Шлепанцы и синие шорты. Белая футболка с тюремным логотипом на груди. И тюремщик на полшага позади него.
Сэм раздался вширь. Еще больше ярости превращено в мускулы. Лицо без всякого выражения, без жизни. Труднее всего жить в настоящем, не имея возможности его прочувствовать.
Вот здесь вы будете сидеть. Вот такими станете.
А вот это ждет тебя, Старший Брат.
– Ты заранее подал заявку, – сказал Сэм.
– Да, я…
– Но я и на сей раз не пек пирогов. Ты пришел не повидаться.
Каждый прислонился к стене. Дальше отодвинуться невозможно.
– Я перекусил по дороге. – Джон выдвинул стул, сел. – Прошлый раз, когда я был здесь, они ограбили только инкассаторскую машину и банк. Теперь на их счету инкассаторская машина и восемь банков, а еще они взорвали бомбу на Центральном вокзале и держат в тайнике более двух сотен единиц автоматического оружия.
Сэм слегка усмехнулся.
– Черт, лихо работают ребята… как ты их назвал?.. Военная Банда?
Джон облокотился на стол. Такой же шаткий, как и стул.
– Здесь четыреста шестьдесят три заключенных на длительные сроки. И после восемнадцати лет, Сэм, ты всех их знаешь. И они всех знают.
– Слушай… мы уже говорили об этом. Верно? Если б я что-то и знал, черта с два сказал бы полицейской ищейке.
– Но сейчас обстоятельства в корне изменились. Сэм, забудь про банки. Прежде чем эта банда принялась палить почем зря, в уголовном мире было ровно тринадцать единиц краденого автоматического оружия. Теперь его хватит, чтобы вооружить все шведские преступные группировки, с которыми ты тут каждый день обедаешь. Любой метящий в гангстеры скоро может получить в руки боевое оружие. И тогда речь пойдет уже не о расстрелянных видеокамерах – под пули может угодить множество невинных людей, и даже тот, кто не желает говорить с полицейской ищейкой, вряд ли сочтет это хорошей перспективой.
Ироническая улыбка погасла, выражение лица Сэма как будто немного смягчилось.
– Я с этим не примирюсь, Сэм. С тем, что пострадают невинные.
Всего лишь на мгновение.
– Не пойму, какого черта ты на них зациклился.
– Я тебе сказал почему. Я никогда не примирюсь с тем, что кое-кто решает свои проблемы с помощью насилия. Когда инкассатор показывает им фотографии своих детей, а они суют ему в рот ствол, лишь бы получить то, что хотят.
– Но ведь он инкассатор. Если человек решил стать инкассатором, он должен принять и риск. Инкассаторские машины грабят.
– А как насчет банковской операционистки, которую они уложили на пол? Лежать лицом вниз с рваной раной на щеке! Ей никогда уже не заснуть без снотворного. Ее глаза, видел бы ты ее глаза… как у нашей мамы, тогда.
Сэм наконец отлепился от стены, подошел к столу, где сидел Джон. Вены на его предплечьях походили на дорожную карту, он вцепился в спинку стула, будто хотел ее раздавить.
– Она работала в банке. Сама выбрала эту работу. И знала, что банки грабят.
Сэм не был уголовником, когда получил пожизненный срок. Он стал им в этих стенах.
– Значит… по-твоему, они правильно делают?
– Я провел здесь восемнадцать лет… ты-то как думаешь?
Сэм чуть разжал пальцы на спинке стула, руки приобрели обычный цвет.
– Ты вот сидишь тут на этом паршивом посетительском стуле. А я сижу здесь. Ты предпочел держать его за руку. Я предпочел ударить в ответ.
Сэм посмотрел на Джона, давним знакомым взглядом, без иронии, без презрения, без ненависти, без вины.
– Раз в неделю меня посылали к психологу. Чтобы какой-то идиот объяснял мне, что я зарезал отца из-за несчастливого детства. Что это… не моя вина.
Он сел напротив Бронкса, положил на стол руки с набухшими венами.
– Пропади все пропадом. Я свой выбор сделал. И сижу здесь. Говорить о том, что тогда произошло, все равно что гонять одну и ту же кассету… Он по-прежнему здесь, каков бы ни был наш выбор. Что бы мы ни делали. Никакой психолог этого не изменит. Прими это.
Джону вдруг захотелось прикоснуться к этим рукам, положить на них свою ладонь, но физический контакт между ними прекратился много лет назад.
– Я пришел поговорить, но не о нем.
– Конечно, ты пришел, потому что хочешь сделать меня своим стукачом.
Он вспомнил последний раз, когда легонько тронул Сэма за плечо, а тот сбросил его руку, будто получил удар.
– Я слыхал, ты сидел при нем.
– А ты сидишь здесь, Сэм.
– Ты держал его за руку.
– Тебе наверняка известно, кто все это творит.
– Мама мне рассказала. Ты сидел возле больничной каталки и держал его за руку. За ту самую руку, которая… тебя избивала.
– Сэм, ты же наверняка что-нибудь слыхал. Имя. Тайник с оружием. Кто-нибудь всегда проболтается. Ты мой брат, все останется между нами, понятно?
– Ты держал его за руку. Но приходишь сюда, братишка, и воображаешь, что ради тебя я побегу всех расспрашивать?
Сэм нажал на кнопку в стене, вызвал охрану.
– Свидание окончено.
– Уже?
– Уже.
В точности как прошлый раз. Шестьдесят минут, после нескольких месяцев, слишком много времени. Какая тишина. Они избегали смотреть друг на друга, и в конце концов Джон не выдержал:
– Они братья. По крайней мере, двое из них.
Два охранника вывели Сэма из комнаты для свиданий, один впереди, второй позади. И когда они были уже у лестницы вниз, Сэм обернулся:
– Джон! Я больше не желаю тебя видеть.
60
Лео осторожно вытащил из миски пять мокрых пятисоткроновых купюр, сложил каждую пополам и повесил на веревку, протянутую в гараже от стены до стены. Мокрая бумага тяжелая, и когда они высохнут, придется их по одной распрямить и разгладить утюгом.
Веревка зигзагами тянулась через весь гараж, вторая крыша из развешенных купюр различного достоинства – уже не никчемных.
Пластиковая сумка, которую он принес сюда пятнадцатью часами раньше, ничего не стоила, наполненная бумагой, потерявшей всякую ценность. Так он и относился к ее содержимому, когда закрывал дверь гаража.
Второй раз они свою ценность потерять не должны.
Если б видел в них то, чем они были на самом деле, – два с лишним миллиона крон в купюрах, перемазанных красной краской, деньги, которые невозможно использовать, – он бы никогда не нашел решения. Злость, ярость на операционистку, испортившую добычу, подсунувшую в сумку с деньгами ампулу краски, помешали бы изобретательности, и испачканные деньги так бы и остались не более чем никчемной бумагой.
Начал Лео с пятисоткроновой купюры, расправил ее в руках, красная краска пересекала лицо покойного короля. Он потер купюру пальцем, краска с бумаги не сошла. Да, наверно, всю сумку придется сжечь.
Потом он посмотрел на свой большой палец. Тот выглядел не так, как раньше. Тонкий слой красной краски покрывал кожу.
Однокомпонентная краска.
Как всякий строитель, он знал, что однокомпонентные вещества не подвергались воздействию других реагентов, а потому нестойки.
По-прежнему не смея думать про два миллиона, он открыл железный шкаф с горючими жидкостями, достал пластиковую бутылку с бензолом и капнул немного на стокроновую купюру. Красная краска растворилась мгновенно. Правда, через несколько секунд растворилась и оригинальная печать. Итак, можно. Красную краску можно удалить. Теперь надо только подобрать правильный растворитель.
Ренол. Метанол. Денатурированные спирты. Он даже поэкспериментировал с уксусной кислотой, прежде чем обнаружил, что лучше всего действует самый доступный растворитель – химически чистый ацетон. Как и бензол, он растворял оригинальную краску и ультрафиолетовую защиту. Но не настолько быстро и не целиком. Время. Главное – определить точное число секунд. И он пробовал на купюрах низкого достоинства – двадцатикроновых, а иногда пятидесятикроновых.
Правильное время. И правильная пропорция ацетона и воды в мисках.
Ацетон! Его можно купить в любом магазине по соседству. Он проинструктировал Аннели, велел взять машину и закупить пятьдесят литров в разных местах, а сам продолжал смешивать, отмерять, взвешивать.
В итоге усилия увенчались успехом.
Уничтожив 114 400 крон, он наконец-то достиг идеального результата. Ацетон, вода и время – и перепачканные краской два миллиона будут отмыты.
Он развешивал на веревке очередную порцию 500-кроновых банкнотов, когда в дверь постучали.
– Вонища, как на лакокрасочной фабрике, – сказал Винсент.
– Тебе нужна вентиляция, Лео, это вредно для здоровья, – согласился Феликс, входя следом.
Лео был в липких пластиковых перчатках, рукава и грудь мокрые, так что с привычными объятиями придется повременить.
– Я ее растворил. Представляете? Растворил!
На верстаке огромная куча красных денег. Перед нею в ряд – три большие металлические миски, до половины наполненные прозрачной жидкостью.
– Сперва их нужно искупать в чистом ацетоне. – Желтые перчатки схватили пачку купюр. – Пятисоткроновые банкноты. Двадцать штук за раз.
