сургучом.
– «Духовное завещание», – прочитал я, как полагается, на опоре (по-нашему – по-актёрски так называется звук, который идёт не из горла, а из живота).
– «Во имя Святыя Единосущныя Животворящия и Неразделимыя Троицы, Отца и Сына и Святаго Духа, аминь.
Я, раб Божий граф Кирилл Ильич Орлов, штабс-капитан гвардии в отставке, будучи в престарелых моих летах, чувствуя в себе слабость и более надеясь отдать дух мой Всевышнему, нежели о продолжении моего века…»
Маменька хлюпнула.
– «…пишу сию духовную грамоту в целом уме и чувствительной памяти.
Завещаю московский дом с каменным и деревянным строением, находящиеся под залогом деревни Опалиху и Богучаровку с населенными на них дворами и в них людьми, состоящими по ревизии и записанными за мною, также все прочее движимое и недвижимое имение, моим законным наследникам: супруге, графине Анне Игнатиевне Орловой, сыну… – мой голос послушно дрогнул, – …графу Алексию Кирилловичу Орлову и дочери, графине Ольге Кирилловне Орловой.
Такожде при составлении сея грамоты не могу скрыть великия моея вины пред наследниками и родными, ибо дела мои оставляю в расстройстве. Деревни заложены в Опекунский совет. Другия долги означены в расходных книгах…»
Маменька ёрзала и вздыхала, промакивала глаза платочком: ей было невмоготу, что зрители смотрят не на неё, а на кого-то другого.
– «Однако есть вина паче прочих, каковую осьмнадцать лет я нес втайне… – Я выдержал паузу, – …и за каковую вину готовлюсь по смерти моей дать ответ пред Единым Спасителем и Искупителем нашим Иисус Христом.
В сей грамоте открываю, что, кроме законных моих детей, графа Алексия Кирилловича и графини Ольги Кирилловны Орловых, имею также незаконнорожденную дочь…»
Ольга ахнула.
– А я знала, – проговорила маменька загробным ба-сом.
– Как, маменька? Знали?
– Ложь!
– Где, в чём ложь, маменька?
– Везде ложь. – Маменька перекинула через плечо шаль, как тогу, сверкнула глазами: – Читай!
– «…незаконнорожденную дочь, нарицаемую Варвару Васильевну Черменеву, от роду семнадцати лет…»
– Черменёву? – переспросила Ольга. – У нас же Митенька – Черменёв. Что же, выходит, эта… Варвара…
– Да, да! – загремела маменька. – Младшая сестра Митьки! А ваш папенька – с матерью Митьки, с этой змеёй!..
– «С матерью сея девицы, помещицей Анной Михайловной Черменевой, проживавшей в соседней с нашим имением деревне Николо-Урюпино, я, великогрешный раб Божий, имел незаконную связь…»
– Как он мог! Променять на эдакое ничтожество… Что она могла в нём понимать?! Я бы её к себе в горничные не взяла! Я одна понимала его высоту… И так пасть! Втоптать в грязь… Негодяй! А я верила… И он верил, верил, всю жизнь только меня любил, меня одну… И вот так поступить!..
Я выждал минуту, понял, что маменька может так завывать ещё долго, и, чтобы окончательно не потерять нить, перебил её на полуслове:
– «…еще при жизни мужа ея, губернскаго секретаря Василья Стратоновича Черменева, скончавшагося впоследствии от грудной жабы. Девица сия нареченная Варвара была рождена по смерти Василья Стратоновича, но не позднее определенных законом 306 дней. Сие обстоятельство позволило ея несчастной матери…»
– Несчастной, ах, как же!..
– «…записать сию новорожденную дочерью своего законного мужа, так что девица приобрела его имя и все права дворянскаго звания. О прошлом же годе, издержав последнее свое имение на докторов, скончалась и мать ея, Анна Михайловна Черменева…»
– Собаке собачья и смерть!
– Маменька…
– Вот признательность людям, которые всем, всем пожертвовали для него! Нет, дети, на этом свете не существует ни чести, ни справедливости, один обман… Где я?! – взвыла маменька, решив, видимо, что она король Лир.
Готовясь к чтению завещания, я рассчитывал, что эта сцена будет моим бенефисом, я как бы приму эстафету от старого графа, выступлю от его лица, даже чуть-чуть сыграю его, унаследую рейтинг… Но у маменьки, очевидно, планы были другие.
– «Понеже сие завещание мое открыто и чтомо, из того явствует, что и я, грешный раб Божий, окончил земныя дни и предстал пред Небесным Владыкой… – здесь я запнулся, как бы сглотнув слезу, – …несчастная же сия девица осталась круглою сиротою, одна среди грубых людей.
К духовной грамоте сей прилагаю письмо на Высочайшее благовоззрение с просьбой во уважение моих заслуг пред отечеством дать дочери мое имя и титул, так чтобы она прозывалась впредь не Варварой Васильевной Черменевой, но графиней Варварой Кирилловной Орловой…»
– Через мой труп!
– Но если папенька завещает… – пробормотала Ольга.
– Подлог, – отрезала маменька. – Ложь. Бумага фальшивая.
– Так ведь папенькина рука…
– Опоили дурманом. Нет никакой Варвары и не было. И матери её не было, отдала Богу душу, и чёрт с ней! И говорить не хочу!.. – Маменька разгонялась. – Не смейте при мне!.. Да, грех, грех если есть на мне, большой грех – то ненависть к этой твари, к этой мерзавке! Втёрлась, опутала, опоила – это она, она его в могилу свела! Дрянная…
Помните, я говорил про селекторный переключатель? Как будто у маменьки сорвалась некая внутренняя пружина, и маменьку то швыряло в деревню под Харьковом, то заносило в Эсхила. Теперь мне казалось, что эта круглая ручка вертится как юла, все режимы слились в сплошную бессмысленную истерику. Ольга как-то ещё пыталась вступать с маменькой в диалог, а я даже не лез. Текст был важный, я должен был дочитать:
– «Моему сыну, графу Алексию Кирилловичу Орлову, завещаю отправить приложенное письмо на Государево имя и помолиться о том, чтобы по нашим военным заслугам просьба сия не осталась без удовлетворения.
Сродников и законных наследников со слезами молю отложить всякий гнев, коего я един заслуживаю, и, не оставив несчастную сию девицу матерним, братским и сестринским попечением, принять ея в дом ежели не как родную, коей она воистину и является, то хотя бы воспитан-ницей…»
– Ни-когда! В моём доме – ноги не будет!..
– Маменька, – я решился вступить, – зная ваше золотое сердце…
– Нет, у меня злое сердце! На этом свете надо быть злой! Хитрой. Гадкой! Кругом низость, обман, самая чёрная неблагодарность… А я-то дура! Ни сном ни духом… И вот плоды!
– Да ведь ребёнок-то не виноват?
– Ребёнок не виноват… Виноват! Семнадцать лет – уж не ребёнок! Я в семнадцать лет ого-го какая была!..
– Но если папенькина последняя воля…
– И хорошо! Замечательно! Я ничего не хотела и не хочу. Если эта пустая мерзкая бумажонка дороже… так и прекрасно! Я чувствовала. Я предвидела. Забирайте всё! С узелком, с котомкой пойду, в лаптях, босая пойду… Добивайте! Последую за отцом вашим… несчастным! Какой человек был! Ах, какой человек!..
Проверещав эту белиберду, маменька, красная, потная, с разлохматившейся причёской и, как мне показалось, в восторге от себя самой, выскочила из кабинета вон.
3
Мы с
