большинства населения Российской республики он не выражал.
Произошел исторический парадокс: взявшие власть большевики никому ее отдавать не намеревавшиеся, дали возможность провести выборы в Учредительное собрание. Они выставили своих кандидатов на выборах и… проиграли, хотя некоторые большевики прошли избирательную кампанию, получили мандаты народных избранников. Ильич баллотировался по нескольким округам и по пяти из них прошел в депутаты, что свидетельствует о его не угасшей популярности. Он дал согласие быть делегатом от Балтийского флота, предпочтя его мандат возможности представлять Петроградский губернский и Московский столичный округа.
Но за несколько недель до открытия высокого собрания, на съезде крестьянских депутатов, в ответ на реплику социалиста-революционера, что, мол, земельный вопрос решится на Учредительном собрании, Ленин ответил ему: «Есть хорошая русская пословица — на бога надейся, а сам не плошай».
И не оплошал. Для приехавших в Питер со всех концов России депутатов, а подавляющее большинство их состояло в партии социалистов-революционеров, выделили общежитие на Болотной улице, бывший лазарет, где стояли больничные койки. Так правительство отнеслось к народным избранникам. Делегаты-большевики встречались с почетом, они направлялись в Смольный, где, как пишет Борис Соколов, испивший горькую чашу депутата Учредительного собрания, «получали всевозможные удобства». Он же в своих воспоминаниях рассказал, что до открытия первого заседания началась подготовительная законодательная работа: «Готовились всевозможные проекты законов. Обсуждались вопросы, имевшие огромное государственное значение. Комиссия земельная, народного образования, иностранных дел, комиссия первого дня открытия Учредительного собрания… каких только там комиссий не было!
Все эти комиссии весьма энергично работали, заседания их были многолюдны и по-своему интересны. Вызывались эксперты…»
По-видимому, у Ленина не сразу возникла мысль разогнать законодательное собрание. Поначалу пришла в голову идея, что нужно принять закон, который бы давал избирателям право отзывать ранее выбранных депутатов. К комиссии, которая с дней правления Временного правительства готовила выборы, был приставлен большевистский комиссар Урицкий. За отказ ему подчиняться члены комиссии были арестованы для острастки, а затем по указанию Ильича выпущены. Возглавлял эту комиссию конституционный демократ В.Д. Набоков, отец известного российского поэта…
Открытие первого заседания Учредительного назначили на 5 января, к тому времени в столицу приехало больше 400 делегатов, так что кворум был. У Ильича созрел четкий план действий: предъявить законодателям ультиматум, заранее зная, что они его не примут, утвердить все декреты советской власти и лишь после этого продолжить работу.
Вся Россия знала, что на втором съезде Советов было решено: «Образовать для управления страной, впредь до созыва Учредительного собрания, временное рабочее и крестьянское правительство…» И вот временщики начали диктовать волю тем, кто должен решить их судьбу.
— Мы скажем народу, что его интересы выше интересов демократического учреждения. Не надо идти назад к старым предрассудкам, которые интересы народа подчиняют формальному демократизму… — так говорил тогда Ильич…
Перед открытием «учредилки», как стали презрительно называть Учредительное собрание, в правительстве знали, как с ним покончить.
Большевики собрали военный совет, на него пришли те, кто брал Зимний. Образовали военный штаб, разбили город на участки. Назначили комендантом Таврического дворца, где должно было заседать Учредительное собрание, Урицкого. Комендантом района Смольный-Таврический дворец утвердили Бонч-Бруевича, который не только управлял делами, но и ведал набиравшейся тайной полицией.
Сторонники Учредительного собрания намеревались провести 5 января мощную антиправительственную демонстрацию, воздействовать на психику большевиков. Социалисты-революционеры, меньшевики, тогда еще свободно проходившие в Смольный, спрашивали, что правительство намерено предпринять, если состоится демонстрация, направленная против него. И получили ответ от управделами, исполнявшего обязанности председателя Комитета по борьбе с погромами:
— Сначала уговаривать, потом расстреливать.
Снова в столицу вызвали моряков «Авроры», к ним добавили отряд с броненосца «Республика» под предводительством матроса Железнякова, «анархиста-коммуниста». В районе Таврического дворца курсировали патрули. Установили полевой телефон. Вызвали егерский полк, поручив ему охранять мост через Неву. Морякам Железнякова приказали к Таврическому дворцу демонстрантов не пропускать:
— Если вы встретите врагов революции — пощады им нет, и пусть ваша рука не дрогнет.
Одна колонна демонстрантов была встречена матросом Железняковым, который поднял над головой винтовку. Умея говорить, он обратился к толпе, убедил не напирать. Возник митинг, которому матросы не мешали. Здесь кровь не пролилась. После митинга люди разошлись.
Но другую колонну, на углу Литейного и Невского, расстреляли.
Каждый советский школьник хорошо знал о расстреле демонстрации на углу Невского проспекта и Садовой улицы, который произошел 3 июля, когда вооруженная толпа шла брать Зимний. Во всех школьных учебниках помещалась фотография, сделанная в тот момент, когда демонстранты разбегались в разные стороны, оставляя на проспекте павших.
Снимал ли кто-нибудь из вездесущих фотохроникеров расстрел 5 января 1918 года? Очевидно, снимал. Но эти фотографии никогда при советской власти нигде не публиковались, и о расстреле ничего учителя на уроках не говорили. Как объяснить детям, что огонь открыли по мирной демонстрации?
«Вооруженного восстания, которое готовил „Союз защиты Учредительного собрания“, не вышло, — пишет Надежда Константиновна, — была обывательская демонстрация под лозунгом „Вся власть Учредительному собранию“, которая на углу Невского и Литейного столкнулась с нашей рабочей демонстрацией, шедшей под лозунгом „Да здравствует Советская власть“. Произошло вооруженное столкновение, быстро ликвидированное».
О том, что большевики дали команду стрелять по мирным демонстрантам, Крупская не пишет, представляет дело так, что столкнулись между собой две демонстрации — обывательская и рабочая, между которыми и завязалась перестрелка. Но все было не так. Ни о какой «нашей рабочей демонстрации» сведений нет. Противостояли «обывателям» матросы и красногвардейцы, они стреляли по толпе.
Иную версию оставил нам Бонч-Бруевич, за которым закрепили район между Смольным и Таврическим дворцом, где кровопролития не случилось.
«…В нашу 75 комнату (там располагалась советская тайная полиция, Комитет по погромам. — Л.К.) пришло несколько известий о вооруженных столкновениях на Невском и Литейном, где наши войска ответили огнем на выстрелы из толпы, сразившие несколько человек. Пострадавших с той и другой стороны доставили в городскую больницу на Литейном проспекте. Владимир Ильич распорядился немедленно назначить следствие об этих столкновениях…»
Как видим, Бонч-Бруевич представляет дело так, что стрелять начали демонстранты. «Наши войска ответили огнем на выстрелы из толпы». Здесь ни о какой «нашей рабочей демонстрации» ничего не говорится, только о наших войсках.
Третья версия события изложена Павлом Дыбенко, наркомом по военным делам, командовавшим всеми матросами. Он приводит диалог, состоявшийся между ним и Бонч-Бруевичем. Шеф тайной полиции в пять часов вечера, когда Учредительное собрание открылось, выговаривал наркому:
«— Вы говорили, что в городе все спокойно; между тем сейчас получены сведения, что на углу Кирочной и Литейного проспекта движется демонстрация около 10 тысяч человек, вместе с солдатами. Направляются прямо к Таврическому дворцу. Какие приняты меры?
— На углу Литейного
