– Мать честная! Лео, ты свел краску.
Яспер вошел в гараж и замер под веревками, натянутыми поперек гаража. Провел ладонями по висящим 500-кроновым купюрам, хихикнул, как от щекотки, и виноватая улыбка обернулась лестью:
– Лео, ну, ты просто гений, вот это да…
– Ты взял десять тысяч. Из чистых денег.
– Да. Но…
– Скажи-ка мне. Как можно профукать десять тысяч за четыре дня?
Яспер вроде бы вздохнул, с облегчением. Теперь он знал, зачем вызван сюда – из-за денег.
– Как? Лео, блин, ты что, забыл? Ну, приглашаешь в бар герлу, выпиваешь стакашек до, вот тебе уже три
сотни, потом аперитивчик и закусон, как положено, и бутылка вина и… тыща долой… потом ночной клуб. Такси. А потом…
– Ладно. Тогда можешь взять еще чуток. – Он протянул Ясперу пустой пластиковый пакет. – Бери, черт этакий! Они твои.
Яспер вскинул руки, ему стало не до шуток.
– Это твоя доля. Если поделить, что осталось, на четверых.
– Но… как же следующий раз? Расходы… Надомного чего спланировать и…
На сей раз его не перебивали, но он осекся, глядя на то, что теперь держал в руках Лео.
АК-4. И больше всего он испугался не оружия. А обмотки вокруг ствола.
– Черт… ты продолжил пробы?
– Это работает. Если я выстрелю здесь, никто ни хрена не услышит, даже соседи. – Лео кивнул на деревянную панель под веревками. – Могу показать. Один выстрел. Чтоб ты знал, как оно звучит.
Он взвел курок, прицелился, выстрелил. И самодельный глушитель поглотил звук, от которого они могли бы оглохнуть.
– Я знаю, что ты выдернул предохранительное кольцо.
– Предохранительное кольцо?
– Бомба, Яспер!
Бессмысленная виноватая улыбка.
– Нет… Лео, нет…
– Бомбу собирал я. И… ты ведь сам сказал, я придумал, как очистить деньги от краски, я придумал глушитель. И оружейное хранилище. И секретную комнату. Думаешь, я бы стал собирать ненадежную бомбу, которая могла взорваться в любую минуту, а потом послал товарища на Центральный вокзал с нею в сумке! Сперва ты лгал. Теперь ты меня оскорбляешь.
Лео чуть приподнял оружие, вниз стволом.
– Лео, послушай, я думал… я думал… блин, Лео, ты должен понять…
Яспер осекся. Но Лео кивнул: дескать, продолжай, блин, я хочу послушать.
– …я думал, что… можно создать больше кутерьмы и паники, если по-настоящему использовать то, что мы имеем. Верно? Чрезмерное насилие, Лео! Ты же всегда…
– Добавить ничего не хочешь?
Яспер смотрел на оружие и глушитель.
– Добавить?
– Да. Насчет того, что случилось в поезде по дороге из Гётеборга домой.
– Ничего особенного там не случилось.
Ладонь Лео с силой хлопнула его по лицу, оплеуха, не столько болезненная, сколько унизительная. Яспер отлетел назад, замахал руками, так бывает, когда не понимаешь, что происходит, когда человек, которому доверяешь, наносит тебе удар.
Упираясь в стену локтями и плечами, он встал. Но даже не успел утвердиться на ногах – ладонь Лео хлестнула по другой щеке, и он опять упал, сильно ударившись затылком об пол.
– Унижение, Яспер? Думаешь, это круто? А?
Яспер лежал, стараясь перехватить взгляд Лео, а в собственных его глазах читалось всё разом. Недоумение. Разочарование. Ненависть. Обида. Животное, готовое драться, но не прикрывшее горло.
Лео дождался, пока Яспер снова встанет. Тогда-то и поднял оружие. Повернул его. Протянул Ясперу. Тот машинально взял, толком ничего не понимая. Даже когда Лео схватился за ствол и приставил дуло к собственному лбу, прижал к медленно пульсирующей там злости.
– Ты унизил Винсента! Моего младшего брата!
Яспер пытался опустить оружие, но Лео схватил
его правую руку, разогнул пальцы и положил указательный на спуск.
– Перестань, Лео. Перестань!
Новый удар по щеке, на которой уже проступили широкие красные полосы.
– Угрожая моему брату, ты угрожаешь мне! Прижимая ствол себе ко лбу, Лео шагнул вперед,
и Яспер попятился.
– Унижая Винсента, ты унижаешь меня!
Спина Яспера уперлась в стену, банкноты, развешенные на веревке, болтались между их лицами.
– Если ты решил убить его, сперва убей меня! Разочарование, ненависть, недоумение во взгляде
сменились чем-то иным, пришедшим изнутри, чем-то, чего Лео никогда раньше не видел. Ужасом.
– Прости. Лео… прости.
Они долго стояли вот так, лицом к лицу.
Лео выпустил оружие.
– Теперь забирай свои деньги. И уходи.
Он забрал автомат из судорожной хватки Яспера, поставил на предохранитель.
– Лео… Лео… Прости! Больше такое не повторится! Клянусь! Не повторится, никогда…
Последний удар, уже не ладонью. И Яспер не упал, просто сполз вниз по стене.
– Клянусь… черт…
Струйка слюны и крови на губах.
– Все, что ты знаешь обо мне и что я знаю о тебе, после твоего ухода останется в этих стенах, – сказал Лео. – И мы с тобой никогда больше не увидимся.
Он подождал, пока дверь гаража закроется. Снова один. Наверно, теперь все и правда кончено.
Но нет.
Пока нет. Не для него. Пока нет.
Он против них, против всех этих вонючих легавых, он бросит вызов всему полицейскому корпусу и одержит над ними верх, – настал его черед ставить требования, а они будут слушать и дадут те ответы, какие ему нужны.
62
Джон Бронкс никогда ни перед чем не пасовал. Не мог. Ни перед людьми, ни перед расследованиями. Вообще ни перед чем. Возможно, это сила – никогда не сдаваться и не отступать, ходить с мотором в груди, который никогда не отключается. А возможно, это ад – собирать и носить в себе, никогда не освобождаясь от этого груза.
Сейчас он был близок к тому, чтобы именно так и сделать. Ведь недели шли за неделями, месяц за месяцем. И он по-прежнему ничего не знал.
Их не существовало.
Сколько раз он намеревался сказать Карлстрёму, что не может больше заниматься этим делом. И всякий раз поворачивал в коридоре назад. Они все-таки где-то здесь.
Однако сейчас решение принято: это дело не должно быть первоочередным, ему надо заняться другими расследованиями, чтобы восстановить энергию.
– Привет, – сказала Санна.
Она теперь не останавливалась на пороге, не стояла в дверях, не смотрела на него равнодушно, хотя никогда не заговаривала о том единственном, о чем он мог думать при встрече с нею, – о долгой прогулке и поцелуе, который мог бы стать новым началом.
– Найдется минутка?
Он кивнул, и она села напротив него, на один из картонных ящиков, как в последнее время бывало раз в неделю, всегда с новыми страничками в добавление к отчету криминалистов. Сейчас у нее были с собой два прозрачных уголка и коричневый конверт, все это она положила ему на стол.
– Письмо лежало в твоей почте. А вот это – четырнадцать тысяч четыреста крон.
Она отодвинула конверт в сторону и сосредоточилась на верхнем пластиковом уголке. Внутри были купюры достоинством 500 и юо крон. Все светло-розовые.
– Они поступили к нам с автозаправок. В магазине ими не расплатишься, но автомат разницы не замечает.
Бронкс часто видел банкноты, перепачканные спецкраской, и всегда они были ярко-красные.
– Я вполне уверена, они были в сумке у грабителя, когда он выходил из Сберегательного банка в Уллареде, – продолжала Санна. – Мы сделали анализ краски, она такая же, как в ампулах, оставшихся в банковской конторе, которые мы активировали и испытали на списанных купюрах, с благословения Госбанка Швеции. Краска, Джон, от того же производителя и из той же поставки.
Стопочка из трех-четырех документов. Все обозримо и аккуратно, как всегда, когда Санна представляла анализы и заключения.
– И вот тут-то становится вправду интересно. На каждой купюре я нашла следы ацетона. Никогда не слыхала ни о чем подобном. Обыкновенный ацетон! Как только они додумались? Я сама попробовала, и при надлежащей пропорции ацетона и воды… Джон, ее вообще не видно, красная краска полностью растворяется!
Бронкс открыл второй прозрачный уголок, вытащил купюры, внимательно рассмотрел, ощупал. Настоящие. И с виду нормальные.
– Те, что у тебя в руках, испачканы краской всего несколько дней назад, из ампулы, которую запустила я сама. Сейчас они выглядят как совершенно нормальные деньги. Если грабители тоже сумели найти правильную смесь… тогда у них в руках почти весь последний куш, и банковской системе придется менять методы. Опять.
Она закончила и пошла прочь, как всегда. Будто ничего не произошло.
– Санна!
Она остановилась у двери.
– Да?
– Может… прогуляемся? Пива выпьем?
– Нет.
– Нет? Но… прошлый раз?
– Прошлый раз?
– Ты знаешь, о чем я.
– Это был просто поцелуй.
– И кое-что еще, кроме поцелуя.
– Нет, Джон, больше ничего.
Санна вернулась в его кабинет, все сильнее заливаясь румянцем, как всегда, когда черпала силу в глубине своего существа.
– Джон?
Вот так она выглядела, когда сказала, что любит его.
Вот так выглядела, когда он сказал ей “уходи”.
