руками. Казалось, ему хочется единственного – покоя. Да столь неумолимо, что объявись в кабинете Адольф Эйхман, тридцать лет как обращенный в пепел, даже не пикнул бы и завалился на столешнице спать.
– Э-э, Дорон, что с тобой? – забеспокоился помощник.
– Отстань! – огрызнулся, судя по голосу, совершенно здоровый Биренбойм, зло отмахиваясь. – Дай подумать…
– А я что? За тебя беспокоюсь… – оправдывался Рафи, злясь на шефа, что тот добровольно подставил себя под адские лучи русской разработки.
– Все-таки со сбродом предателей каши не сваришь! – Биренбойм грохнул кулаком по столу. – В какой только нужник не заберутся, чтобы отодвинуть расплату! Не дай бог сдадут инженера, через час доклад об их поставках Ираку у Буша на столе. Где тогда спрячутся? В бункерах Саддама? На всех места не хватит!
– Да не ерепенься ты, Дорон, почем зря, – успокаивал начальство верный оруженосец. – Верно, от мировой антигорбачевского заговора с Саддамом ничего хорошего, но угроза нашему проекту – пока не более, чем версия. До того ли им, шарахающимся от собственной тени? Так что, выкупая за военные поставки архив, забот у них с походом. Конечно, поди узнай, что у них на уме, но нож в спину нам, учитывая осведомленность «Моссада», не думаю, что это хорошая идея. Я бы на их месте кумекал именно так. Да и Всевышний, – Рафи прервался, – стелет нам, если не забегает дорожку…
– Это как? – смутился выпускник советского Минпроса и по вводному курсу безбожия обскакавший весь Копейск.
– В самом прямом смысле, Дорон. Сколько мы ставили на то, что группа поддержки проберется в Багдад? Пятьдесят процентов, шестьдесят? Снарядили от отчаяния! А на инженера? Один к трем! Что в итоге? Как группа, так и почтальон на месте, целы и невредимы. Не божья ли длань?
– А изделие где? Он тебя не шепчет? – Биренбойм вскинул голову. – Еще в Шереметьево мог спустить в унитаз! Да и что русские с устройством нахимичили? Надо еще посмотреть…
Рафи Замуж строил гримасы, изображая то внезапное разочарование, то потуги от него избавиться. Наконец он лихорадочно поскреб подбородок, казалось, подбирая ремарке шефа контраргументы. Воспламенился, будто обнаружив спасительную заглушку, открыл рот, но промолчал. Должно быть, увидел, что Биренбойм буквально вгрызся глазами в донесение из Багдада.
Что Дорона так заинтересовало, озадачился Рафи, и воспроизвел в уме слово в слово текст депеши: «Мы на месте. На удачу, в районе «Аль-Мансур» около десятка пустующих диппредставительств, персонал которых эвакуирован. Обосновались в посольстве Канады, практически напротив объекта. Субъект прибыл вчера, зарегистрировавшись – узнали от службы портье – в отеле «Аль-Рашид». До сих пор (10:30), однако, границы объекта он не пересекал, что объяснимо: доступ к району перекрыт блокпостами, хоть и не герметически. Пропускают лишь местных жителей да обслугу с пропусками. Скорее всего, по причине волны грабежей, а не из соображений безопасности. «Аль-Мансур» – зона обитания высших правительственных чиновников и багдадской знати, свои семьи, по большей части, вывезших. Многие виллы, как и посольства, пустуют. Ждем указаний. «Коррида».
Между тем, разобрав по памяти депешу, Рафи не зацепился хоть за какой-то подтекст.
– Вот что, жрец, – Биренбойм сдвинул в сторону папку, – отправь «Корриде» шифровку: «Немедленно перебазироваться. Новый кров подбирать с особой тщательностью, не оставляя хвостов. Объект сегодня же доставить по месту назначения, в худшем случае, завтра утром, помня, что «Аль-Рашид» – под надзором «Мухабарата». Книгу-инструкцию заменить, изделие – оставить прежним. О выполнении доложить. Остальное – по плану».
– Подожди-подожди, – забеспокоился помощник, нервно щелкая кнопкой авторучки –удобную базу, зачем менять?
– Тебе не кажется, что «Коррида» наломал дров, поставив операцию под удар? – ссылался на некий подтекст оберопер, оказалось, помощником не прочитанный.
Рафи выбросил руку, призывая к разъяснениям.
– Как ты не въезжаешь?.. – сокрушался Биренбойм, – Канада – не Заир, ее посольство на произвол судьбы не бросят. Одного имущества там на миллионы, не говоря уже о документации, которую, убежден, всю не сожгли. Стало быть, остались, как минимум, три охранника. Проинформируй «Коррида» о канадском посольстве вовремя, наших ребят на крыльце встретил бы швейцар в ливрее. Одного моего звонка в Оттаву хватило бы… А как он поступил, не догадываешься? Он их просто грохнул! Учитывая сверхсекретный характер миссии, да сугубо арабскую внешность его ребят, убежден, не стал уговаривать канадцев «потесниться». Да и кормить из ложечки, связав по рукам и ногам, – явно не его стихия. – Шеф оскалился.
– Собственно, в чем загвоздка, Дорон? – путался в мыслях помощник. – Да, Канада – дружественная нам страна. Но впервой ли Конторе? Кто когда раскопает?
Биренбойм развел руками и, слегка мотая головой, выказывал крайнюю неудовлетворенность.
– У «Корриды» нет выхода, кроме как, забаррикадировавшись, замкнуть посольство! С их физиономиями и арабским акцентом за канадцев, как не ухищряйся, не сойти! Да и, понимает «Коррида», патрули могли запомнить охрану. Тем самым резкая смена контингента опасна вдвойне. Но сидеть взаперти, по ночам высовываясь, – риск еще больший. Заметив, что здание внезапно обезлюдело, люди «Мухабарата» да и обычные мародеры могут в любую минуту вломиться. Так что, подмога, дуй в узел связи, оставив спевку Саддама с антигорбачевским заговором мне. – Биренбойм откинулся на спинку, прикрывая веки, казалось, обессилив.
Уже схватившись за дверную ручку, Рафи Замуж услышал нечленораздельный шепот, обернулся. Шеф, будто бредит: глаза закрыты, подбородок воткнут в грудь, губы торопливо артикулируют. Рафи кольнуло растормошить Дорона, выведать, что с ним. Но он даже не пошевелился, увлекаемый сбивчивой речью, которую через несколько секунд, приноровившись, жадно впитывал.
– Они видят во мне белл боя, где-то свистнувшего палочку-выручалочку, – будто плевался словами шеф. – Заштормило где – «Вперед, Дорон!», буря утихла – в замызганную щель обратно. А Дорон не волшебник по вызову, спасительная галочка статистики. Ему не только эта халупа, сам Лэнгли мал. Чем двуногие дышат, в какую повозку кого впрячь, лишь Дорон знает. Политики – чванливые, не видящие дальше своего носа бездари. Что Буш, что Мейджор, что Горбачев… Но они, оказывается, золотой фонд планеты. На самом деле дешевые побрякушки на теле потаскухи – матери рода человеческого. Сколько аэропортов названо в честь Эйнштейна, Менделеева, Нильса Бора? Тот-то и оно… А вот именами всяких властолюбцев-эгоцентриков хоть отбавляй: де Голль, Кеннеди, Бен-Гурион. Не осторожничал бы Давид, Израиль еще в сороковом, после Дюнкерка, можно было провозглашать, сбросив вместе с арабами британский гарнизон в море. Все думают: политика – стройный свод правил, пусть трактуемых творчески на сквозняке обстоятельств. Но в сути своей – хаос, месиво честолюбий и аппетитов, управляемое несколькими самородками. Такими, как Биренбойм, Константин, Шахар, натирающими своими мозолями паркет для небожителей, но прозябая при этом на задворках. – Бред вдруг захлебнулся.
Рафи Замуж хмурился. Ему хотелось то провалиться под землю – ведь миф кумира, еще минуту назад, в его глазах национального героя-бессеребренника, лопнул, то остаться,
