class="p1">Планеты и знаки зодиака нарисованы с явной ориентацией на западноевропейскую иконографию власти. В описаниях свойств планет «политическая» составляющая тоже довольно значительна. Превратности этой самой «политики» навязываются самим ритмом следования друг за другом фаз планет. Георгий Фендул не совсем кривил душой, когда хвастался своим знакомством с восточной наукой — в миниатюрах есть и арабское, и античное влияние. Но немаловажное добавление фазы низвержения, deiectio, как заметил еще Фриц Заксль, неизвестной арабским художникам, есть новшество южноитальянского мастера, и оно связано с чисто западным сюжетом колеса фортуны[558]. Этот образ, в его средневековой форме берущий свое начало из «Утешения философией» Боэция, известен с XI века, причем в рукописи из Монтекассино царь изображен на колесе в четырех «фазах»: «правлю», «правил», «я без царства», «буду править» (Regno, Regnaui, Sum sine regno, Regnabo). Воспринятый из Боэция сюжет стал одной из излюбленных художественных метафор позднего Средневековья[559].
Парижская рукопись завершается повествованием о возрастах людей и несколькими незавершенными изображениями колеса фортуны (рис. 20)[560]. Эта тема традиционно присутствовала в астрологической литературе[561], но вовсе не только в ней. Рисунки выполнены в той же мастерской, что и остальные, но в простой акварельной технике. Сюжетно эта серия делится пополам между колесом фортуны (fol. 74v–79r) и радостями мирской жизни, праздниками (fol. 79v–85r). Эти последние можно сравнить со сценой из придворной жизни, изображающей Фридриха II, Изабеллу Английскую, музыканта и, возможно, поэта. Эта фреска раскрыта в начале 1990-х годов во дворце Финко в г. Бассано дель Граппа (Венето)[562]. Иконография колеса фортуны, распределенная на несколько полностраничных рисунков, соответствует ритму астрологических миниатюр: каждому возрасту соответствует свое колесо, положение каждой фигуры на колесе настолько напоминает фазу планет, что это не могло не бросаться в глаза средневековому читателю. Тексты дают небольшие сопроводительные комментарии. Чванливый подросток, играющий на цитре, похваляется своими успехами, надеется достигнуть трона любыми средствами, не исключая братоубийства, бессмертия и вечной молодости. Король кичится своей властью, Фортуна смотрит на него улыбаясь и обращаясь с простыми, но непримиримыми в своей ясности словами: «Посылая своих братьев в ад, презирая бедных, ты лишился королевской мантии»[563].
Рис. 20. Георгий Фендул. Астрология. Париж. Французская национальная библиотека. Lat. 7330. Л. 76r.
Придворная жизнь, с ее музыкой, красивыми одеждами, изысканной кухней, поэзией, подчинена земному времени, смене возрастов, колесу фортуны — неумолимому времени, одновременно циклическому и конечному. Человеческое общество — зеркало общества планет и звезд, которые тоже правят, ликуют, падают и, наконец, «умирают», чтобы снова взойти на трон и снова упасть. Оба мира подчинены Фортуне, разящей князей, собиравших неправедное богатство, построивших себе королевства «от моря до моря, от Ганга до края земли», забыв о страхе Божием[564]. Показав тщету мирской славы, Фортуна поворачивает свое колесо, и мы можем видеть стремительное падение всех этих персонажей земной истории[565]. Перед нами морализирующая астрология, предупреждение государю не забывать об астрологии, чтобы правильно править. Как мы увидим, это морализаторство было свойственно и Михаилу Скоту.
Не следует, однако, видеть в этой программе отрицание куртуазной культуры в целом — такое «презрение к миру» вполне уживалось с ней. Фортуна — одно из главных действующих лиц в историческом повествовании Петра Эболийского, где она активно помогает Генриху VI против «узурпатора» Танкреда[566]. При дворе Фридриха II было создано письмо о фортуне, свидетельствующее о чувстве огромной власти космоса над индивидом[567]. В иконографической программе собора г. Атри в Абруццо, приписываемой штауфеновскому художественному кругу, сохранился «Спор живых и мертвых», сюжет, также обладавший ярко выраженными морализаторскими коннотациями.
В Вероне, в башне аббатства Сан-Дзено, в 1230-х годах была создана фреска, недавно отреставрированная, изображающая государя, принимающего послов различных народов. Сцены охоты на вепря подчеркивают мужество монарха. Но торжественность момента не помешала художнику поместить на соседней стене колесо фортуны, которое должно было символизировать, видимо, неизбежное поражение врагов, поскольку в тот момент император собрал в Вероне гибеллинов Северной Италии[568]. Фреска помещена в зале типа loggiato, выходящей на фасад базилики, украшенный великолепным окном-розой. Эта роза, созданная в 1189 году Бриолото де Бальнео, также была украшена колесом фортуны, как это нередко можно видеть в храмах Италии (рис. 21)[569]. Эта роза находится ровно на той же высоте, что и фреска, и эта параллель может быть неслучайной ввиду их пространственной близости по отношению друг к другу. Фортуна в лоджато благосклонна к светской власти. На фасаде церкви она — скорее предупреждение всем верующим, входящим в храм и созерцающим богатое скульптурное убранство фасада: удача в этом мире ненадежна, верующий должен сделать выбор между верностью бренному миру и верностью Богу и Церкви[570].
И последний пример. В замке Анджера, что высится над ломбардским озером Маджоре, в конце XIII века архиепископ Милана Оттоне Висконти или его племянник Маттео заказали расписать приемный зал. Темой стала победа над семейством Делла Торре в битве при Дезио в 1278 году, давшей семье власть над Миланом. Тема раскрывается в нижнем регистре, а в верхнем над этими земными событиями, пусть и судьбоносными, как потом оказалось, разворачивается уже знакомая нам жизнь планет с их «домами» (илл. 21). Но самое интересное, что и здесь на более узкой боковой стене помещено масштабное изображение Фортуны, одно из самых крупных дошедших до нас в монументальной живописи того времени (илл. 22). Уникален по масштабу и сам цикл, в особенности если учитывать, что он не мог возникнуть без ведома архиепископа, много лет добивавшегося своего права вступить на собственную кафедру, пожалованную ему еще в 1260-х годах Урбаном IV[571]. Он точно знал, что такое превратности фортуны…
Эта игра образов в символически важных архитектурных пространствах и в рукописях смешивала смыслы, на первый взгляд противоречивые. Возвеличение и унижение светской власти представали перед глазами монарха в одном и том же месте, причем в политически важный момент. Это противоречиво лишь на первый взгляд, ибо в ритуалах и символике власти даже таких крупных властителей как папа римский, предостаточно было риторики бренности. Именно такая риторика и разворачивается перед нами в колесе фортуны, в метафорах возрастов и, наконец, в астрологических фазах, представленных в рукописи Георгия Фендула. Бег планет, то стремительно их возвышающий, то низвергающий, должен был восприниматься императором и его окружением как увещевание, как зерцало. Он мог увидеть в нем свои победы и поражения. Фортуна иррациональна, но астрология дает ключ если не к контролю
