– Элис, тебе плохо? – встревоженно спросила Дебора.
– Нет, все нормально. Извини, просто…
«У тебя кто-то есть?» – бросила она ему, как полагается романтическим героиням, когда их предают. Она сама этому не верила, просто нужно было что-то сказать. Однако Бен замялся, и Элис поняла, что угадала.
– Неожиданно…
– Да, тут есть над чем подумать, – заметила Дебора.
Элис кивнула, вновь села на козетку и вдруг вспомнила подслушанную в метро фразу, которую записала, чтобы использовать в книге: «Я велела себе надеть трусы большой девочки и сделать то, что должна». Элис устала темнить. Пора надеть трусы большой девочки и встретиться лицом к лицу с прошлым.
– Ты говорила о Клемми, – произнесла она. – Полагаю, она рассказала тебе, что увидела через окно лодочного сарая.
– Да. А потом случилось то, что я себе никогда не прощу. Видишь ли, я все сказала папе. Это я виновата, что он впал в ярость.
Элис нахмурилась.
– Не понимаю, как это связано.
– Ты знаешь, что увидела Клемми?
– Конечно.
– Тогда ты понимаешь, как она смутилась и испугалась. Клемми прибежала ко мне, и я сказала ей, что все улажу. Меньше всего я хотела говорить об этом папе, но в конце концов мне стало его жалко, а на нее я страшно разозлилась. Глупая, наивная идиотка! Лучше бы я промолчала!
Элис была совершенно сбита с толку. Он… она… разозлилась на кого? На Клемми?.. Как, скажите, могло то, что случилось между ней и Беном в лодочном сарае, вызвать припадок буйства у отца, да еще такой сильный, что папа убил Тео? Сердито вздохнув, Элис сложила ладони.
– Дебора, прошу, остановись. День сегодня был долгий, и у меня кружится голова.
– Да, конечно, бедная ты моя сестричка! Хочешь еще чаю?
– Нет, я не хочу чаю. Я хочу, чтобы ты толком рассказала, что увидела Клементина.
* * *Дебора начала рассказывать, а когда закончила, Элис захотелось встать и уйти из этой красивой гостиной, побыть одной там, где никто ее не потревожит и можно сосредоточиться. Воссоздать в памяти каждую встречу с Беном, каждый разговор, каждую улыбку. Она должна понять, почему ничего не замечала. Как выяснилось, Клемми видела через окно не Элис, а Дебора ничего не знала о влюбленности Элис. Ей и в голову не пришло обвинять Элис в том, что она помогла Бену похитить Тео. У Деборы были свои причины помнить имя садовника.
Элис не стала задерживаться. Сослалась на усталость, пообещала Деборе, что они скоро встретятся, и ушла. В метро сидела неподвижно, переваривала новую информацию, пока эмоции сменяли одна другую.
Господи, какой же она была маленькой, зацикленной на себе дурочкой! Доведенный до отчаяния, тоскующий ребенок, настолько погруженный в свой собственный мир, что не видит ничего вокруг. А Клемми знала, она пыталась рассказать об этом Элис той темной ночью во время бомбежек, но даже тогда, почти десять лет спустя, когда они обе стали взрослыми, а война показала им, почем фунт лиха, Элис была слишком глупой, чтобы выслушать сестру. Боялась, что Клемми увидела ее с Беном и связала это с похищением Тео. Но Клемми не видела Элис и Бена вместе. Элис ошибалась. А что, если она ошибалась насчет судьбы Тео?
Всю вторую половину дня Элис каталась в метро, почти не замечая других пассажиров. Она долго верила в свою версию событий; теперь откровения Деборы заронили крохи сомнения в ее душу. Элис была уверена: выкуп не потребовали потому, что похищение прошло не так, как планировалось. Однако, выбравшись из душного кокона вины, Элис вдруг поняла, что вся ее версия не выдерживает критики, это всего лишь предположение, не подкрепленное доказательствами и больше похожее на сюжет романа, причем довольно плохого.
Даже уверенность Элис в том, что ночью она видела в лесу Бена – на чем, собственно, она и построила свою теорию, – теперь казалась выдумкой восторженной девицы, которая очень хотела взглянуть на предмет своей страсти еще раз, вот и приняла желаемое за действительное. Было темно, Элис стояла довольно далеко, а в тот вечер в Лоэннете собралось триста человек, чтобы отметить канун Иванова дня. Это мог бы быть кто угодно… или вообще никого. Лес порой обманчив и любит подшутить над человеком, отбрасывая причудливые тени. Лучше бы Элис туда не ходила. Может, все сложилось бы иначе, если бы она дождалась мистера Ллевелина, как обещала. Вполне вероятно, что ее старый добрый друг остался бы в живых. (Об этом Элис обычно старалась не думать. О том, что не дождалась его, о «важных вещах», которые он хотел с ней обсудить, о том, как несчастный старик умирал на берегу ручья… А вдруг она бы его спасла, если бы сразу отправилась на поиски?)
Элис увидела свою версию в новом свете. Полная бессмыслица: садовник, чьи друзья нуждаются в деньгах, похищает сына работодателей в ночь, когда те устраивают большой прием, и хочет потребовать выкуп. Он использует потайной туннель и пузырек со снотворными таблетками, в точности следуя плану, который придумала шестнадцатилетняя девица… Смех, да и только! Никакой Бен не похититель. Элис позволила чувству вины себя ослепить. Подростковая убежденность застывает как цемент, и никакими взрослыми рассуждениями ее не поколебать. Впрочем, Элис и не пыталась. Из кожи вон лезла, чтобы вообще об этом не думать.
Версия Деборы, хотя и неприглядная, отличалась ясностью. В ней была логика, простота, выраженная в последовательности событий и даже неизбежность. Тео никогда не покидал пределы Лоэннета. Именно поэтому полиция не нашла никаких следов. Он погиб дома, от рук человека, которого любил и кому доверял. Еще одна жертва Первой мировой и ее бесконечных ужасов.
Элис почувствовала, как оживает горе, вызванное той давней смертью, глаза под темными стеклами очков наполнились слезами. Она оплакивала своего маленького брата, а еще отца, хорошего человека, совершившего чудовищное преступление. В эту минуту жизнь показалась Элис невыносимо жестокой и холодной, и она вдруг поняла, что очень устала. Хотя Элис не верила в Бога, сейчас она благодарила его за то, что Клемми погибла, так ничего и не узнав. Умерла, веря в свою сказку о бездетной паре и о новой счастливой жизни Тео.
Замешательство и угрызения совести, ужас и скорбь переплелись в душе Элис, когда она в конце концов отправилась домой. И все же вечером, выйдя на станции метро «Хэмпстед», Элис почувствовала и облегчение. Все это время она винила себя за то, что рассказала Бену про туннель, – а через семьдесят лет признание Деборы, предполагавшее совсем другую версию, в некотором роде сняло камень с души Элис.
Впрочем, не облегчение подвигло Элис попросить Питера позвонить Сэди Спэрроу, а любопытство. Когда-то Элис рассмеялась бы в лицо тому, кто предположил бы, что она доверит самые интимные подробности своей семейной истории постороннему человеку. Не позволили бы гордость и скрытность. Но Элис состарилась. Время истекало. Услышав рассказ Деборы, она так и эдак вертела имеющиеся факты, переставляла их в различной последовательности. Картина жизни изменилась, и Элис, лежа без сна в постели, вдруг поняла, что должна узнать правду.
Долгие годы писательства приучили мозг тщательно сортировать информацию и превращать ее в повествование, и потому ей потребовалось совсем немного времени, чтобы выстроить факты по порядку. Однако доказательств не хватало, тут и там зияли прорехи; хотелось их заполнить. Элис сама провела бы расследование, но всему свое время и место, а в восемьдесят шесть лет уже чувствуешь некоторые физические ограничения. Появление профессионального детектива, рвущегося докопаться до правды, казалось мистически предопределенным, как сказала бы мама. Кроме того, после тщательного изучения личности Сэди Спэрроу, которое Элис проводила со вторника, задействовав свои знакомства в Департаменте уголовного розыска, Сэди уже не была посторонней.
Элис достала досье и тщательно прочитала заметки, задержавшись на описании недавних расследований Сэди. Судя по всему, она была отличным сыщиком, о ней отзывались по-разному: называли влюбленной в свою работу, настойчивой и просто упертой. В ее послужном списке не нашлось ни одного темного пятна, и даже Дерек Мэйтленд не хотел говорить о ней ничего компрометирующего, а это уже что-то. Однако Элис умела быть убедительной, и он сдался. Элис следила за делом Бейли в прессе – ее всегда интересовали дела о людях, пропавших без вести. Вскоре полиция заявила, что мать бросила девочку, и расследование прекратили, а после Элис прочитала статью, где утверждалось, что дело замяли. Она догадалась, что проболтался кто-то из своих, а теперь точно знала, кто именно. Никогда не лишне подстраховаться, и хотя сама мысль об этом была неприятна (как ни крути, шантаж есть шантаж), Элис не сомневалась, что с информацией, полученной от Дерека Мэйтленда, она сумеет убедить детектива Спэрроу не распространяться о наследии семьи Эдевейн.
Элис закрыла папку и взглянула на часы. Минутная стрелка почти дошла до цифры двенадцать, и это означало, что через несколько секунд Сэди Спэрроу опоздает и Элис получит небольшое, но приятное преимущество. Станет хозяйкой положения, и все будет в порядке. Она вдруг поняла, что сдерживает дыхание, и покачала головой, удивляясь приступу суеверности. Вот ведь дурочка! Как будто если гостья опоздает, то встреча пройдет успешно!.. Элис собралась, взяла газету с кроссвордом, который пыталась закончить еще с завтрака, и бросила бесстрастный взгляд на секундную стрелку, приближающуюся к двенадцати. Минутная стрелка дернулась, когда в дверь постучали, и, как Элис ни успокаивала себя, ее сердце тоже подпрыгнуло.
