть и передать ее в руки оппозиции, либо, в случае неудачи такой атаки, вызвать новую революцию в стране и переложить всю ответственность на правительство, как врага народа, отказывающегося удовлетворить требования, заявленные его представителями.
Для всех нас было также ясно, что руководящая роль принадлежит все той же кадетской партии, которая пользуется всеми крайними элементами, облекая в квази-парламентскую форму призывы к бунту, и весь вопрос сводился лишь к тому, какую тактику примет руководящая партия и остановится ли она на достигнутой ею первой позиции или пойдет дальше тем же бурным темпом. В этом отношении решающая роль принадлежала, естественным образом, министру внутренних дел, который с первой же минуты проявил большую выдержку и, не скрывая ни от кого из нас убеждения, что роспуск Думы совершенно неизбежен, высказался также за выжидательный способ действия, хотя и не скрывал от нас, что его сведения с несомненностью указывают на то, что из думских кругов идет совершенно определенная агитация в провинцию под самыми крайними лозунгами и что недалек тот день, когда наиболее опытные и уравновешенные губернаторы заявят ему, что в их распоряжении нет более средств охранить общественный порядок.
Мы разошлись на том, что следует быть готовыми ко всяким случайностям, зорко следить за действиями Думы и получить заблаговременно полномочия государя на принятие тех мер, которые он сочтет необходимым для поддержания порядка в стране.
Горемыкин просил нас только отнюдь не говорить кому бы то ни было о нашем безнадежном настроении, прибавив, что наш общий долг заключается в том, чтобы терпеливо переносить наше невыносимое положение до той минуты, когда каждому станет ясно, что ждать больше нечего.
Быстро прошел май и весь июнь. Как из рога изобилия сыпались в Думе запросы правительству по самым разнообразным поводам. Вперемешку с ними шли урывками обсуждения самых крайних предположений по аграрному вопросу, об общей амнистии, об отмене смертной казни и т. д. Правительство и, в частности, Министерство финансов внесло целый ряд законопроектов по самым разнообразным вопросам, но их никто не рассматривал и только с величайшею серьезностью обсуждался каждый раз вопрос о направлении в ту или другую комиссию либо об образовании особой для рассмотрения их комиссии. Изредка появлялись в Думе представители отдельных ведомств — чаще всего военного — для представления объяснений на сделанные запросы о незакономерных действиях, но в этих сравнительно немногих случаях Дума обращалась в настоящий митинг с самыми недозволительными оскорблениями представителей правительства, и каждый раз выносились только самые резкие резолюции, иногда противные здравому смыслу, и прения всегда заключались криками «в отставку».
Лично мне пришлось быть за все это время в Государственной думе только один раз в Бюджетной комиссии и также один раз в общем ее собрании. Поводом было совместное мое и министра внутренних дел представление об ассигновании сверхсметного кредита в 50 миллионов рублей на помощь населению, пострадавшему от неурожая и, в частности, о спешном отпуске денег на заготовку семян для посева. Правительство испрашивало при этом полномочий на изыскание средств для удовлетворения этой потребности, так как в бюджете не было ассигнования, а найти их в сбережениях по сметам в начале года было естественным образом совершенно невозможным.
Предыдущий 1905 год был плохой в смысле урожая; с мест с самого начала года стали поступать тревожные сведения, а к весне ясно обнаружилось, что в отдельных местностях нельзя обойтись средствами продовольственного капитала и не миновать необходимости отпуска от казны крупных сумм. Министерства внутренних дел и земледелия исчисляли продовольственную нужду в сумме 100 миллионов рублей на продовольствие и обсеменение. Такие же данные доходили до меня и от управляющих казенных палат, которых я просил привлечь податную инспекцию к наиболее близкому участию в деле. С трибуны Думы также раздавались жалобы на тяжелое положение в некоторых местностях, и все заявления об этом, разумеется, облекались в форму самых возмутительных выпадов опять же против правительства и кончались затем возбуждением по инициативе Думы предположения об отпуске кредита.
О том, что правительственный законопроект лежит в Думе без движения, никто и слышать не хотел, и все мои попытки добиться скорейшего рассмотрения его Думою не приводили ни к чему. Посылал и министр внутренних дел, посылал и я своих представителей то в Продовольственную, то в Бюджетную комиссию с просьбой ускорить рассмотрением представления, так как с мест шли все более и более настойчивые требования кредитов, но ответ на наши настояния всегда был один — дело в разработке, и Дума ближе знает народные нужды.
Наконец, уже около 15 июня я получил приглашение «пожаловать лично или прислать уполномоченного представителя» в Бюджетную комиссию для рассмотрения заключения Продовольственной комиссии по внесенному правительством законопроекту об ассигновании 50 миллионов рублей на продовольственную помощь. Я поехал сам, не желая давать повода говорить, что министры уклоняются от совместной работы с Думою. Перед комнатою, в которой заседала комиссия, меня встретил ее председатель Петрункевич и в изысканно любезной форме ввел в заседание, предложив докладчику Герценштейну изложить его заключение по делу.
Заявив, что он во всем разделяет заключение Продовольственной комиссии, Герценштейн обратился ко мне с предложением осветить ему несколько финансовое положение казны и то, насколько проектированный расход посилен для средств Казначейства в
