На этом я запнулась.
Ритани? Правильный Ритани. Тот, который носил облик человека… но ведь и, правда, он же наказан, наказан страшно и беспощадно. Его собственные дети в шесть лет обретут магию крови.
— Его обязательно? Обязательно-обязательно?
— Да. Потому что он видел больше, чем другие, знал больше. А значит и спрос с него тоже больше.
— Но это неправильно… — прошептала я. — Правда. Неправильно.
Лэри Вероника задумчиво смотрела на меня:
— Неправильно?
— Неправильно.
— Что ж, хорошо. Тогда последний вопрос, наказание для князя Канната?
— Что, — прошептала я в ужасе, — это тоже нужно?!
— Да.
Лэри не добавила больше ничего, но как-то я поняла, что … это самое главное. Самое важное.
Как наказать того, кто виновен во всём этом? Кто подарил мне свободу и сам её отобрал? Я… я не знаю.
Во мне ничто не отозвалось, когда я прокрутила эту мысль в голове. Она не была ни правильной, ни неправильной. Она была «никакой». Плоской. Пустой.
Но чем больше я смотрела на князя Канната, тем отчётливее понимала, что знаю, что я хочу. Чем хочу его наказать. И что хочу.
Это понимание крепло с каждым мгновением.
— Лэри, — прошептала я. — Я знаю… но могу я сначала с ним поговорить? И… наверное, сказать «спасибо». Он — меня пугает, до сих пор, особенно одержимостью, но в то же время, он многому меня научил, пока… пока… — я обхватила себя за плечи, — пока мы делили тело марионетки на двоих.
Отговаривать меня лэри Вероника не стала, щёлкнула пальцами:
— Осенняя аллея, — улыбнулась она, но в её улыбке я увидела грусть, — тебе ведь нравится осень?
Я кивнула. И мир дрогнул, разобрался на кусочки и собрался заново.
Я бы упала, но мужская рука меня поддержала, помогла устоять, чуть тронула завитой локон волос и тут же отпустила.
Вскидывая глаза, я готовилась к чему угодно, но не к тому, что мужчина, который меня поймает, будет так спокоен и так… не кровав. Обычный и, пожалуй, обыденный.
— Ожидала другого?
— Душа, — поняла я. — В крови-то запачкан изначально был Ритани, а не … вы.
— Точно. Прогуляемся, лэри?
Я хотела сказать что-то лёгкое, ни к чему не обязывающее, но смутилась под ироничным взглядом. Он был другим.
Но, как ни странно, как ни смешно, а я уже знала этого мужчину. Я видела его в поступках и словах. Это им я восхищалась. Это за него мне было до слёз обидно.
Не Кровавый князь, которым он останется в истории навечно, а Князь Каннат — тот, кто пошёл ради своего брата на жертвы, а в итоге из-за одной девчонки не закончил дело своей жизни.
Как же обидно!
— Не грусти, Медуница, — Каннат улыбался. — Слышишь?
— Но почему? — вскинула я к нему заплаканное лицо.
— Потому что ты — прекрасна. Запачканный кровью я не должен был даже стоять рядом! Но некоторое время мы были бок о бок. Я видел твои улыбки, слышал твой смех, осязал твоё тело, обонял запах твоих духов. Я не мог тебя коснуться, но я провожал тебя глазами. Я полюбил тебя, когда увидел, и ты — в моём сердце осталась даже после того, как мой последний вздох растворился в реальности. Я ни о чём не жалею. Пожалуй, это главное, что я рад тебе сказать. Я рад, что ты встретилась в моей жизни. Я рад, что ты в ней была. Я рад, что могу сказать это лично.
Каннат отступил на пару шагов, опустился на одно колено:
— Я не буду твоим рыцарем, лэри, я не буду твоим хранителем, я не буду твоим демоном или кошмаром. Мне не стать твоим спасителем, я стал лишь причиной твоей гибели. И то, что я сделал, я сделал лишь чтобы исправить то, что сотворил. Но я не жалею ни о чём. Спасибо, что ты была в моей жизни. Спасибо, что ты была столь прекрасна, что позволила мне — запачканному кровью познать любовь. Спасибо, что позволила мне любить себя. Спасибо, что плакала по мне. Спасибо.
Он поцеловал мою ладонь, едва-едва уловимо, и поднялся, ожидая своего приговора.
А я … всё, что я смогла сквозь слёзы выдавить, было:
— Отпускаю тебя!
Глава 24. Имя
Холод.
Холод окутывает меня с головы до ног. Но этот холод… тёплый. Он меня не ранит, не замораживает, не пытается разбить меня на кусочки. Он просто есть. Это холод и я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Кто я? Что я? Где я?
Я не знаю.
Я где-то. Я что-то… Нет. Я кто-то.
Но кто именно? Холод надёжно скрывает.
Вокруг темно, поэтому мне даже не подсмотреть, что вокруг или как я выгляжу.
Но откуда-то я знаю, что я не оправдала чьих-то ожиданий, а кто-то любил меня просто за то, что я — это я.
Я не знаю, почему я помню именно это? Но второе раз за разом кажется мне важнее.
А потом темноту начинает тревожить имя. Тёплое имя, пахнущее горчичным мёдом и терпким яблоневым туманом у реки. Это имя очень простое, но почему-то мне хочется зажмуриться довольной кошкой и отозваться ему.
Кто зовёт меня? И почему?
Я тянусь навстречу имени, но снова застреваю. Холод не хочет меня отпускать, холод удерживает меня в своём плену и шепчет на ухо:
— Не уходи, останься. Со мной тебе будет хорошо…
Но раз за разом звучит моё имя, и я хочу к нему.
Иногда то, как звучит это имя, меняется, словно бы кто-то другой в отчаянии или тоске пытается выдавить его, сквозь сжатое спазмом горло.
Иногда это имя кричат, кричат так, словно бы бьются в стену или закрытую дверь.
Но в такие моменты во мне очень мало сочувствия…
И кто-то смеётся в моих мыслях и моей душе:
«Правильно, пусть так ты будешь не такой уж и светлой, но тебе — и не нужно быть светлой. Достаточно того, что ты — есть. Потому что то, что ты делаешь — само по себе уже ценнее, чем если ты скажешь подлецу, что он подлец, а тому, кто совершил подлость, что он её совершил».
Я не понимаю.
Для меня всё ещё загадка, кто я. И почему женский голос, который обращается ко мне из глубин меня, порой такой сочувствующий.
«Через это тоже придётся пройти, потому что ты — перестаёшь казаться, теперь ты — становишься. Медь и железо, железо и медь. Мне интересно, к какому выводу однажды придёшь ты. Я буду присматривать».
Почему-то меня успокаивает это обещание, я снова засыпаю в объятиях холода, и снова открываю в нём глаза.
Имя…
Тот, кто шепчет его, зачем он зовёт меня?
Этот голос мне знаком. Мне даже немного смешно, я не знаю, кто я — но мне знаком этот голос.
Он больше не кажется мне неправильным… А когда-то казался?
Мне всё время кажется, что я быстрее узнаю этот голос, чем вспомню себя.
Но мгновение проходит, холод снова меня убаюкивает. Я закрываю глаза.
Мне не страшно.
А потом я вдруг понимаю, какое конкретно имя слышу.
Медуница.
Действительно, и мёдом гречневым, и яблочным туманом над рекой. Кисленьким, дразнящим.
Я знаю, кто меня зовёт.
Не знаю, зачем. Не знаю, как он нашёл это место. От НЕГО это место было хорошо защищено.
Но ещё в моей голове всплыло кое-что ещё.
В тот самый момент, когда я отпустила Канната, ни о чём не думая, не рассуждая, меня вернуло обратно к лэри Веронике.
И в её руках я ревела несколько часов, отпуская всё, что накопилось и накипело за годы унижений, разочарований и мучений.
А потом мы пили горячий сладкий чай с маленькими булочками в каком-то замке, сидя в уютной нише, обложившись маленькими подушечками.
Тогда я спросила:
— Почему? Я ведь должна была наказать его…
Лэри Вероника улыбнулась и спросила:
— Зачем бы нам нужно было чудовище, Медуница? Как ни крути, нам была нужна сестра-ведьма. Нужно было понять, что конкретно ты будешь делать, получив право казнить, но не миловать. Это была последняя проверка, и ты её блестяще прошла.
Обидно не было, было очень-очень понятно. И мотивы, и действия, и то, что я эту проверку прошла, отзывалось где-то в груди тёплым комочком магии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Ведьма.
Я становлюсь ведьмой.
Настоящей.
Свободной.
Но… только вот…
— А что мне делать-то теперь?! — вырвалось у меня невольно.
