Мужик улыбнулся:
– Пусть Фортуний вам споспешествует. Если не побоится в такое болото идти.
Был бы помоложе, ринулся с вами. А так, отвоевал я свое, состарился, костью
измельчал.
Измельчал уж, подумал Авенир. Да в тебе сил, как в муравите, только щетинок
маловато. Волхв опрокинул пиалу с чаем:
– Состарился, а детишек не наплодил. Заслужился королю?
Буденгай посерел, взгляд заблуждал где-то вдалеке. Тихо молвил:
– Есть у меня дочь. Статная, красивая. Вот только умом не вышла, странная
очень. Говорят, что духа лесного прогневила, вот он разум и забрал. Живет где-то
неподалеку, раз в год навещает, только тяжко мне с нею. Был сынишка еще
приемный…
Гигант сглотнул, залпом осушил кубок с медовухой:
– Убёг из дому в отрочестве. Крепкий был, веселый. Да вот беда – руки как
стальные. Не здесь это было, далеко в деревеньке Саузри. Шел день посвящения.
Дети прыгали через костер, становились взрослыми, выбирали жен. А он девицу
так схватил, что сломал ей рученьки. И убежал. Я думал, что попал он к жрицам
богини Мокошь. Они тогда детей десятками крали. Снарядил отборных воинов и
следопытов. Набрели на их лагерь. Я по случайности опоздал, конь подо мной пал, заставил себя не ждать. Догнал своих к утру. Но демоны настигли жриц раньше
нас, а потом бросились на отряд. Выжило лишь несколько человек, и то остались
калеками и безумными.
Марх сожалеюще кивнул:
– Добил? Это по-чести.
– С тех пор прошло много лет. После смерти жены – рано она ушла – скитался, потом служил королю, но подал на покой, заметив, что тот перегибает с магией. В
то время Зуритай уже брал девиц для жертв. Мы думали, что для утех – это дело
дозволенное, но когда услыхали вопли убиенных, да ночами призраков стали
зреть… Многие ратники ушли, некоторые, особо дурные, остались. А я вот, живу
мирно, хозяйничаю. Хватит мне боевых будней.
Тарсянин уперся взглядом в скатерть:
– Да, ты прав. Это нам, молодым, все по кочкам скакать, да злодеев бивать.
Авенир подавил смешок. Марху уже под сорок, в это время удачливые
воеводы в дворцах за скамьями сидят, да усы в меду мочат, а он еще молодым себя
зрит. Тот продолжал:
– Мудрость, она же с годами приходит. Мы-то безмозглые! Куда прем? В
гиблое место с проклятыми ругаться. Мстить за тех, которые погибли в бою с
демонами! Честь отстаивать, эка бравость.
Буденгай побледнел, губы поджал, волхв заметил, как у здоровяка руки мелко
дрожат. Вмешался:
– Марх, да чего ты? Басни слагаешь. Честь воинскую никто ныне не бдит, лишь о наживе все думают. Были когда-то люди, которые в эти сказы верили. А что
такое честь? Жив не будешь, серебра в кармане не прибавиться. Прав Буденгай.
Человек должен себе место огородить, о своем животе беспокоиться. А иные пусть
думают, что хотят, лишь бы крыша над головой, да брюхо набито.
Хозяин дома хлопнул широкой ладонью по столу, с плохо скрываемой злобой
прорычал:
– Довольно речи вести, притомился я что-то. Прогуляйтесь пока по саду. А
после обеда в путь соберетесь.
Глава 32. Крижаль Малут
Авенир сидел на зеленой траве, очень странной для этой пустыни. Береза
удобно подпирала спину, от дерева шел едва уловимый аромат, частичка леса.
Волхву это место казалось знакомым, как будто он когда-то был в подобных
местах. В Дольснеях березовых рощ полно, но тогда не было времени любоваться
природой, все силы уходили на восстание, освобождение от хуннов да изуверов. В
один миг разум словно застлала пелена. Привиделась мелководная речушка, дом
среди леса, седовласый мужчина и играющий с подковами мальчик. Видение было
столь четким, что молодой чародей забыл, где находится. Ему хотелось подойти
поближе, рассмотреть дом, людей, вот сделал шаг, два… Образ растаял, Авенир
обнаружил, что идет с друзьями за Буденгаем. Хозяный привел воинов к тыльной
стороне терема, скинул бронзовые засовы. Те глухо упали, вырвав траву и раскинув
комья густой, живой землицы. Услышал низкий, пряный голос:
– Надобно для вашего дела снарядится, как следует. В капище от магии может
мало проку быть, Зуритай все на себя тянет.
Перед героями открылась ратница. Марх присвистнул от удивления и счастья.
На вбитых крючьях висят скорпионы, чакрамы, палицы. В пологах стоят мечи, палаши, топоры – все из закаленной стали, вороненые ножи и булавы, копья и
луки. Стена слева увешана кольчугами, шлемами и поясами. Шишаки, латы, сапоги
и доспехи – все сверкает, переливается цветом. Щиты всех форм и размеров.
Буденгай деловито засновал среди воинского благообразия:
– Корво! Тебе меч ни к лицу, ни к поясу. Жаль твою силу понапрасну тратить.
С мечами ведь ловкость нужна. Примерь ка эту вещицу.
В руках блестнула крупная секира. Рукоять из стали с кожаной оплетью,
ближе к топорищу расширяется. Из обуха выпирают два синеватых лезвия – каждое
в форме полумесяца. Бородач медленно взял оружие, примерил в ладони, залился
краской от смущения:
– Но я не умею с таким управляться.
Марх хохотнул:
– Да ты ни с чем управляться не умеешь, какая разница? Бери, пока дают.
Буденгай кивнул:
– Тарсянин наберет сам, чего изволит. Только не жадничай, а то другим не
останется.
Пармен заткнул за пояс несколько метательных ножей, сбоку прицепил
кинжал. Хозяин снисходительно посмотрел на цыгана, протянул кожаную оплеть:
– Одевай. Да не так. Вот, голову сюда. И руки. Да ты ж не конь, наоборот. Вот
другое дело. А кинжалы в эти гнезда засовывай. Теперь и рукам ближе и на поясе
посвободней.
Авенир оружие выбирать не стал, взял плащ, взамен старой изорванной и
протертой мантии. По краям серой ткани витиевато плыли золотые нити, низ
оклепан тонкой бронзой с маленькими острыми шипчиками.
Буденгай довольно хмыкнул:
– Хороша штука, трофейная. Я её с сарацина одного снял, воеводы. Они
напали на караван, я тогда пятидесятиначальником был, в квесте. Их было человек
семь, но дрались словно демоны. Убили многих, чудом этих тварей одолели. В ней
устали не чуешь, легка, словно стрекозьино крылышко. И, ежели надо, подолом
махнешь – враг изрезан в куски.
Марх смотрел на Буденгая если не с почтением, то с братским уважением:
– Повидал ты дива, старик. А марлийцев знавал?
Толстяк закатил глаза, пожал плечами:
– Не доводилось. У странствующих воинов спроси, те много чего видали.
Тарсянин довольно приосанился:
– Марлийцы не то, что плащиком, ложкой дубовой могут армию перебить.
Авенир вмешался:
– Спасибо, хозяин. Дадим проклятому знатный бой.
– Дадим.
Буденгай исчез в неприметной дверце. Оттуда послышалось пыхтение,
бряцание, возмущенная ругань. Через несколько минут перед ними стоял
облаченный в кованые доспехи, воин. Металл отливал синевой, волхв приметил, что от лат не отсвечивает солнце – бликов нет, да и отражений никаких. Мужчина
пригладил усы, поправил шлем:
– Я иду с вами.
Пармен съязвил:
– Чего это? Жить спокойно надоело?
Здоровяк вздохнул:
– Долг превыше жизни. Не могу я так, состариться в этой неге, забыв о народе.
– А как же Миланья?
На лице Буденгая появилась мрачная усмешка:
– Вторая моя жена, Миланья, усопла три года тому. Я с горести взял да и
наколдовал себе жену из березы. Как уйдем, снова березой станет, не буду
неволить. Ну да, чего о мякине бакунить. Пойдем в конюшню.
В комнате (только с дверями на улицу) было на удивление тихо. Здесь не
жужжали мухи, не трещал кузнечик, не ржали от желания поскакать на свободе
кони. Чистый пол, стены, аккуратные стойла. Марх насторожился. Даже пахло не
навозом, не скотиной и не зерном, а чистотой и яблоками. Как-то все здесь не по
настоящему, подумал Авенир. Вылизано, ни соринки. И так во всем доме Буденгая, будто не в помещичьих угодьях, а в тронном зале живет.
За изгородью стояли кони. Тощие, высушенные. От черных копыт шли
жилистые конечности, похожие на обтянутые кожей кости, в боках выпирали
ребра, шеи тонкие и изогнутые, позвонки вот-вот прорвут шкуру, вылезут острыми
костями. «Еще крылья и станут драконами» – подумал волхв. Пармен с интересом
осматривал животных, попытался посмотреть зубы. Конь повернул голову и на
цыгана уставились два раскаленных уголька. Конюх-никчема с испугом отпрянул, недовольно чихнул:
– Вот на этих скелетах скакать? Да они же рассыпятся! Ну, может не подо
мной, но Корво…
Буденгай ухмыльнулся. Неторопливо взял сосновый брусок в кулак толщиной, замахнулся и, что есть мочи, ударил. Раздался треск, словно разломали кадушку, конь недовольно фыркнул. На бедре, чуть выше колена осталось несколько щепок.
– Когда еще не было людей и Велес по наказу Высшего произращал тварей, создал он прекрасную кобылицу. И так ему полюбилась, что не мог очей сомкнуть.
