«Боже, как он похудел: кожа да кости!» ― лихорадочно подумала Рита, приподнимая руки Димы. Брызги остывающей воды залили её куртку и волосы. Края порезов расходились в стороны, металлический запах жёг ноздри. Глаза Димы были закрыты и едва подрагивали под веками.
― Дима?! ― Она ударила его по щеке и начала рвать рубашку, висевшую на змеевике.
Рита замотала порезанные руки Димы, затянула скрученные жгутами полосы выше порезов, чтобы остановить кровь. Если она ещё осталась в его теле. Где же чёртова скорая? Рита смотрела на Диму, распростёртого на мокром полу, белого, окровавленного и… бездыханного. Не веря себе, она наклонилась над ним. Дима не дышал. Рита приложила пальцы к его шее, нащупывая пульс на сонной артерии. Бесполезно. Дима Лазарев был мёртв.
«Но смерть может быть клинической!» ― Рита сложила ладони, как учили, и надавила на грудную клетку. Вздохнула и, запрокинув голову Димы и набрав в лёгкие побольше воздуха, прижалась ртом к его рту.
Рита потеряла счёт времени, столько делала искусственное дыхание и массаж сердца. Она и сама начала задыхаться, когда упала, мокрая, обессиленная рядом с Димой в лужу крови. Рита запустила пальцы в рыжие волосы. Грудь сдавило рыданиями, и она заплакала. Всхлипывая, она приподнялась и взяла лицо Димы в ладони. Горячие слёзы катились по щекам и падали на приоткрытые губы Димы. Не соображая, что делает, Рита прильнула к губам Лазарева в поцелуе.
Мир расслоился. Рита отчётливо увидела себя, целовавшую Диму, и Громову, соскальзывавшую в темноту. Миг ― и Рита провалилась во мрак. Она лежала, зажмурившись, только чувствовала под руками шероховатый камень. Провела по нему ладонью: что-то подсказывало, что это ― базальт. Перед закрытыми веками засиял неясный свет, и Рита, усилием воли заставив себя сесть, открыла глаза. У неё перехватило дыхание: она сидела посреди огромной пещеры, заполненной миллионами свечей. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались целые поля горевших огоньков. Чёрные стены уходили вверх, потолка и вовсе не видно. Опираясь руками о пол, Рита встала. Что-то щекотало плечи, но она не обратила на это внимания. Свечи горели ровно, будто её здесь и не было. В следующее мгновение одна свеча погасла, а на другом конце пещеры вспыхнула новая. Свечи гасли и вновь загорались, сияли, словно новогодняя гирлянда. Рита смотрела на огоньки и не могла оторвать взгляд.
― Так вот ты какая, пещера Гасящего! ― прошептала Рита. Она не могла сказать, откуда к ней пришла эта мысль. Она просто знала. ― Охренеть!
Что-то прошуршало по каменному полу. Рита опустила взгляд и застыла. Её прежняя одежда исчезла, тело покрывал тёмный балахон, полы которого сливались с тенями пещеры.
― Ты пришла просить за Лазарева? ― Звук этого голоса заставил Риту вздрогнуть. Потому что это был её собственный голос.
Из темноты пещеры, мягко ступая, вышла… Маргарита Громова. Невысокая, рыжеволосая и кареглазая с большой грудью. Рита на миг подумала, что выглядит она неплохо. И тут же судорожно вздохнула: от запястья и выше руки другой покрывали перья. Гладкие и чёрные, они поглощали отсветы огня, искажённая тень, ложившаяся на пол, была тенью гигантской птицы с загнутым хохолком на голове.
― Ты ― Гасящий? ― выдохнула Рита. Хотя уже знала, какую птицу можно встретить здесь.
― Я ― это ты, ― ответила другая. ― Твоё второе я, то тёмное начало, которое ты глушишь песнями и спиртом. Я то, с чем ты остаёшься, когда уходишь покурить, с кем засыпаешь одинокими ночами и кого слышишь в поле. Я то, что скрыто в тебе. Я ― Сирин.
― Дима умер, ― произнесла Рита. ― Я хочу увидеть его свечу. ― Откуда-то пришла уверенность, что ей дозволено не просить, а приказывать.
― Вот она. ― Рыжие волосы Сирин завивались наподобие перьев. ― Смотри.
Рита посмотрела туда, куда указала Сирин. Погасшая свеча стояла в луже не успевшего застыть воска, а над фитилем вился едва заметный дымок. Рита наклонилась ближе и увидела, что огонёк догорает на кончике фитиля. Сирин не говорила ей ничего, но Рита поняла, что надо делать. Она провела пальцами по лицу, собирая слёзы, и поднесла руку к свече. Солёная капля сорвалась и упала на фитиль. Миг, и свеча вспыхнула, взметнув пламя вверх. Птица Сирин плачет на яблоки, вспомнила Рита, снова проваливаясь во тьму. И они становятся целебными.
― Маргарита. ― Раздавшийся над ухом голос заставил вздрогнуть и открыть глаза. Она сидела, прислонённая к стене, в расстёгнутой кофте, а в носу ощущался резкий запах аммиака. Рита моргнула и сфокусировалась на медсестре скорой помощи ― черноволосой девушке, склонившейся над ней со склянкой нашатыря. ― Как вы себя чувствуете?
― В-всё н-нормально, ― произнесла Рита. Её трясло. Она валялась в обмороке и всё пропустила. ― Где Дима? Он жив?
― Да, ― кивнула медсестра. «Алиса Константиновна Князева», ― прочитала Рита, скосив глаза на тетрадь с записями. ― Хотите поехать с ним?
― Я ему не родственница, но я поеду. ― Рита поднялась. ― Я, чёрт возьми, за него отвечаю! ― Перед кем, Рита не хотела думать. Она ещё раз вдохнула нашатыря и, держась за стену, но с каждым шагом ступая всё уверенней, нагнала санитаров, которые несли на носилках Лазарева.
― Сима? ― Дима чуть приоткрыл мутные глаза. ― Сима, это ты? ― Его бледные губы почти не шевелились. Он попытался приподнять забинтованную руку, но силы оставили его.
― Нет, Дима, ― Рита не собиралась ему врать, ― это я ― Маргарита. Ритка-Два-Стакана.
― А я думал ― Серафима. ― В голосе Димы проскользнула обречённая усталость. ― Но я рад тебя видеть, Рита.
― Послушай, Дима, ― быстро заговорила Рита, беря его холодные пальцы в ладонь. ― Серафимы больше нет. И убивая себя, ты её не вернёшь. У тебя есть дочь ― Лия. Живи ради неё. В память о Серафиме. Она бы этого хотела. И о себе не забывай. Женись, роди ещё детей.
― Спасибо, ― прошептал Дима. ― Щекотно. Перья твои щекочут.
― Какие перья? ― Рита недоумённо посмотрела на него. Холодок пополз по рёбрам: она в отключке видела… себя? Сирин? Сирин её считал только один человек. Женя. Евгений Лащенко. Тот, кому она не позвонила. Дура.
― Бредит, ― пожал плечами санитар.
― Да, ― согласилась Рита. ― Бред какой-то.
***
― Я никому не говорила об этом. ― Голос Маргариты звучал глухо. ― Потому что не хотела, чтобы меня приняли за чёртову наркоманку. Я надышалась тогда дыма марихуаны, устала и сорвалась. Но я видела ту пещеру, видела Сирин. И тень того, кто гасил свечи. ― Она посмотрела прямо на Альфреда. ― Я верю вам.
― Рита, ты что? ― Лащенко во все глаза смотрел на Громову.
― Не кричи, Еву разбудишь, ― спокойно ответила Маргарита. Послышался детский плач и постукивание погремушек. ― Ну вот, разбудил! ― Она поднялась и быстро вышла из комнаты. Пока супруги не было, Лащенко быстро докурил её стик и спрятал айкос в чехол.
― Рита поверила, ― протянул Лащенко. ― Повторите ещё раз пророчество! Пожалуйста.
― В костях и песке свила гнездо бескрылая птица Гамаюн с синими глазами. Пестрокрылая птица Сирин поёт дивные песни и плачет по своим должникам. От крови венчаного смертью родится птица-счастье Алконост. ― Альфред смотрел на Лащенко. Анна переводила взгляд с палеонтолога на мужа. После рассказа Маргариты её всё ещё трясло. Когда Альфред впервые рассказал ей про пещеру Гасящего, она потом видела огни свечей в кошмарах.
― Венчаный смертью, ― повторил Лащенко. Казалось, он говорит сам с собой. ― Со смертью я не раз встречался с глазу на глаз. На раскопках, в музеях, на Востоке… Я тоже умирал, Альфред, ― вдруг произнёс он. ― Если только смерть-птица может умереть, ― Лащенко усмехнулся. ― Когда-нибудь я расскажу вам эту историю. Вы оцените.
Альфред открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент в комнату вернулась Маргарита с дочерью на руках. Анна с улыбкой отметила, что у Евы точно такие же карие глаза, как у Громовой. Маргарита села за стол, держа дочку, и тут Анна заметила, как Альфред, не отрываясь, смотрит на Еву Лащенко. Его глаза застыли, словно настоящий янтарь, а с губ сорвалось тихое:
