Ежели боги спят, конечно. И конем перекидывался, и другим зверем – как только
он лошадку не охаживал, а та не проявляла внимания.
– Снасильничал? – Пармен смотрел заворожено, с изумлением. Буденгай
кивнул:
– Ага. Обуяла им великая страсть. Семя бога не человечье, пустым не бывает.
Прошел срок и кобылица понесла. Причем несла каждый год в течение семи лет.
Каких только существ не нарожала. Ведуны говорят, что все твари с копытами – ее
дети. Большинство было простыми животными, из волшебных, то бишь,
пошедших в батю, остались кентавры, пегасы, да гелиши. Черных гелишей еще
называют «кони Азмодая». Они повинуются лишь тому, кто имеет браслет с
гравировкой имени коня.
«У какого же сарацина ты их нашел?» – Авенир заприметил, что на шее
каждого существа тянется тоненькая цепь из прозрачных звеньев, будто влитая в
шкуру, не оторвать. Буденгай раздал браслеты, подошел к волхву:
– Муравиту подковки одеть надобно. Где-то у меня завалялись. Мифриловые, форму копыта принимают – сил придают, да и лапки не стопчет. Остались от моей
животинки.
Дом покидали молча. Миланья крепилась, сдерживала слезы – негоже
мужчине за бабскую юбку держаться. Особенно, если баба эта – дерево.
Проскакали несколько верст. Авенир поравнялся с Буденгаем:
– Не жалко жену?
Воин смотрел вперед, словно застыл. Черты лица изменились, стали суровее, исчезла беззаботность. Буркнул в ответ:
– Жену жалко. А то ж – береза. И то, на сердце погано, словно дитя невинное
обидел.
– То недалеко от правды. Природа – она как дитя, грехов не постигло. Раскрой
тайну – кто надоумил отстроить Велесов очаг?
Старик вскинул голову, глаза подернулись туманом. Через минуту взор
просветлел, полился тихий грубый голос:
– Я не всегда был воином. В отрочестве довелось служить у колдуна. Чаял он
во мне замену, книги мудрые читать заставлял. Ну и конечно – полы мыть, талисманы с оберегами протирать – как без этого. Волшебные вещи чистоту любят, чаруют лучше. Особенно если не водой чистить, а самогоном. Если будут грязные, могут разобидеться, стать проклятыми. Это с виду только – камни, железки. А все
они внутри живые, каждая вещица со своим характером.
Авенир мельком взглянул на жезл. Ралисту потускнел, покрылся за время
странствий слоем липкой пыли. Да и лазурит надобно протереть, подумал волхв. А
то пыль, да грязь вокруг.
– И что?
– И что… Не вышел из меня маг. Ну, то бишь, чего-то я, конечно, умею. Вот
только маг, чтобы войти в полную силу, должен от страстей мирских отвлечься.
Марх, услышав краем уха, гоготнул:
– Да ну? А как же Вальпургиева ночь? Или ночь на Ивана Купалу? Белтэйн?
Ведьмаки такое вытворяют, распутная кармилитянка аки дитятко невинное по
сравнению с шабашниками.
Буденгай смутился, побагровел:
– Есть такое время – чтобы жар в костях выплеснуть, плоть баловнуть. И всей
чародейской братии быть нужно очень, чтобы другие не заподозрили – вдруг, в
неположенное время похотям предается.
Здоровяк кашлянул, обернулся к волхву:
– После одного такого шабаша отправил меня старик за похмельным
барматуем. А я молод был, кровь играла. Еще и книг умных начитался. Увидел
бедняков сельских, сердце от боли сжалось. Я то же думал, что во всем мире
цветущий сад, да медовые соты, а тут… И девчушка приглянулась, Даверой звали.
Вернулся в башню, а сердце горит. Перед глазами она, чары путаю, зелья не те
подношу, колдуна того не слышу. Терпел старик полгода, да и отпустил меня на
волю. В подарок скатерть-самобранку оставил. У него сестра дальняя их рулонами
шьёт.
Пармен перестал ковырять в носу, удивился:
– Так чего ж весь мир не накормить? С одной скатерти целая деревня жрать
может.
Буденгай хмыкнул:
– Не положено. Скатерть заслужить надо, чтобы ценилась, чтобы мощь
волшебная не исчезала. Потому их и прячут – на дне озера, в пещере, под пузом
дракона. Ну, так вот. Пришел я в то село, Саузри. А что делать, если не охота мне
по-крестьянски жить? К тому-ж, приемыш убежал. С женой подался в эти края.
Воров и убийц тогда в Турмагу много ссылали, сейчас только вольники прут.
Подался в королевскую армию, дорос до воеводы. Не буду врать, ведовская
силушка пригодилась. Бдил за порядком, наказывал виновных. Пытался крестьянам
помочь, им тяжелей, чем торгашам живется. Как-то среди этих дел еще и дочурку
зачать умудрился, вот только Давера при родах преставилась.
Авенир слушал, открыв рот. Умеет дядька сказы ложить, а может, просто
изголодался по речам? Старик продолжал:
– Не слушали. Мол, какой-то воин пытается их хозяйству учить. Когда король с
ума сошел, подал в отставку – и Миланье добро, и для себя хоть пожить – а то все
для других. Построил Велесово колесо, как начала погода портиться – дожди из
пепла, земля в камень превратилась, жара – стали за едой приходить. У меня-то
небесный оазис остался. Я людям за бесценок отдаю, жалко их. Велесов круг – это
наказ от Высшего, над ним природа не властна.
– Как того колдуна звали, что под крылышком пригрел? – Марх припал к коню, осматривал шею, пальцами щупал прозрачный ремень.
– По-разному. В народе то Феликом кличут, заумные Фаэлсиргром зовут. Он
жив еще, только не знаю, где обитает.
Марх настороженно покосился на воеводу. Тот продолжал:
– Я его звал по-простому, Фитричем. Великий он маг, может даже сильнее
всех, живущих на земле.
Сабельщик скакал молча, извилины скрипели. Казалось, по лысине стреляют
искры, вены то ли от жары, то ли от дум, вздулись, пересекли голову, словно
хищные удавы. Через пару верст тарсянин мощно сплюнул, подняв облачко пыли:
– Тезка, наверное.
Маленький красный ящер спал на угловатом черном камне. Турманское
солнце припекало не по-осеннему, под палящими лучами зеленый лист желтел, сухие дровяники вспыхивали, исторгая снопы искр.
От лап к тельцу передавалась от булыжника мелкая дрожь, вокруг камешки и
пылинки затрепетали в испуганном танце.
Веки лениво поднялись, длинный раздвоенный язык облизнул глаза.
На краю дороги показалась пятерка путников. Четверо погоняли тощих, словно обугленных коней, пятого несло на себе шестилапое существо, отдаленно
напоминавшее муравья, только огромного, покрытого шерстью, с крепкими
толстыми лапами.
Всадники пронеслись мимо, скрывшись в направлении блистающего в скале
каменного прохода.
Варан недовольно спрыгнул с камня и, неторопливо покачиваясь, пополз в
норку.
Буденгай стопорнул коня. Два огромных бивня возвышались над головами, норовя проткнуть небо. От вида стен по спине шел холодок. Иссиня-черные плиты
блестели, проскакивали зеленые прожилки. Сверху сыпалась пыль, то и дело серую
землю взрывала сорвавшаяся с верхушки глыба руды, разбивала глиняные черепки
в крошку. За плитами разрастались суровые горы, вдалеке виднелись белые шапки.
– Шахты Зуритая. Ну что, Марх, удивлен?
Тарсянин выудил трубку:
– Да, подросли горы. Лет десять назад тут только холмики были, с разбегу
перескочить. Далековато теперь до Элхои.
– Проклятье действует. Однажды горы продырявят небеса и вселенский хаос
проникнет на землю.
Авенир робко оглядывал зловещие кряжи:
– Недолго нам осталось. Вот-вот проткнут.
Пармен с благовейным трепетом пялился на гигантские скалы, представляя –
какие же за ними горы. Корво храбрился, старался выглядеть безразличным. Марх
был невозмутим, хоть и не ожидал, что ущелье так поднимется. Сабельщик втянул
едкий дым, медленно выдохнул:
– Поскачем мирно, без шума, может, не заметят. Железные турмы – лучшие из
всех жителей этой земли. Заняты работой так, что жену в доме не замечают. Иногда
только дивятся – откуда в хате пятеро детей егозят?
За вратами стены скалы походили на оживленные пчелиные соты. Тут и там, через каждые пять-десять шагов вырыты пещеры-дома. Прямо от них вглубь идут
шахты, спускающиеся до недр земли, может даже до царства Азмодая. Из пещер
вылетали облака дыма, огненные струи. По каменным мостикам и лесам сновали
турмы. Черные от сажи и копоти, с огромными мощными руками, шахтеры несли
спеченные куски руды. Изредко бросали недовольный взгляд на путников, мол –
кто пожаловал, что за лентяи – не то, что работать, ходить сами не желают. Один
выбежал перед Авениром, чуть не сбив волхва с муравита. Уставился мутными, словно плавленое стекло, глазами, отливающая бронзой квадратная морда
недовольно перекосилась:
– Смотри куда прешь, сачкарь, – громадина стремительно пронеслась мимо, исчезнув в туннеле.
Юноша с облегчением вздохнул, Марх оскалился:
– Это простой рабочий, ему дела до тебя нет. Посмотрим, как нас примут вон
те…
Волхв обмер. С высоты скалы к незваным гостям приближались два
