— Ни черта у него нет. Кроме вшей.
— А вдруг все-таки есть? — возразил старик подозрительно елейным тоном.
Бартолин удивился, этого он никак не мог подумать.
— Нет у него ничего, — проворчал он.
Петрус осклабился.
Юанна все не появлялась.
— Что это она не возвращается? — с досадой спросил Бартолин.
— А чего ей спешить? Может, они на бережку ловушки ставят, — предположил, злорадно улыбаясь, старик. — Или его деньги считают.
Он потер свою впалую грудь.
И вдруг издалека донеслись крики работавших в поле мужиков. Силас первый услышал эти крики, Бартолин с Петрусом тоже услыхали и уставились друг на друга. Ребятишки вытаращили глаза.
— Что это? Что там стряслось?
Силас, сидя на дереве, видел, как мужики спешат домой, собираясь в кучки на дороге, как от них отделились двое, один побежал к деревне, другой на выгон, где паслись коровы. Не успел он добежать до стада, как Хромой Годик подал свистком сигнал. Скотина забегала, и Силас понял, что Годик проворно пустил в ход рогатку.
Через минуту мирно пасущееся стадо превратилось в бешеное скопище, несущееся по дороге к дому.
Мальчишка-подросток, которого послали упредить народ, еще на расстоянии стал кричать:
— Иду-у-т! Они иду-т!
Женщины и дети столпились под деревом, на котором сидел Силас.
— Что он говорит? Что это он сказал? — спросил старый резчик, приставя руку к уху и повернув его в сторону крика.
Ответа не последовало. Бартолин, растолкав женщин, тяжело потрусил в сторону колодца.
Новость о приближающейся опасности облетела все дома, и всяк, кто мог двигаться, выбежал на улицу.
— Они идут! И…дут! — неслось отовсюду.
— Кто идет?
— Идут, идут!
— Наши мужики?
— Грабители!
— А как же наши коровы?
— Идут! Идут!
«Грабители? — подумал Силас. — Тут что-то не так, что они еще выдумали?» Ведь грабитель-то был один, он сам.
— О, господи, — стонали женщины, ломая руки и пытаясь загнать ребятишек в дома. Но все было напрасно, казалось, дома снова выталкивали их на улицу.
— Где ребятишки? — первым делом спросила Юанна, когда она, шурша юбками и выплескивая на себя воду, вернулась вместе с Бартолином.
— Где мои дети? Ты позаботился о них?
— Так ведь я не могу быть в двух местах разом, — оправдывался Бартолин, но увидев, что возле Петруса стоят две маленькие дочки Юанны, смущенно опустил голову.
На другой стороне улицы показался Эммануель, встревоженный громкими криками. Он не успел как следует одеться и на ходу пытался запихнуть рубаху в брюки, спрашивая, что приключилось.
— Они едут! — заорал торговец у него над ухом.
— Я так и знал, что они заявятся. — Эммануель так и не успел привести себя в порядок и стоял, растерянно разводя руками, на ступеньке крыльца в длинной ночной рубахе, словно какой-то пророк.
Силас видел, как он махал руками, как шевелился его рот, но слов его никто разобрать не мог, они тонули в ужасном гаме.
И тут коровы Хромого Годика хлынули потоком на деревенскую улицу, растекаясь между домами и сметая все на своем пути. Так скотина еще никогда не возвращалась домой. Обычно смирные, животные неслись, подгоняемые кнутом, выкатив ошалело глаза и задрав хвосты тугим крючком, а позади стада на них напирал пастух, подпрыгивая и покачиваясь, одержимый одной мыслью — вовремя поспеть домой. Дети и женщины бросились врассыпную, торговца, плавно размахивающего, как пророк, руками, затолкали обратно в дом Эммануеля, а собаки со всей деревни бросились сюда с оглушительным лаем.
Силас смотрел сверху на всю эту суматоху с предчувствием худого. Стало быть, разбойники в самом деле были, речь шла не только о нем. Он осторожно привстал и ужом пополз выше, подстрекаемый любопытством.
Вернувшиеся с поля мужики начали под руководством Эммануеля таскать тяжелые предметы к началу улицы. Все, что было под рукой: тележки, плуги, длинные шесты, целая коллекция тачек, грязных, замызганных коровьим навозом, — все это нагромоздили в беспорядке поперек дороги.
Женщины и подростки пытались отловить между домами своих коров, которые совершенно ошалели от такого грубого обращения, и успокоить их было нелегко.
Глаза Силаса различили впереди на дороге какие-то две большие темные точки, двигавшиеся с одинаковой скоростью. Это были повозки, он был уверен, но не обычные крестьянские повозки. Сощурившись, он уставился на дорогу. Он все смотрел и смотрел, не веря своим глазам, не замечая, что у него от удивления даже рот приоткрылся. В конце концов он начал смеяться. Ему пришлось сильно прижаться животом к ветке, чтобы не расхохотаться вслух.
Крестьяне, стоявшие внизу, под ним, теперь тоже слышали мерный стук колес, они прекратили суетиться и стояли будто парализованные, не двигаясь. Мужики заняли оборону в канавах, вырытых по обе стороны баррикады, тараща глаза на дорогу и выставив вперед вилы и рогатины.
«Сейчас они увидят, что это за разбойники, с которыми они собрались воевать не на жизнь, а на смерть», — подумал Силас и спустился чуть ниже, чтобы получше видеть, что же будет дальше и что скажет Филлип, увидев, какой ему оказывают прием.
Когда первая повозка остановилась перед заграждением, у шпагоглотателя, как Силас и ожидал, было довольно странное выражение лица. Он переводил взгляд с нагроможденных на дороге телег на насупившихся крестьян, сидевших в канаве, а храбрые воины с угрозой глядели на него, не двигаясь. Тут из ковбойской повозки, стоявшей позади, вылез Карло и подошел узнать, что такое стряслось.
— Как ты думаешь, чего это они тут засели? — спросил Филлип.
— Кто их знает! — отвечал Карло, почесав затылок.
— Уж не нас ли они боятся?
— Похоже на то, — согласился Карло.
Дверца размалеванного фургона отворилась, и появилась Ани-на в костюме канатной плясуньи. Она беззастенчиво взгромоздилась на козлы рядом с Филлипом и смотрела оттуда на странное заграждение на дороге.
— Что они тут делают? — удивилась она, показывая на крестьян сложенным зонтиком.
— Черт их знает, — прорычал Филлип. — Ну и компания!
— Не скажешь, что симпатичная, — с гримасой сказала Анина.
Сидевшие в канаве земледельцы пялили глаза на канатную плясунью как на что-то несусветное.
— Раз они такие противные, мы назад не повернем, — решила Анина, вдоволь наглядевшись на это зрелище.
Силас затаил дыхание. Неужели они наедут на деревенских!
Тут его взгляд упал на Бартолина, который стоял перед повозкой, широко расставив ноги.
— Ты шпагоглотатель Филлип? — спросил он громовым голосом.
Люди в канаве зашептались.
— Да, — ответил Филлип, выпрямляясь.
— А где мальчишка, тот, что украл у меня лошадь?
— Откуда мне знать. Какой еще мальчишка?
— Которого ты учил глотать шпаги. Он должен быть свидетелем.
— Свидетелем чего? — Видно было, что Филлип вот-вот расхохочется, глядя, как важно и торжественно выступает Бартолин.
— Того, что эта лошадь моя.
— Какая лошадь?
— Ту, которую он у меня украл.
— Откуда ты знаешь, что это он украл?
— Да он сам это сказал.
— Вот как? А где же эта лошадь?
— Да вот он ее запер, — и он с укором показал на Эммануеля.
— Ну а этим всем что надо? — спросил Филлип, кивнув в сторону мужиков, которые продолжали стоять, выставив вперед вилы.
— Да мы думали, что это разбойники едут, — смущенно признался Эммануель, — откуда нам было знать…
— Какие еще разбойники?
— А вы их не повстречали?
Филлип покачал головой.
— Они напали вчера на торговца.
— Да ну? А где?
— На дороге, — он махнул рукой, указывая направление. — А вы давайте расходитесь, — сказал он в сторону канавы.
Торговец стоял на ступеньке крыльца, растерянно глядя на странную кавалькаду, и лишь при виде легкомысленно одетой Анины он понял свое смешное положение, резко повернулся и исчез в темноте.
Глава восьмая
Арон, охотник за нутриями
Силас сидел на дереве и скалил зубы. Так им и надо, натерпелись они стыда, когда поняли, как опростоволосились, не могли отличить банду разбойников от Филлипа с Карло, лопухи несчастные. Неужели непонятно, что это размалеванный цирковой фургон? Хотя что с них взять, они, поди, никогда раньше и не видели его.
А как они таращили глаза на его мать! Силасу было не по себе, ведь глаза у них повылезли наружу, как у рыб, только оттого, что на ней был костюм канатной плясуньи. «Могла бы надеть дорожное платье, — подумал он, — к чему выряжаться для такой-то деревни». Ему было немножко стыдно, но в то же время он гордился, что у него такая мать, непохожая ни на одну женщину в этой деревне. Ведь они носили длинные юбки, все ходили в темном, даже молодые девушки. И выглядели скучно и бедно.
