Внезапно Перси задвигался у нее над головой, это напомнило ей, где она находится. Ею овладела паника: как могла она позволить себе такое? Она чуть ли не публично целуется с мужчиной, которого едва знает! Если увидит отец, все кончится жутким скандалом. Маргарет отстранилась, тяжело дыша. Гарри просунул голову дальше, чтобы поцеловать ее еще раз, но она его оттолкнула.
– Пусти меня, – сказал он.
– Не говори глупостей! – прошептала она.
– Пожалуйста.
Это было невозможно. Она уже испытывала не искушение, а только один страх.
– Нет, нет, нет!
У него был расстроенный вид.
Она смягчилась:
– Ты самый приятный человек, которого мне довелось встретить за долгое время, а может быть, и за все время. Но все же отправляйся спать.
Гарри понял, что она говорит серьезно, и ответил грустной полуулыбкой. Он что-то хотел сказать, но не успел: она задернула занавеску.
Маргарет внимательно прислушивалась, ей показалось, что она слышит тихие удаляющиеся шаги.
Она выключила свет и легла, все еще учащенно дыша. Боже, думала Маргарет, это похоже на сон. Она улыбнулась в темноте, вспомнив вкус поцелуя. И при мысли об этом принялась легонько себя поглаживать.
Мысли ее вернулись к первой возлюбленной, Монике, двоюродной сестре, которая гостила у них летом, когда Маргарет было тринадцать. Моника, хорошенькая шестнадцатилетняя блондинка, казалось, все знала и понимала, и Маргарет с самого начала привязалась к ней.
Моника жила во Франции и, наверное, поэтому или потому, что ее родители отличались большей беспечностью, чем родители Маргарет, любила ходить голой в спальне и ванной детской половины дома. Маргарет никогда еще не видела обнаженную взрослую женщину, и ее приводили в трепет пышная грудь Моники и золотистого цвета волосы между ног: у нее самой тогда грудь была маленькая и всего лишь легкий пушок внизу.
Но Моника сначала совратила Элизабет – некрасивую, склонную командовать Элизабет с какими-то пятнами на подбородке! Маргарет слышала, как они шушукались и целовались по ночам, и это ее то приводило в трепет, то сердило, то заставляло ревновать и, наконец, завидовать. Она видела, что Моника влюблена в Элизабет. Это было больно, заставляло чувствовать себя брошенной, когда они обменивались многозначительными взглядами и вроде бы случайно прикасались друг к другу, гуляя в лесу и даже сидя в столовой за чашкой чаю.
Затем, однажды, когда Элизабет уехала с матерью в Лондон, Маргарет наткнулась на Монику в ванной. Та лежала в теплой воде, закрыв глаза, и ласкала себя пониже живота. Она услышала, как вошла Маргарет, заморгала глазами, но не прекратила этого занятия, и Маргарет, испуганная и зачарованная, смотрела, как Моника доводит себя до кульминации.
В ту ночь Моника пришла в постель к ней, а не к Элизабет, но сестра устроила целый скандал и пригрозила все рассказать родителям, поэтому в конце концов они делили Монику, как жена и любовница, образовав раздираемый ревностью треугольник. Маргарет все лето чувствовала себя виноватой обманщицей, но сильнейшая привязанность к француженке и новообретенное физическое наслаждение не дали ей отступить, и кончилось все это лишь в сентябре, с отъездом Моники обратно во Францию.
Лечь в постель с Яном после Моники стало для Маргарет грубым шоком. Он был неловок и нескладен. Она поняла, что юноша этого типа ничего не знает о женском теле, а потому не может доставить ей такого удовольствия, какое ей давала Моника. Однако вскоре Маргарет преодолела первое разочарование, а Ян так сильно ее любил, что его страсть скрашивала неопытность.
Вспомнив Яна, она, как обычно, почувствовала, что вот-вот расплачется. Она пожалела, что не занималась с ним любовью намного чаще и охотнее. Она сначала противилась, хотя желала этого не меньше, чем он, и Ян несколько месяцев упрашивал ее, пока Маргарет наконец уступила. Однако потом вновь заупрямилась. Она боялась заниматься сексом в своей спальне из страха, что кто-нибудь обратит внимание на запертую дверь и начнет думать, почему дверь закрыта на ключ, боялась любви на открытом воздухе, хотя знала бесчисленное множество тайников в лесу за домом, ей было неприятно пользоваться квартирами приятелей Яна из боязни огласки. И за всем этим стоял страх: если узнает отец, что он с ней сделает?
Раздираемая желанием и беспокойством, она всегда занималась любовью украдкой, торопливо и с чувством вины, и до отъезда Яна в Испанию это удалось им только три раза. Конечно, Маргарет беспечно воображала, что впереди у них сколько угодно времени. И вот его убили, и вместе с этой вестью пришло горькое сожаление о том, что она больше никогда не останется с ним наедине, и Маргарет плакала так, что, казалось, не выдержит сердце. Она-то надеялась, что они проведут вместе долгие годы и научатся приносить счастье друг другу. Но больше она его не увидит.
Ей хотелось теперь, чтобы она отдавала ему себя свободно и раскованно с самого начала и чтобы они занимались любовью неистово и при каждой возможности. Прошлые страхи казались такими незначительными теперь, когда его похоронили на пыльном холме в Каталонии.
Вдруг ее пронзила мысль, что она снова совершает ту же ошибку.
Она хотела Гарри Маркса. Все ее тело изнывало от этого. Гарри был единственным мужчиной после Яна, вернувшим ей желание. Но она его оттолкнула. Почему? Потому что испугалась. Потому что они летят в самолете, койка слишком узка, кто-то может услышать, отец совсем рядом, и она боялась, что их застукают.
Опять она ведет себя глупо и слабохарактерно?
А если самолет разобьется? Ведь это первые полеты через Атлантику. Сейчас они на полпути между Европой и Америкой, в сотнях миль от суши в любом направлении. Если что-нибудь случится, они все погибнут в считанные минуты. И последней мыслью будет сожаление о том, что она не занималась любовью с Гарри Марксом.
Пусть самолет не разобьется, но и тогда, вполне возможно, она упускает последний шанс. Кто знает, что будет, когда они приедут в Америку? Она собиралась завербоваться в армию, как только сможет, а Гарри говорил, что хочет стать пилотом канадских военно-воздушных сил. Он может погибнуть в воздушном бою, как погиб Ян. Какой смысл в ее репутации, кого волнует отцовский гнев, если жизнь Гарри будет так коротка? Она уже почти жалела, что не впустила его.
Предпримет ли Гарри еще одну попытку? Вряд ли. Она так твердо отказала ему. Любой, кто игнорирует такой жесткий отказ, должен быть полным олухом. Гарри был настойчив, это ей льстило, но он не осел. Сегодня Гарри не станет просить ее снова.
«Какая же я дура!» – подумала она. Гарри мог бы сейчас уже быть здесь, надо было только сказать «да». Она принялась ласкать себя, воображая, что это делает Гарри, и мысленно протянула горячую руку и погладила его обнаженное бедро. Оно покрыто мягким, светлым пушком, подумала Маргарет.
Она решила встать и сходить в дамскую комнату. Может быть, ей повезет и Гарри тоже встанет или попросит стюарда принести ему выпить или чего-то еще. Она накинула халат, отстегнула занавеску и села. Койка Гарри была плотно затянута занавеской. Она просунула ноги в шлепанцы и встала.
Уже легли почти все. Заглянула в кухню: пусто. Конечно, стюарды тоже хотят спать. Наверное, дремлют в первом салоне, где отдыхают после вахты члены экипажа. Двинувшись в противоположную сторону, она прошла гостиную, где заядлые картежники, чисто мужская компания, все еще резались в покер. На столе находилась бутылка виски, к которой они то и дело прикладывались. Маргарет прошла дальше, слегка покачиваясь, потому что полет был не очень гладкий. Ближе к хвосту пол слегка приподнимался, салоны отделяли ступеньки. Два-три пассажира еще читали – сидя, с незадернутыми занавесками, но большая часть коек плотно закрыта. Было очень тихо.
В дамской комнате не оказалось ни души. Маргарет села перед зеркалом, посмотрелась. Ей показалось странным, что кто-то мог счесть ее желанной. Лицо ничем не примечательное, бледное, глаза чуточку отливают синевой. Единственное ее достоинство, думала она иногда, – это волосы, длинные, прямые, цвета яркой бронзы. Мужчины часто обращают внимание на ее волосы.
Каким показалось бы Гарри ее тело, впусти его она? Может быть, ему покажутся отвратительными ее большие груди, они, наверное, должны наводить на мысль о материнстве или коровьем вымени. Маргарет слышала, что мужчины предпочитают маленькие груди совершенной формы, ну как бокалы, в каких на приемах подают шампанское. «Мои на такие бокалы, увы, не похожи», – подумала она грустно.
Ей хотелось бы быть миниатюрной, как модели в журнале «Вог», а она выглядела, скорее, как испанская танцовщица. Когда она надевала бальное платье, ей всегда приходилось носить под ним корсет, иначе ее бюст колыхался сам по себе. Но Яну очень нравилось ее тело. Он говорил, что журнальные модели похожи на кукол. «А ты – настоящая женщина», – сказал он однажды, когда украдкой в бывшей комнате для прислуги целовал шею и гладил груди Маргарет, просунув сзади руки под ее кашемировый свитер. Тогда она радовалась, что у нее такая пышная грудь.
