все дети делают со своими родителями. Всего несколько дней, а потом я снова буду готова вернуться к реальности.
Спрыгнув с последних ступенек, я пробегаю оставшиеся метры, распахиваю входную дверь и бросаюсь в объятия матери, которая как раз поднимается по лестнице. Она говорит что-то, чего я не могу разобрать, а потом обхватывает меня руками. И больше ничего. Она просто крепко сжимает меня в объятиях.
– Милая моя, – всхлипывает она. – Не могу поверить, что ты снова со мной.
Я зарываюсь лицом в изгиб ее шеи и закрываю глаза.
– Привет, мам.
Она прерывисто смеется:
– Привет, Блум.
Кажется, мы стоим так несколько часов: я прижимаюсь к маме и пытаюсь хоть ненадолго заглушить свои панические мысли. Сердце колотится, глаза горят, но слез нет. Мое сердце будто не доверяет всему этому миру. Нервы по-прежнему натянуты до предела, и я чувствую, как моя сила кипит под кожей, готовая в любой момент вырваться наружу и защитить меня.
– Ты в порядке? – спрашивает мама, когда я отрываюсь от нее, и быстро оглядывает меня блестящими от слез глазами. – Они тебе ничего не сделали?
Я качаю головой, хотя мысли автоматически возвращаются к инциденту с Элией и Уильямом. И к стеклянной бутылке, которой я лично ударила себя по голове. Но все это не так существенно.
– Все нормально.
– Мы едем домой, – решительно объявляет она, хватая меня за руку. – Нам нужно поговорить с твоим дедушкой. Ты должна рассказать нам, что…
– Подожди! – энергично говорю я, вырываясь из объятий матери, хотя дается это мне чертовски трудно. Я предпочла бы провести остаток дня, делая вид, что все это меня совершенно не касается. Но это важно. Меня втянули во всю эту кашу, и теперь только от меня зависит, как из нее выбраться.
Мама озадаченно смотрит на меня:
– В чем дело?
Я беспокойно оглядываюсь по сторонам. Не думаю, что кто-то из повстанцев Ванитас устроил засаду в коридоре, но я далеко не наивна. Они будут искать меня.
– Мы можем пойти куда-нибудь, где сможем поговорить? Наедине и не дома? – Без дедушки и любопытных жителей Зимнего Дома.
– Блум, я…
– Я серьезно, – твердо говорю я. – Пожалуйста, мама, нам нужно… нужно поговорить. После этого можем отправиться домой.
По-прежнему вижу в ее глазах непонимание, но где-то в их глубине таится что-то еще. Что-то, чего я не могу понять. Возможно, беспокойство или угрызения совести. Нам нужно срочно поговорить друг с другом. Часть меня не может дождаться, когда я вернусь домой и заберусь в свою кровать. Но я знаю, что мне нужно несколько минут наедине с мамой, когда через плечо не заглядывает дедушка, а за стеной не подслушивает кучка служащих.
– Хорошо, – наконец сдается она и берет меня под руку. Не знаю, выражает этот жест заботу или же недоверие, но в моем сознании больше не осталось места, чтобы думать об этом. – Давай просто покатаемся. В машине нам никто не помешает.
Киваю и следую за мамой из дома. Снаружи я быстро оглядываюсь, но не замечаю никого подозрительного. Потом мы с мамой садимся в черную машину с тонированными стеклами, припаркованную у дороги.
Пока мама заводит двигатель и включает обогрев салона, я на миг закрываю глаза. Пока я в безопасности. Несколько минут мы едем по улицам молча. С неба вновь начинают падать густые хлопья снега, и мама включает дворники.
– Сейчас должна быть весна, – тихо шепчет она. – Снега уже не должно быть.
– А как же ночные заморозки? – с искренним любопытством спрашиваю я. – Они ведь даже в мае бывают!
– Согласно легенде о богах, заморозки весной – это напоминание богов о том, что сезонные семьи – всего лишь их земные представители, – чисто механически объясняет мама. – Они призваны напоминать нам, что, хоть мы и контролируем времена года, наша власть не сопоставима с могуществом богов. Мы можем провозгласить наступление весны, но боги вольны управлять погодой по своему усмотрению. К тому же теперь этот небольшой зимний след весной стал своего рода традицией в память о богах. Мы просто оставляем снег на какое-то время, но это совсем другое дело. Это не в нашей власти.
Я фыркаю.
– Во всем кроется какая-то легенда, да?
Мама пожимает плечами.
– Наша история стара, Блум. Это много-много веков, в течение которых можно было придумывать истории и создавать легенды.
Я бросаю на нее осторожный взгляд:
– И я многого не знаю, верно?
– Ты прошла, так сказать, мини-версию обучения. Поскольку у тебя не было способностей, я не считала нужным заставлять тебя зубрить всю эту теорию. Да ты особо и не интересовалась этим.
Несмотря на то что мне это представляется в несколько ином свете, сейчас дело не в этом.
– Я не это имею в виду, – с легким раздражением замечаю я. – Я говорю о том, о чем не знал Сандер, о чем не знает Зара. О том, что вы нам не рассказываете.
Минуту она молчит, словно раздумывая, стоит ли и дальше мне лгать. Но потом тяжело вздыхает:
– Ты имеешь в виду Ванитас.
– Да.
Мама бросает взгляд через плечо, включает поворотник и паркуется на узкой боковой улочке. Вокруг нас мир окутало мрачной серой пеленой; люди снуют мимо нас, надвинув на лица капюшоны.
– Что они тебе сказали? – спрашивает мама, не глядя на меня.
– Дело не в этом. Я хочу узнать об этом от тебя.
И снова она не отвечает сразу. Если раньше у меня были сомнения в том, что она что-то знает, то теперь они попросту испарились.
– Ванитас был Пятым сезонным Домом, – наконец, раздается ее нерешительный голос. – Но это ты, наверное, это знаешь.
Я киваю:
– Да. Я познакомилась с потомками.
Мама резко поворачивает ко мне голову:
– Это невозможно.
– Что?
– Вся семья Роша была уничтожена. Кто-то из очень дальних родственников, может, и остался в живых, но родословная была прервана.
Я в ужасе смотрю на нее, пытаясь осмыслить то, что она только что сказала.
– Ты только что сказала «уничтожена»?
– Блум, это было задолго до твоего и моего рождения. Я не собираюсь это защищать, Блум, но в истории каждой семьи и каждой страны есть глава, о которой они не любят говорить. Это не делает нас плохими людьми.
– Ты права, – неохотно признаю я. – Но тот факт, что вы заметаете все это под ковер и сражаетесь с повстанцами Ванитас, позволяет мне так говорить.
– Ты не знаешь…
– Вот именно! – сердито прерываю я. – Я ничего об этом не знаю, кроме того, что мне рассказали повстанцы. Так, может, будет лучше, если ты расскажешь мне нашу сторону истории? Тебе так не кажется? – Когда она не реагирует и вместо этого снова переводит взгляд на темную улицу, я наклоняюсь к ней. – Пожалуйста, мама! Я заслуживаю того, чтобы знать правду. Я больше не стою в сторонке и только наблюдаю за происходящим, теперь я в самом центре событий!
– Но я не хочу,
