1920
Индюк
На утре памяти невернойЯ вспоминаю пестрый луг,Где царствовал высокомерный,Мной обожаемый индюк.
Была в нем злоба и свобода,Был клюв его как пламя ал,И за мои четыре годаМеня он остро презирал.
Ни шоколад, ни карамели,Ни ананасная водаМеня утешить не умелиВ сознаньи моего стыда.
И вновь пришла беда большая,И стыд, и горе детских лет:Ты, обожаемая, злая,Мне гордо отвечаешь: «Нет!»
Но все проходит в жизни зыбкой —Пройдет любовь, пройдет тоска,И вспомню я тебя с улыбкой,Как вспоминаю индюка.
1920
«Нет, ничего не изменилось…»
Нет, ничего не изменилосьВ природе бедной и простой,Все только дивно озарилосьНевыразимой красотой.
Такой и явится, наверно,Людская немощная плоть,Когда ее из тьмы безмернойВ час судный воззовет Господь.
Знай, друг мой гордый, друг мой нежный,С тобою, лишь с тобой одной,Рыжеволосой, белоснежной,Я стал на миг самим собой.
Ты улыбнулась, дорогая,И ты не поняла сама,Как ты сияешь и какаяВокруг тебя сгустилась мгла.
1920
«Поэт ленив, хоть лебединый…»
Поэт ленив, хоть лебединыйВ его душе не меркнет день,Алмазы, яхонты, рубиныСтихов ему рассыпать лень.
Его закон — неутомимо,Как скряга, в памяти сбиратьУлыбки женщины любимой,Зеленый взор и неба гладь.
Дремать Танкредом у Армиды,Ахиллом возле кораблей,Лелея детские обидыНа неосмысленных людей.
Так будьте же благословенны,Слова жестокие любви,Рождающие огнь мгновенныйВ текущей нектаром крови!
Он встал. Пегас вознесся быстрый,По ветру грива, и летит,И сыплются стихи, как искрыИз-под сверкающих копыт.
1920
«Ветла чернела. На вершине…»
Ветла чернела. На вершинеГрачи топорщились слегка.В долине неба темно-синейПаслись, как овцы, облака.
И ты с покорностью во взореСказала: «Влюблена я в Вас».Кругом трава была как море,Послеполуденный был час.
Я целовал пыланья лета —Тень трав на розовых щеках,Благоуханный праздник светаНа бронзовых твоих кудрях.
И ты казалась мне желанной,Как небывалая страна.Какой-то край обетованныйВосторгов, песен и вина.
1920
«С тобой мы связаны одною цепью…»
С тобой мы связаны одною цепью,Но я доволен и пою.Я небывалому великолепьюЖивую душу отдаю.А ты поглядываешь исподлобьяНа солнце, на меня, на всех,Для девичьего твоего незлобьяВселенная — пустой орех.И все-то споришь ты, и взоры строги,И неудачней с каждым днемЗамысловатые твои предлоги,Чтобы не быть со мной вдвоем.
1920
«После стольких лет…»
После стольких летЯ пришел назад.Но изгнанник я,И за мной следят.
Я ждала тебяСтолько долгих лет!Для любви моейРасстоянья нет.
— В стороне чужойЖизнь прошла моя.Как <украли?> жизнь,Не заметил я.
— Жизнь моя былаСладостною мне.Я ждала тебя,Видела во сне.
Смерть в дому моемИ в дому твоем.— Ничего, что смерть,Если мы вдвоем.
<1921>
«На далекой звезде Венере…»
На далекой звезде ВенереСердце пламенней и золотистей.На Венере, ах, на ВенереУ деревьев синие листья.
Всюду вольные звонкие воды,Реки, гейзеры, водопадыРаспевают в полдень песнь свободы,Ночью пламенеют, как лампады.
На Венере, ах, на ВенереНету слов обидных или властных.Говорят ангелы на ВенереЯзыком из одних только гласных.
Если скажут «еа» и «аи» —Это радостное обещанье.«Уо», «ао» — о древнем раеЗолотое воспоминанье.
На Венере, ах, на ВенереНету смерти терпкой и душной.Если умирают на Венере —Превращаются в пар воздушный.
И блуждают золотые дымыВ синих, синих вечерних кущахИль, как радостные пилигримы,Навещают еще живущих.
<1921>
«Я сам над собой насмеялся…»
Я сам над собой насмеялсяИ сам я себя обманул,Когда мог подумать, что в миреЕсть что-нибудь кроме тебя.
Лишь белая, в белой одежде,Как в пеплуме древних богинь,Ты держишь хрустальную сферуВ прозрачных и тонких перстах.
А все океаны, все горы,Архангелы, люди, цветы —Они в хрустале отразилисьПрозрачных девических глаз.
Как странно подумать, что в миреЕсть что-нибудь кроме тебя,Что сам я не только ночнаяБессонная песнь о тебе.
Но свет у тебя за плечами,Такой ослепительный свет.Там длинные пламени реют,Как два золотые крыла.
<1921>
Алжир и Тунис
От Европы стариннойОторвавшись, Алжир,Как изгнанник невинный,В знойной Африке сир.
И к Италии дальнейДивно выгнутый мысПростирает печальныйБрат Алжира, Тунис.
Здесь по-прежнему стойкиПод напором ветровБашни римской постройки,Колоннады дворцов.
У крутых побережийНа зеленом лугуЛипы, ясени те же,Что на том берегу.
И Атласа громадаТяжела и черна,Словно Сьерра-НевадаЕй от века родна.
Этих каменных скатовМы боялись, когдаВарварийских пиратовЗдесь гнездились суда.
И кровавились воды,И молил СервантесВожделенной свободыУ горячих небес.
Но Алжирского беяДни давно пронеслись.За Алжиром, слабея,Покорился Тунис.
И, былые союзыВспомнив с этой страной,Захватили французыКрай наследственный свой.
Ныне эти долины,Игр и песен приют,С крутизны КонстантиныХристиан не столкнут.
Нож кривой янычараИх не срубит голов,И под пулей ЖерараПал последний из львов.
И в стране, превращеннойВ фантастический сад,До сих пор запрещенный,Вновь зацвел виноград.
Средь полей кукурузыПоднялись города,Где смакуют французыСмесь абсента и льда.
И глядят бедуины,Уважая гостей,На большие витриныЧужеземных сластей.
Но на север и нынеЮг оскалил клыки.Все ползут из пустыниРыжей стаей пески.
Вместо хижин — могилы,Вместо озера — рвы…И отходят кабилы,Огрызаясь, как львы.
Только белый боротьсяРад со всяким врагом:Вырывает колодцы,Садит пальмы кругом.
Он выходит навстречуЭтой тучи сухой,Словно рыцарь на сечуС исполинской змеей.
И, как нежные девыЗолотой старины,В тихом поле посевыИм одним спасены.
<1918–1921>
Поэма начала. Книга первая. Дракон
Песнь первая
1
