этим литургическим и богословским вопросом стоял целый ряд проблем этики, политики, искусства и мировоззрения в целом. Неслучайно и астрология, в ее крайних магических проявлениях, распространившихся под влиянием арабской литературы, в XIII–XV веках стала вызывать все большее опасение в церковных кругах, с одной стороны, и в среде гуманистов — с другой. Ее образы и метафоры, в сознании очень многих, в том числе и тех, кто боролся против нее, обладали отнюдь не символической, а реальной силой. Слияние магии, основанной на астральных культах, и спекулятивного изучения неба и его «законов» в ученой астрологии произошло в Багдаде в VIII–IX веках и уходит своими корнями в Харран. В XII–XIII веках христианский Запад познакомился с важнейшими произведениями этого интеллектуально-религиозного течения — работами Сабита бен Курры, Аль-Кинди и его ученика Абу-Ма‘шара. Аль-Кинди, в частности, в очень доступной форме изложил учение об «эффективном воображении» как основе магического воздействия человека на мир в небольшом трактате «О лучах», оказавшем большое влияние на становление европейской оптики в XIII веке[531].
Если дидактическая функция изображений созвездий в рукописи Фендула ограничена, это не значит, что они теряли ценность для заказчика. Четыре страницы с изображениями сопровождали всего одну страницу текста; паранателлонты, т. е. созвездия деканов, были самым очевидным образом отделены от зодиакальных созвездий эклиптики. Звездное небо, хотя и с определенными неточностями, было представлено полностью в неразрывном единстве с основными астрологическими данными. Среди близких к Фридриху II читателей нетрудно представить себе тех, кто могли использовать иллюстративный ряд для составления гороскопов, оценить его эстетические достоинства.
Иллюстрированный каталог заканчивается послесловием, взятым из 3 главы VI книги «Большого введения» (fol. 40v). В нем есть интересное объяснение, почему разные народы видят разные созвездия: это связано с тем, что по усмотрению природы (!) разные народы живут в разных регионах. Поэтому они находятся на разном расстоянии от солнца, и «плотность воздуха» (spissitudo aeris) тоже разная, что влияет на возможность наблюдения за движением светил[532]. В нескольких фразах излагается история возникновения астрономии: начало было положено персами, их дело продолжили индийцы, халдеи и египтяне, Птолемей и другие греки упорядочили собранный материал. Они же, а вслед за ними латиняне и испанцы, «наполнили межзвездное пространство своими глупыми сказками». Поэтому, продолжает Фендул, необходимо знать и то, что говорили о звездах персы и индийцы. В этом пассаже достаточно четко проявляется связь автора с традицией переводческой работы XII века, с ее преклонением перед арабской астрологией и неприятием античной мифологии. Непонятным остается только, кто имеется в виду под «испанцами»: толедские переводчики или арабские астрономы, работавшие в Кордовском халифате?
На листе 41r мы находим натурфилософское обоснование астрологии, позаимствованное из 3 главы I книги «Большого введения». В нем ставятся основные логические вопросы научного метода, сформулированные Аристотелем: вымышлено ли то, что изучается (inventum); предмет исследования (quid); каков он (quale); цель его существования (quare). У Альбумазара в первых вводных главах к его произведению связь с аристотелевской натурфилософией и его причинно-следственной эпистемологией выражена гораздо более четко, чем в этой выдержке[533]. Возводя астрологию в ранг философски обоснованной науки о природе, Альбумазар основывается на 5–6 главах 12 книги «Метафизики», где достаточно определенно выражена идея о главенствующей роли Солнца и эклиптики в земных процессах возникновения и уничтожения[534]. Но равномерного, почти неизменного движения Солнца по эклиптике, на которой оно пересекается со знаками зодиака, астрологам казалось недостаточно для объяснения земных явлений, поэтому весь звездный и планетный мир оказывается включенным в их поле зрения.
Эти идеи, как и ориентация на Стагирита, лишь вскользь выражены в тексте Фендула, было бы смешно говорить о какой-либо «философии астрологии». Но мы уже знаем, что аристотелевская натурфилософия нашла при дворе Фридриха II живой отклик. Поэтому смею предположить, что интерес этого интеллектуального круга к астрологии именно как к науке о природе, а не просто как к экзотическому гаданию, следует рассматривать неразрывно со всеми важнейшими натурфилософскими вопросами, обсуждавшимися в окружении императора.
Фендул хорошо понимал, что его иллюстрированную астрологию здесь оценят, только если ее подать «авторитетно», сочетая частные, технические вопросы с самыми что ни на есть глобальными. Он отметил лишь главное, достаточно прозрачно намекнув на свое знакомство с перипатетической традицией: существование предмета исследования (inventum) доказывается через зрение (visus, т. е. путем чувственного восприятия); что он собой представляет (quid) исследуется разумом (ratio); «субстанция небесных тел» (quale) не может представлять собой ни один из четырех элементов, ни их смешение, ибо в таком случае она, будучи «началом» (causa elementaris), была бы подвержена возникновению, уничтожению, увеличению и другим подобного рода изменениям. Поскольку же она чужда всему этому, «он решил, что и субстанция небесных кругов, и субстанция звездных тел состоит из некой пятой природы. Качество этих тел — в форме: они сферичны, прозрачны, от природы наделены движением»[535]. Не называя имени, Фендул цитирует Аристотеля, у которого наряду с традиционными для древнегреческих физиологов четырех элементов большое значение уделяется пятому — эфиру. На четвертый вопрос о причине (quare) Фендул ответа не дает. Но определения, данные в эпилоге к описанию знаков зодиака, касаются, по всей видимости, и планет, рассматриваемых на следующих страницах.
Сразу за изображением Альбумазара, как бы разделяющим две части произведения, следует (fol. 42r) описание Сатурна и его качеств:
«Сатурн по природе холодный, сухой, иногда же влажный, темный, острый, тяжелый, тяжко пахнущий, ненасытный, упорный, много размышляющий, обладающий хорошей памятью. Ему принадлежат сельское хозяйство, заселение земель и вод, величина и вес вещей, распределение мер, большие владения, часть ремесел: штукатуры, землекопы, плотники и т. п. Далее, крайняя нужда и бедность, плавание, долгий и трудный путь, длительное изгнание, внезапное появление трудностей и опасностей. Далее, вражда, развратность, обман, предательство, вред, злодеяния. Мерзость, одиночество, размышление и понимание, определенное мнение и стабильная дружба, предвидение. Далее, царство, консулы, все несчастья, нечестивость и жестокость, плен, цепи, кандалы, тюрьма, проклятие и постоянное вероломство, тяжкий и необузданный гнев, ненависть ко всякому благу и зависть. Далее, страх, тоска, боль, покаяние, страсти, сомнение, ужас, прикрытие, труд, наказание, ущерб, похороны и похоронный траур, сироты и вдовы, наследства и старые вещи. Далее, старец, отцы, деды, прадеды и родственники по этой линии. Далее, слуги, рабы, наемные рабочие, евнухи, сброд, нечисть, бесплодные, ленивые; отдельные части тела: уши, правая рука и селезенка, а также все виды хронической меланхолии. Далее, злодеи, воры, расхитители могил и грабители, всякая магия и всяческие злодеяния. Наконец, длительное размышление, сдержанная речь, понимание сокровенных тайн, неисчерпаемая тайная глубокая мудрость»[536].
Такого
