каждой планете, которые Альбумазар черпал из Гермеса Трисмегиста, упомянуты у Фендула лишь однажды, как бы для всех планет сразу, в отрывке о Меркурии[547]. Возможно, что Фендул предполагал в своих читателях столь хорошее знание герметической традиции, что не счел нужным тратить на ее изложение пергамен. Но скорее, ему просто важно было лишь упомянуть этот авторитет, обозначить его присутствие в книге и тем поднять ее ценность. В любом случае, следы герметической магии при дворе Фридриха II находят[548].
Юпитер изображен на бордовом фоне также в виде сидящего на троне средневекового государя, с короной на голове, в королевской мантии (илл. 19). Его окружают созвездия до́ма: Рыбы и Стрелец. На листе 46r представлены антидома, Дева и Близнецы, сопровождающие сцену падения (occasus): Юпитер лишен мантии, его скипетр надломлен, а трон отсутствует вообще. Такое расположение миниатюр на одном развороте не случайно и немаловажно для толкования смысла всего иллюстративного ряда: именно для того, чтобы более контрастно показать величие и падение планеты, автор оставил свободным лист 45r, следующий за описанием (fol. 44v). Точно так же на развороте 46v–47r противопоставлены экзальтация при Раке (exaltatio) и низвержение при Козероге (deiectio): зритель одновременно видит небесного государя со всеми его инсигниями и «мертвого» Юпитера. Смысл такого ряда изображений был очевиден, но Фендул предпочитает уточнить его в колофоне: «Как видишь, все вещи подвержены опасности»[549].
Марс, как и полагается этой планете, изображен в виде воина: в золотом шлеме, с копьем и мечом в руках, отсутствует мантия и вместо черных туфель красные сапоги. Кроме «домов» (Скорпион и Овен) здесь присутствует еще обезглавленный пленник со связанными за спиной руками — меч был пущен в ход. Это не созвездие, но визуальный комментарий к расположенному на том же развороте (fol. 47v) тексту, в котором говорится о жестоких царях, бесчеловечных врагах, неправедных судьях, битвах, военных лагерях, насильственной смерти и прочих ужасах войны, за которые воинственная Красная планета делается ответственной[550]. В средневековой иконографии власти меч был инсигнией власти, символом правосудия. Марс с поднятым мечом в руке являет собой пример жестокого, несправедливого судии — как предупреждение судьям земным. В арабской традиции, например в рукописях аль-Суфи, Марс изображался склоненным на одно колено, с занесенным за голову мечом и с отрубленной головой врага[551]. Фендул, возможно, зная об этой иллюстративной традиции, по-своему уточняет ее, отталкиваясь от текста того же Альбумазара и, кроме того, вносит в нее визуальные коннотации, которые были понятны западному читателю — образ судьи-государя.
Солнце у Фендула представлено как глава всех вещей, мировой светильник (omnium rerum nitor et claritas universalis). Чтобы выделить Солнце среди других планет (наряду с Луной оно считалось со времен Античности одной из семи «блуждающих» звезд), Фендул изобразил его дважды на одном развороте: сначала как государя на троне, но большего, чем другие, размера, затем в виде квадриги. В правой руке Солнце держит диск, изображающий источник света, что согласуется с античной традицией, представленной в рукописях «Аратеи». Кроме того, это единственное изображение планеты, которое в колофоне названо «царем»[552].
Квадрига также должна была бы соответствовать античной традиции, но на квадратном поле миниатюры это явно вызывало некоторые композиционные сложности. Поэтому накрытая балдахином колесница, запряженная двумя «огненными» (оранжевыми) лошадьми, изображена в верхнем регистре, а еще две лошади — внизу. Колофон дает такой комментарий: «Это огненные колесницы, идущие перед ним (т. е. перед Солнцем. — О. В.). Это две лошади Аполлона»[553]. Не совсем ясно, почему использовано множественное число: возможно, автор имел в виду огненные колеса, напоминающие светящийся диск в руке Солнца. Упоминание имени греческого солнечного божества может означать желание создать определенную связь между арабской астрологией и античной мифологией. Но связь эта все же остается слабо выраженной, поскольку полностью разрушена целостность образа квадриги, управляемой Гелиосом, держащим на руке сына, Фаэтона, образа, который на юге знали, мы находим его у Михаила Скота[554].
В отличие от остальных планет, Меркурий носит на голове не корону, а платок, условно передающий тюрбан (илл. 20). На первой миниатюре атрибутом Меркурия является раскрытая книга, которую он держит в правой руке. Это естественно, поскольку в тексте (fol. 56v) говорится, что Меркурий покровительствует не только наукам, разуму, философии, красноречию, поэзии, но и работе с книгой[555]. Интересно, что на книге есть надпись: «В вышине рождается мудрость короля» (orietur ex alto sapientia regis). Вряд ли такая надпись могла быть обращена к кому-либо, кроме коронованного заказчика, которому покровительствующая философии планета предлагалась в виде зерцала, а наука о небесных телах — как особо достойное царственного внимания знание. Как покровитель наук эта планета ассоциируется в рукописи с античным героем Беллерофонтом, получившим в дар от богов крылатого коня Пегаса[556]. Тем самым устанавливается связь между миром людей и небесами. Возможно, возрождается античное представление о том, что звезды — это некогда смертные люди, вознесенные на небо за свои великие дела. Таким «героем», мудрецом, достойным ассоциироваться с планетой, для Фендула стал мифический, ориентализированный им Беллерофонт. В фазе экзальтации атрибутами Меркурия становятся струнный инструмент, похожий на лютню или большую вьеллу, а также висящая сбоку арфа. Это объяснимо из текста, где среди прочих наук квадривиума упоминаются метрика и ритмика. Меркурия знали не только как посланника богов, но и как покровителя художественного творчества и вообще мудреца. У Михаила Скота он изображен епископом (илл. 25)[557].
* * *
В этом обзоре иллюстративного ряда парижской рукописи и его связи с текстом я касался лишь тех миниатюр, которые, как мне показалось, могут дать представление об особенностях иконографии и о роли изображений в создании одушевленного образа звездного неба. Попробуем теперь увидеть всю рукопись целиком.
С уверенностью можно говорить о том, что главное значение автор придавал миниатюрам — именно к ним он сам написал пояснения. Дидактический характер этих пояснений выразился в использовании повелительного наклонения второго лица — таково обращение учителя к ученику. Часто встречающиеся указательные местоимения не оставляют сомнений в том, что изображения задуманы как наглядное пособие. Из альбумазаровского «Большого введения» взяты лишь краткие описания, объединяющие между собой серии миниатюр. Каждый такой пассаж с трудом можно назвать связным повествованием. Это скорее список свойств небесных тел, удобный для иллюстрирования, но уже сам по себе предполагающий в читателе определенное знакомство с астрологической литературой. Такого читателя в Южной Италии первой половины XIII века логичнее всего предполагать в ком-то из придворных Фридриха II или в нем самом.
