январе следующего года.
Как пишет председатель фабзавкомов Петрограда Матвей Животов, в конце января петроградские заводы, не имея заказов, приостанавливались один за другим. Тогда ему и его товарищам показалось, что нужно создать новый орган в дополнение к ВСНХ, который бы сосредоточил в своих руках «все дела заявок и заказов». Даже Ленина это поразило, ему такая мера показалась чрезмерной. Он посоветовал фабзавкомам усилить борьбу с контрреволюцией и саботажем…
«Началось сокращение производства, стали рассчитывать с заводов молодежь, были затруднения с питанием», — это признание Надежды Константиновны, к которой, как и к ее мужу, приходили ходоки с жалобами.
Проблемы росли как снежный ком.
На практике «рабочий контроль», когда сами трудящиеся на местах должны наводить «порядок» на своих фабриках и заводах, превратился в захват предприятий, и не потому, что была дана такая команда из Смольного. Ленину в этом случае даже не приходилось ничего говорить. По словам одного из профсоюзных активистов, «началось умышленное оставление капиталистами предприятий на произвол судьбы, повальное бегство их от растущей диктатуры рабочего класса».
Умысел оставался у капиталистов один — спасти свою жизнь и жизнь жен и детей.
«Как же, Владимир Ильич, может быть организован рабочий контроль, если нет никаких общегосударственных органов, регулирующих этот контроль. Контроль будет носить крайне пестрый характер. Во многих случаях рабочие и так рассматривают фабрики как свои, если оставить декрет в таком виде, как вы предлагаете, тогда каждая группа рабочих просто будет рассматривать этот декрет как разрешение делать все что угодно», — пытался увещевать автора декрета секретарь ВЦСПС Соломон Лозовский (расстрелян в 1952 году).
И получил ответ: «Сейчас главное заключается в том, чтобы контроль пустить в ход. Пусть рабочие проявят инициативу…» Вот его и запустили, и проявили инициативу… Чем она закончилась? Приехавший в Смольный из Иванова-Вознесенского, родины первого Совета, Алексей Киселев, глава местного комитета РСДРП(б), прошел в кабинет Владимира Ильича, который слушал товарища из глубинки и радовался, когда тот докладывал о решительных действиях.
Интересно, погасла ли на лице вождя улыбка, когда он услышал, что «касса отделения Государственного банка пуста, что нигде — ни в городском управлении, ни в казначействе, ни в отделениях банка — нет денежных знаков, что все общественные организации осаждаются рабочими, крестьянами, служащими, инвалидами и семьями принятых на военную службу, что мы находимся в невероятно тяжелых условиях и крайне нуждаемся в поддержке Советского правительства».
Приехали в Смольный представители с Урала, где дела были такие же, как в Иванове. Добрались до Ильича, часовой, «не то латыш, не то из кавказских народностей, по-русски не понимал или не хотел разговаривать. На шум вышел хозяин кабинета и в ответ на обращение уральцев заметил:
— Я читал вашу записку. Жаль, что вы сидите здесь безрезультатно, когда у вас на местах столько дел. А вы не арестовали членов правления?
— Нет.
— Плохо, плохо. Разве можно так. Сейчас ведь пролетариат у власти…»
На чем держалась вера рабочих? Почему терпели? Они знали: новая власть не берет себе ничего. Что удалось Ленину в первые месяцы власти, так это провести в жизнь принцип Парижской коммуны об оплате чиновников, которая не должна была превышать заработок рабочего. Кассир в Совнаркоме получал 500 рублей, второй секретарь технический — 550, секретарь — 700, управделами — 800. А народные комиссары — по 500 и по 100 рублей на каждого иждивенца. Себе Владимир Ильич положил 500 рублей. Низшим служащим в ноябре 1917 года решили жалованье поднять, а высшим — опустить! А когда весной следующего года управделами повысил вождю оклад, то схлопотал выговор. Разве это не вдохновляло, не рождало веру и надежду у людей?
Вот почему, когда Ильич с женой приехал в Выборгский район на встречу нового, 1918 года, его встретили с радостью. После выступления посадили на стул и начали по-русски «качать». Качали и Надежду Константиновну. Крупская, вспоминая об этом, не забыла, что автомобиль их проехал с трудом через наваленные горы снега. «По случаю упразднения дворников никто снег не очищал». Всего два месяца понадобилось диктатуре пролетариата, чтобы «образцового порядка» в столице, так радовавшего Ильича в октябре, не стало.
Выстрелы в народ
В Москве на Пречистенке есть Померанцев переулок, названный так в 1922 году в память о прапорщике Померанцеве, командовавшем революционным полком, сыгравшим важную роль при установлении советской власти в Москве в 1917 году. В бою на подступах к Кремлю его ранили, спустя пять лет полагали, что он убит, как Добрынин, Лисинова и другие герои Октября, которых решили увековечить в названиях московских улиц и площадей.
А Померанцев в это время заканчивал Московский университет, стал физиком, занимался наукой, читал лекции и тщательно скрывал революционное прошлое. Профессор Померанцев жил в Москве, но мало кто знал, что Померанцев переулок носит его фамилию. В 1967 году, когда отмечали полвека со дня Октябрьской революции, я отыскал бывшего прапорщика на Юго-Западе, застав дома с наушниками на голове. Профессор сидел перед радиоустановкой «Урожай» и слушал «Голос Америки». Чтобы соседи не догадывались о его увлечении вражескими радиоголосами, он пользовался наушниками. Предпочитал «Урожай» всем другим приемникам потому, что эта установка позволяла лучше принимать заглушаемые радиопередачи.
Профессор Померанцев преуспел в науке, был автором учебника, награждался орденами. Но и страха натерпелся, особенно до войны, когда его принуждали сотрудничать с госбезопасностью. Органы он, по его признанию, готов был информировать, но подписывать обязательства, получать клички и все такое прочее не хотел. Наушники на голове героя Октября говорили сами за себя.
Естественно, меня интересовало, почему профессор отошел от революции, так долго не засвечивался как бывший выборный командир полка. И получил короткий и откровенный ответ:
— После разгона Учредительного собрания я разошелся с Лениным и Троцким и не захотел больше принимать участия в насилии…
Юный Померанцев, служа в полку, надеялся, что Учредительное собрание определит путь России, даст ей Конституцию, даст землю крестьянам, свободу народу. Большевики обличали Временное правительство за то, что медлит с созывом этого собрания, обещали немедленно провести выборы делегатов, как только захватят власть. Поэтому и пошел навстречу солдатам, точнее, их комитету, который предложил стать полковым командиром в то время, как другие офицеры не пожелали выполнять решения Московского Совета.
Правительство Ленина, как и правительство Керенского, два с лишним месяца официально называлось Временным: как теперь говорят, легитимность ему могло придать Учредительное собрание, высший орган власти, избранный народом России. Принявший постановление об образовании Совнаркома съезд Советов представлял только рабочих и солдатских депутатов. Воли крестьян, воли всех других социальных слоев, подавляющего
