на ладьях через Сурожское море, а дальше продолжить путь по суше. Через неделю воины были готовы выступить в поход, подготовленные ладьи стояли в порту, а в их трюмах лежали припасы в дорогу. На время своего отсутствия князь Глеб назначил наместником Тмутаракани опытного воеводу Святогора, а в поход с собой взял молодого Горазда, чему тот был несказанно рад и весь светился от переполнявшей его важности. Провожать Глеба Святославича и его войско на берег вышел почти весь тмутараканский люд. Епископ Лаврентий, немного осунувшийся и утративший былую спесь после казни Порея и бегства Вышаты — его основных спонсоров — произнес пламенную речь, даже прослезился и перекрестил князя, его дружину и покачивающиеся на волнах две дюжины лодий. С соборной колокольни прозвучал благовест, и тмутараканское войско отправилось в долгий путь под колокольный звон.
Накануне князь пришел в монастырь за благословением к отцу Никону и заодно попросил отпустить в поход его учеников в качестве военных лекарей, ожидая что после осады и штурма Полоцка будет немало раненых, в том числе и в тмутараканской дружине. Отец Никон осенил крестным знамением склоненную перед ним светло-русую голову Глеба и сказал:
— Да прибудет с тобой благословение Божие, добрый князь! Возвращайтесь все живые и невредимые. Ученики мои пока еще разумеют в деле лекарском далеко не все, но помощь оказать раненым воинам смогут. Будешь в Киеве, поставь свечку за все воинство православное в Печерской обители.
— Непременно поставлю, отче! А ты молись за нас. Чувствую, что вернемся мы нескоро.
С тяжелым сердцем оставлял князь Глеб свой город. Его, конечно, радовала возможность скорой встречи с отцом и братьями, но его терзало смутное предчувствие, что видит он этот город в последний раз. Поэтому он долго стоял, опершись о борт ладьи, погрузившись в свои мысли, и долго смотрел в сторону Тмутаракани, пока она совсем не скрылась из виду.
Среди дружинников, напротив, царило оживление. После несостоявшегося похода на аланов они были рады внезапно появившейся возможности поучаствовать в большом событии, которым должно было стать взятие Полоцка, и вернуться домой с трофеями. Многим из воинов вообще было все равно, против кого воевать — против полочан, аланов или половцев, лишь бы не сидеть на месте, но проявить себя в ратном деле.
Сергей, Василий, Артемий и Тихомир, получив напутствие от своих наставников и один экземпляр книги о ранениях и операциях, теперь проверяли знания друг друга, совсем как студенты, готовящиеся к экзамену. Этот поход и должен был стать для них и летней практикой, и экзаменом, и первым боевым крещением. В ушах Матвеева до сих пор стояли слова отца Никона, сказанные им наедине на прощание: «Мыслю я, неспроста тебя Господь привел в наш мир. И для князя Глеба уже сгодилась твоя помощь. Может, в этом походе и исполнится твое предназначение, кто знает… Постарайся спасти как можно больше людей, как с одной стороны, так и с другой — полочане ведь тоже люди православные, и не все они виноваты, что князья между собой враждуют. Береги братьев своих! Ты ведь молвил, что уже шесть лет обучался в своем времени и еще почти год здесь, посему назначаю тебя старшим среди них. Коли даст Бог, обязательно свидимся со всеми вами!». Сергей и в университете был старостой группы, но тут все было иначе, и совсем другим был уровень ответственности, да и в масштабных боевых действиях ему еще участвовать не приходилось. Главным над их маленьким медицинским отрядом отец Никон назначил старого опытного монаха Симона, повидавшего на своем веку не один военный поход.
С Марфой он простился коротко. Оставил ей немного серебра на пропитание и попросил молиться за него. Вдова обняла его и сказала, что с нетерпением будет ждать его обратно. «А что же будет после моего возвращения? — задавал себе вопрос Сергей. — Надо будет мне окончательно решить вопрос с этой девушкой. С одной стороны, некрасиво будет оставить ее одну, а с другой — не совсем правильно будет жениться на ней, ведь я все-таки планирую вернуться в свое время. Может, в этом походе я наконец встречу Кудеяра, и он меня порадует возможностью возвращения».
В общем, в голове Матвеева был целый калейдоскоп мыслей, и поэтому он был рад, что его друзья из княжеской дружины плыли на другой ладье, ведь он не мог пока искренне разделить их веселья, а сосредоточиться на размышлении над всеми проблемами, созерцая спокойные воды Азовского моря.
Морское путешествие на этот раз длилось недолго — уже вечером следующего дня ладьи бросили якорь на противоположном берегу. Проведя вторую ночь на ладьях, с первым лучом рассвета дружинники поехали в сторону Переяславля верхом, а корабельщики отправились в обратный путь.
Последующие две недели прошли в практически однообразном движении на север. Вначале отряд прибыл к руслу Днепра, а потом просто двигался вдоль этой реки против течения, проходя за день около пятидесяти верст. Позади отряда катилась телега с припасами, которых как раз хватило до конца путешествия, а запасы воды пополнялись из Днепра. По пути отец Симон делился со своими подопечными особенностями походной медицины и давал ценные советы, исходя из своего опыта. По вечерам у костра воины рассказывали друг другу различные истории, веселые и не очень. Матвееву больше всего запомнилась одна из них.
— Слыхали, братцы, что у ромеев теперича новый кесарь — Роман Четвертый? — начал рассказ Федор.
— Эка невидаль! Так он уже с середины зимы правит — вовремя ты опомнился, Федька, — ответил один из дружинников. — Об этом нам давно ведомо.
— А ведомо ли вам, как он стал кесарем — вот это воистину забавно. Сам бы так хотел. Сейчас расскажу, и вам тоже захочется. Ну что, рассказывать или вы все знаете?
— Да говори уже, не тяни, — подбросив хворост в костер, нетерпеливо сказал командир касогов Фареджан.
— Так вот, был я недавно в Херсонесе и рассказал мне по старой дружбе хозяин харчевни эту историю. При прежнем кесаре, Константине, этот Роман был участником заговора против него, за что и был посажен в темницу. Умирая, старый кесарь взял со своей жены, императрицы Евдокии, письменное заверение не выходить более замуж ни за кого. Эту клятву с ее подписью и кесарской печатью отдали на хранение патриарху царьградскому, и дальше императрица должна была править одна вплоть до совершеннолетия ее детей. Но однажды, когда Евдокия присутствовала на допросе Романа, он ей так понравился своей статью, силой и Бог знает, чем еще, что решила она недолго ходить вдовой, а
