и прижимая Ракель к себе, обвивая руками ее талию и наблюдая за океаном, соглашается Терренс. — Это была и моя мечта. Хотя я уже бывал здесь некоторое время назад. Правда, всего один раз. Подумал об этом месте и решил просто пройтись здесь.
— Да, я тоже была здесь один раз. И тоже одна. Правда, уже не помню, когда именно.
— Однако мы наконец-то исправили это недоразумение и приехали сюда вместе, — нежно улыбается Терренс, утыкается лицом в волосы Ракель и мило целует ее висок. — Я намерен полностью посвятить ближайшее время тебе.
— Мечтала об этом уже очень давно, — не сдерживает легкой улыбки Ракель, когда Терренс проводит рукой по ее мягким волосам, и на секунду прикрывает глаза. — Очень давно…
— Я полностью твой, детка. — Терренс оставляет пару поцелуев на одной щеке Ракель и нежно проводит тыльной стороны руки по другой. — Готов сделать для тебя все что угодно.
Терренс покрепче обнимает Ракель обеими руками, носом приоткрывает небольшой участок ее плеча, нежно целует его и проводит по нему губами, заставив девушку скромно хихикнуть.
— Я полагаю, тебе уже лучше, раз ты настроен немного поиграть, — сквозь скромных смех говорит Ракель.
— Рядом с такой девушкой я знаю, что смогу быстро прийти в себя, — мягким, низким голосом отвечает Терренс, нежно проводя губами по ушу Ракель и на пару секунд слегка обхватив его мочку, решает оставить ее волосы в покое и просто крепко обнимает и прижимает девушку к себе. — Когда ты находишься рядом, мне намного легче. И благодаря тебе я могу забыть о том кошмаре хотя бы на время.
— Согласна, сейчас нам крайне необходимо забыться, — тяжело вздыхает Ракель и на мгновение лицом утыкается в шею Терренса, почувствовав изумительный запах его кожи, заставляющий ее чувствовать легкое головокружение. — Кто знает, сколько времени и сил отнимет у нас судебный процесс…
— Ах да… — Терренс перестает улыбаться и сильно хмурит лоб. — Судебный процесс… Меня передергивает, когда я слышу эту фразу…
— Меня тоже. Уже представляю себе, каким терпением нам придется запастись, чтобы выдержать это испытание.
— Очень не хотелось появляться в суде. Хочется просто дожидаться вынесения приговора и встречаться с адвокатами, которые рассказывали нам о ходе дела. Но, к сожалению, это невозможно… Раз мы заявлены в качестве свидетелей, то придется говорить за себя.
— Вроде кажется, что ничего сложного: пришел в суд и рассказал все, что с тобой произошло, и что тебе известно. Но на самом деле все определенно будет намного сложнее.
— И нам придется отвечать на вопросы не только нашего адвоката, но и вопросы адвоката дяди и его дружков. А он определенно будет сильно давить на нас.
— Надеюсь, нам хватит сил выдержать это… — Ракель тихо вздыхает и откидывается голову назад, затылком уткнувшись Терренсу в грудь. — Но, по крайней мере, во всем этом есть один плюс… Теперь мы можем быть спокойны, что нам никто не угрожает. Что никто не преследует нас… Ну если не говорить о папарацци, репортерах и журналистах…
— О да, с этими ребятами придется трудно. А если будут слишком наглыми, то придется проявить немного жесткости. До тех пор, пока история дяди Майкла не закончится, они будут очень наглыми. Еще наглее, чем раньше. Будут рассматривать каждый прыщик, лишь бы раздуть скандал. Им нужна сенсация! Нужно внимание! Ведь они получают огромные деньги за какой-нибудь эксклюзив. Расскажут какую-то тайну звезды, которая тщательна ото всех скрыта, — и получат свое вознаграждение.
— Что правда, то правда… — задумчиво отвечает Ракель и убирает с глаз тонкую прядь волос. — Кстати, а ты уже знаешь, что все только и говорят об аресте Майкла МакКлайфа? Все журналы, газеты, сайты в Интернете, выпуски новостей…
— И даже и читал, что там написали. Сегодня с утра смотрел кое-что на ноутбуке и почитал новости в Интернете. Правда, ничего нового они не написали… И к тому же, там написана только половина из того, что произошло с нами на самом деле.
— Да, я тоже не обнаружила ничего нового. Хотя заметила, что сейчас люди активно обсуждают эту ситуацию во всех соц. сетях и в комментариях под постами об аресте Майкла.
— Сразу прознали, что этот тип — мой родственник. Нигде о нем не было ни слова, но журналисты все равно смогли узнать, что я — его племянник.
— Может, об этом знали давно, но всем было как-то все равно. К тому же, где-то он все равно святился. Ведь фирма «The MacClife Shipping» не была такая уж безызвестная. А поскольку твоя фамилия очень редкая, то любого человека с такой же можно записать в твои родственники.
— Ну не знаю… — задумчиво отвечает Терренс.
— Зато теперь о Майкле будут говорить все. И они и с нетерпением ждут суда над ним и момента вынесения приговора.
— А как ты думаешь, сколько будет длиться этот процесс?
— Ну… Не одну и не две недели — точно! А так ничего не могу сказать, ведь я никогда не была в суде. Хотя насколько я помню, суд огласил приговор Саймону очень быстро.
— Я почему-то думаю, что это продлится около месяца. А то и больше. Пока всех выслушают, пока получат доказательства… Все это займет много времени… К тому же, рассматривать будут несколько дел, к которым причастен дядя и его дружки. Не знаю, рассмотрят ли они их по отдельности или все объединят. Но в первом случае процесс затянется на месяцы.
— Не могу не согласиться, — спокойно говорит Ракель. — В ближайший месяц нас всех будет трясти от мысли, что нам опять придется увидеть Майкла и его дружков и находиться с ними в одном помещении.
— О да, сдержаться будет очень сложно. Придется взять волю в кулак, чтобы не сказать ему пару язвительных фразочек. Правда, в ответ ты получишь целый букет оскорблений моей семьи.
— Да уж… Сильно он ненавидит всех МакКлайфов…
— А во всем виновата всего лишь ревность дяди к моему отцу и бабушке с дедушкой. Он совсем слетел с катушек только из-за того, что все лучшее доставалось его брату. Правда, не вспоминал, что просто так никто не собрался его хвалить.
— Возможно, я сейчас скажу безумную вещь, но в какой-то степени мне даже жалко Майкла, — неуверенно признается Ракель.
— Что? Жалко? — Терренс резко переводит удивленные, широко распахнутые глаза на Ракель, слегка ослабив свои объятия. — Ракель, ты это серьезно? Ты жалеешь человека, который за всю свою жизнь никому не сделал ничего хорошего?
— Я жалею его из-за того, что он стал жестоким не по своей воле.
— А если он всегда
