Минуло всего несколько лет, и Михалков больше таких речей уже не произносил. Почему? Дело в том, что, добившись в стране относительной стабильности благодаря халявным нефтяным деньгам, Путин принялся возводить в России «потёмкинскую деревню», где внешне всё должно было выглядеть пристойно. Сами понимаете, в таких условиях брать камеру и ехать в дом престарелых или в отделение милиции, чтобы снимать немощных стариков и избитых подследственных, никому из киношников не хотелось — себе дороже. Поэтому они стали снимать «потёмкинское кино» — про декоративную Россию из папье-маше. Были, конечно, исключения вроде «Точки» Юрия Мороза, где речь шла о жутких нравах, царящих в среде современных российских парий — проституток, но таких картин было единицы. А основной поток — сплошной глянец (не случайно именно так назывался фильм родного брата Михалкова А. Кончаловского).
Однако благодаря тому, что путинская власть крайне нуждалась в подобном глянце, спрос на неё в киношной среде вырос неимоверно (это был своеобразный госзаказ). В итоге именно эти годы дали мощный всплеск кинопроизводства, который почти начал догонять советский — в год в России стало сниматься более 120–130 фильмов (в СССР ежегодная норма была 150 картин). Но вот ведь парадокс: фильмов стало больше, а их качество было просто из рук вон плохим. Не случайно большая часть этих картин вообще не выходила в кинопрокат, а распространялась на дисках (заманить людей в кинотеатры на эти ленты было невозможно, разве что сгонять их туда палками).
Немалую роль в этом всплеске играло и элементарное… воровство. Нет, в советском кино тоже воровали (иные директора намеренно завышали бюджеты фильмов, после чего остаток клали в карман себе и заинтересованным лицам), однако тогда у воровства было хоть какое-то оправдание: во-первых, фильмы получались на загляденье (многие даже вошли в мировую киноклассику), во-вторых, уворованные суммы укладывались в смехотворные цифры, за которые тем не менее можно было получить вполне реальные тюремные сроки. В постсоветской России всё наоборот: здесь кино получается, мягко говоря, дрянным, а украденные деньги исчисляются сотнями тысяч долларов, и в тюрьму за это никого не сажают. Масштабы воровства прямо вытекают из сегодняшних реалий: если в начале 90-х стоимость фильма у нас составляла 90–100 тысяч долларов, то теперь она равняется 1,5–2 миллионам «зелёных». Как верно заметил идеолог прежнего перестроечного, а теперь уже нынешнего российского кинематографа Д. Дондурей (он ещё является и членом Общественной палаты, прозванной в народе «Общественной заплатой»), «в России все экономические интересы отечественной киноиндустрии лежат в процессе производства фильмов — т.е. не показать фильм и заработать на прибыли, как во всём мире (в России это практически невозможно), а реализовать все свои экономические интересы в процессе производства, пока осваиваешь бюджет (короче говоря, построить все дачи во время съёмок)…».
Вот так честно и откровенно обозначена главная суть сегодняшнего российского кинематографа: «распилить» бюджет и построить себе дачу где-нибудь на Рублёвке. Или купить очередной «Лендровер». Или слетать в Куршавель, на Мальдивы и в другие экзотические места, куда большинству простых россиян, буквально сводящих концы с концами, никогда не попасть. Такова цена разрушения СССР и его великого кинематографа. Отсюда вопрос: могут ли люди, которые всё это сотворили и которые живут, ни в чём себе не отказывая, изменить идеологический климат страны в лучшую сторону? Вывести её в мировые лидеры, как заявил бывший президент Путин, обозначив даже дату этого прорыва — следующее десятилетие? Куда нас могут вывести эти люди, хорошо показал тот же VII съезд кинематографистов России, который напоминал всё что угодно, но только не съезд «инженеров человеческих душ». Люди, которые там присутствовали, были озабочены только одним: добраться до бюджета и «пилить» его, пока хватит сил. О самом творчестве вот уже почти 20 лет никто из них не думает, поскольку жизнь вокруг дорогая (а с мировым кризисом станет ещё дороже), поэтому надо успеть как можно быстрее дорваться до кормушки.
Отметим, что в самом Союзе кинематографистов практически нет молодёжи — там одни ветераны, которые некогда считались классиками, а сегодня вынуждены «биться за бюджет», чтобы не умереть в нищете, как это уже случилось с сотнями их коллег — бывшими советскими кумирами. Сегодняшняя киношная молодёжь сумела приспособиться к современным реалиям и живёт безбедно: тырит бюджетные деньги, а на оставшиеся средства снимает кино из разряда «выкрасить и выбросить». Никому это кино по большому счёту не нужно, поскольку, как верно заметил когда-то Михалков, оно оторвано от почвы. Вот при социализме было настоящее кино, поскольку почва была плодоносная, а сменившая её капиталистическая родит в основном одну гниль. Вот лишь один пример.
В советском кинематографе более половины всех режиссёров составляли евреи. Они создали сотни шедевров, которые вошли в сокровищницу не только советского, но и мирового кинематографа. С чем это связано? Кто-то скажет: дескать, евреи всегда были умными, талантливыми. Факт бесспорный. Однако возьмём такое государство, как Израиль, где в основном живут одни евреи. Кто-нибудь может назвать хоть одного тамошнего кинорежиссёра, равного по таланту, скажем, Сергею Эйзенштейну, Михаилу Ромму, Марку Донскому, Иосифу Хейфицу или Борису Барнету. Нет таких! Значит, дело не в национальности, а в тех условиях, при которых люди самых разных кровей имеют возможность раскрыть свой талант. Советская система, которая своими корнями уходила в русскую культуру, такие возможности предоставляла. Нынешняя российская — нет. Вот почему на её почве перестали цвести таланты Эльдара Рязанова, Георгия Данелии, Петра Тодоровского, Андрея Кончаловского, Глеба Панфилова, Марлена Хуциева, да и по большому счёту самого Никиты Михалкова. Верните почву (социализм), глядишь, и вернётся то кино, которое раньше потрясало весь мир и служило ориентиром для миллионов людей.
(«Советская Россия» от 23 декабря 2008 года)
МАКАР И ЕГО «ТЕЛЯТА», ИЛИ НЕЮБИЛЕЙНЫЙ МАКАРЕВИЧ
Признаюсь, по молодости лет я и сам был одним из его «телят». Я тогда был обычным 16-летним столичным пэтэушником и в один из дней осени 1978 года, уже будучи на 2-м курсе, случайно стал обладателем первого магнитоальбома «Машины времени» (того самого, который был записан в учебной студии ГИТИСа). Этот альбом мне любезно согласился переписать на кассету один из моих однокурсников. Правда, не за красивые глаза — стоило это удовольствие 1 рубль. Однако о деньгах я тогда не думал, поскольку, во-первых, стипендия у меня была 30 целковых, а во-вторых — за запись группы, о которой тогда судачила вся столичная молодёжь, я готов был переплатить и в три раза дороже. Короче, уже на следующий день я стал счастливым обладателем вожделенной записи и сразу после занятий, в домашней тиши, с головой окунулся в песни, многие из которых практически сразу вошли в золотую сокровищницу так называемого советского рока.
С тех пор я стал «телёнком» Андрея Макаревича и его команды. И благополучно пребывал в этом «стаде» почти полтора десятка лет. До того самого момента, когда внезапно не осознал, что вся эта «богадельня» под названием «Машина времени», долгие годы олицетворявшая для многих (в том числе и для меня) романтическую мечту о более честном и справедливом мироустройстве, на самом деле была всего лишь искусным паразитом на этой мечте. В итоге, сбросив это ярмо, я ни разу об этом не пожалел и лишь не перестаю удивляться тому, как другие «телята» продолжают боготворить того, кто, не стесняясь, поёт о них же самих — что «все они марионетки в ловких и натруженных руках». Именно о том, кому принадлежат эти руки, и пойдёт речь в моей статье.
Скажем прямо, сегодняшняя «Машина времени» не так интересна как музыкальный проект современной молодёжи, как это было в наши годы. У молодёжи, как и полагается, есть свои, более молодые и понятные ей кумиры. Однако, как это ни странно, «Машина времени» до сих пор у всех на слуху. Почему? «Всё очень просто», как поёт сам Макаревич. Стараниями сегодняшнего пропагандистского аппарата вокруг группы намеренно поддерживается повышенный интерес по нескольким причинам. Во-первых, таким образом власть платит коллективу и лично её руководителю Андрею Макаревичу за то, что те активно пиарят российский либерализм (хотя тот уже трещит по всем швам), и, во-вторых, за то, что все они нет-нет да и вставят своё лыко в ту антисоветскую строку, которым нынешний режим вышивает свою идеологию. Особенно по этой части усердствует Макаревич, вспоминающий времена СССР исключительно в негативном плане (в отношении того времени он постоянно оперирует одним-единственным уничижительным словом — «совок»), В этом слове, как в одном флаконе, сконцентрированы все возможные негативные чувства главного «машиниста» к советской власти: ненависть, презрение, брезгливость и т.д.
