– Яспер… заткнись.
– Но мы бы взяли куда больше денег, братишка, если б ты не тратил время на разговоры с персоналом, как последний трус! Грабителю незачем нянчиться с персоналом! Мы вполне бы могли сорвать еще миллиончик-другой!
Нянчиться.
Это слово как нож.
Надо уходить, Винсент встал, вытащил из-под стола сумку, закинул на плечо, почувствовал контур автомата на бедре. Зашагал к платформе и стокгольмскому поезду, Яспер побежал следом.
– Братишка… нянчится с персоналом.
– Эй, ключи-то я получил. Верно?
– Получил? Ключи надо отбирать. Прижать дуло им ко лбу, пока ключи не окажутся у тебя в руке.
Он был не в силах возражать. Пускай этот паршивый идиот мелет языком, он просто ляжет и заснет. Не станет, не может отвечать Ясперу.
– Нет, ты послушай. Лео твердил, что мы настоящая компания. И в этом плане Лео… он хозяин, главный начальник, а я… я вроде как мастер, ну а ты, Винсент, всего-навсего сопливый практикантишка, стажер, вот и нянчишься с персоналом. Лео об этом знает. Потому и посылает меня. С персоналом надо держаться жестко. И я так и делаю. Жестко. Не то что ты, братишка.
Винсент поднялся в вагон, зашагал по узкому проходу, отведя руку назад и придерживая сумку на одной линии с корпусом – не хотел мимоходом толкнуть автоматом кого-нибудь из пассажиров. Купе в каждом вагоне только одно, в дальнем конце. Он задвинул шторы, закрыл дверь, положил сумку на багажную полку и лег сразу на три сиденья, прикрыв голову курткой.
Но пролежал он так не больше десяти минут, глухой перестук колес на стыках рельсов только-только успел проникнуть в тело, пульсирующая колыбельная в том же ритме, что краски и мерцающие вспышки света, мягко пробегающие под веками. Сперва явился кондуктор, проверил билеты, потом Яспер влез на сиденье, снял с полки сумку, угостив Винсента под ребра тяжелым кованым ботинком.
– Будешь?
Яспер поставил сумку на пол, достал пиво, открыл банку, дернув за металлическое колечко, брызги осыпали лицо Винсента.
– Будь добр, не открывай банки у меня перед носом.
Яспер опять глянул в сумку, где отчетливо виднелся деревянный приклад сложенного автомата и пластиковые пакеты с купюрами в пятнах краски, выудил еще одну банку, протянул Винсенту, но тот покачал головой.
– За что ты так меня ненавидишь? Что я такого сделал? А? Братишка?
– Мы не братья.
Он все-таки опять ответил. И увидел, что Яспер доволен. Но голова такая тяжелая…
– Я буду звать тебя братишкой, когда захочу. Ты самый младший, так? Поэтому ни хрена не знаешь о том, чем занимались мы с Лео, ты ведь был совсем сопливым щенком.
Винсенту хотелось мыслить ясно, но сухие глаза чесались, волосы на затылке как наэлектризованные.
– При каждом ограблении, братишка… Лео идет первым, я – последним, а ты в серединке, в самом надежном месте. Мы тебя защищаем – такой у нас с Лео уговор.
Яспер принялся мять пустую банку, жесть противно хлюпала, то вминаясь, то выпирая наружу.
– Мы расстреливаем кучу патронов, но всегда оставляем кое-что про запас, на случай, если какой-нибудь хренов полицейский вздумает переться за нами следом. Ты никогда не задумывался, братишка, откуда все эти боеприпасы?
Вмятины. Противный жестяной звук. Движущаяся секундная стрелка. Яспер подвинул банку к уху Винсента.
– Знал бы ты, Винсент, сколько я для тебя делал. Каждый день целых шесть лет. А ты лежишь тут со своей паршивой неприязнью. Черт бы тебя побрал!
Его провоцируют. Он знал, он чувствовал.
– Шесть лет… черт побери, ты это о чем?
– О чем? Как по-твоему, где мы достали пластид и запальный шнур, чтобы подорвать пол арсенала?
У Винсента болело все тело. Ему хотелось только одного – спать.
– Армейская служба. Сперва Лео позаимствовал то, что нам нужно. Потом я.
Но теперь он слушал, и силы словно бы мало-помалу возвращались.
– Учения. Они начинаются с того, что на грузовиках привозят массу опломбированных ящиков и выгружают их возле дороги, прямо в снег. Оружие. Взрывчатка. Боеприпасы. И через некоторое время они уже не в состоянии контролировать количество, а Лео знал, и я знал, что инвентаризацию проведут, только когда учения закончатся, перед отправкой на склад.
Чем громче этот болван рассуждал, тем тверже становилась у Винсента уверенность, что они никогда больше не будут вместе грабить банки.
– А потом, братишка, ночью, когда стояли в карауле, мы приносили с собой черные мусорные мешки. Три часа в снегу, чтобы снять пломбы, забрать патроны, или запальный шнур, или ручные гранаты и поставить пломбы на место. Черные мешки мы закапывали, а потом возвращались в расположение части.
Теперь существовал один только Ясперов рот, который все болтал и болтал о Лео, будто Лео – это Яспер, а Яспер – Лео.
– Мы знали, что после учений будет полный шмон, весь полк вверх дном перевернут.
Будто Лео – это Яспер, а Яспер – Лео.
– Буквально вверх дном, как при домашнем обыске, все прошерстят. Только ничего они не нашли. Ничего, братишка.
Ты мне не брат.
– Понимаешь? Мы целых шесть лет все это планировали, братишка, я и Лео… Странное дело… хотя ты ему младший брат, я знаю его лучше, чем ты. Когда мы входим в банк, между мной и Лео существует связь, которая тебе и не снилась. Мы точно знаем, как каждый из нас будет действовать.
Винсент внезапно встал, посреди раскачивающегося железнодорожного купе. Ему хотелось врезать по этим шевелящимся губам, выплеснуть энергию, которая еще оставалась в его измученном теле.
– Я и Лео. Мы всё можем. Мы все полицейские силы парализовали одной паршивенькой бомбочкой. Представь, что мы сделаем в следующий раз!
– Бомбочкой, из которой ты выдернул предохранительное кольцо, Яспер!
Он чувствовал, как пальцы впились в ладонь.
– Я знаю, это твоя работа! И Феликс знает! И я все время знал!
Яспер по обыкновению тряхнул головой. Но потом вроде как передумал. И усмехнулся.
– Я знал, полиция пошлет робота-сапера.
– Значит, все-таки ты?
– Я знаю, что делаю, братишка, ничего серьезного случиться не могло.
– Ты выдернул предохранительное кольцо! И отпирался!
– Никто не умер. Верно?
– Ты врал! Врал в глаза Лео! Он тебе доверял! Но ты не понимаешь, потому что ты… один, нет у тебя никаких братьев!
Винсент сел, выпрямил пальцы, побелевшие на кончиках, и в купе наконец-то воцарилась тишина. И на душе полегчало.
– Значит, я… один?
– Да.
Яспер, все еще тупо глядя на него, открыл сумку, чтобы достать еще одну банку пива. Но достал не пиво. А автомат.
– И у меня нет… братьев?
– Нет.
Яспер развернул приклад автомата, провел рукой по стволу.
– Братишка? Знаешь, что бы я мог сделать прямо сейчас? Причем в одиночку. Без братьев.
Он так быстро вскочил, что Винсент даже не успел понять, что происходит, пока Яспер не опустился на колено, приставив дуло к его голове. К виску. И Винсент отпрянул назад, пока не уперся затылком в подголовник.
– Тогда я тебе объясню, братишка. Слушай. Вот с этой штуковиной я могу делать все, что мне, черт побери, заблагорассудится.
Никогда Винсент не был так близок к смерти.
Он осознал, что стал инкассатором в той машине или операционисткой за прилавком, поменялся с ними ролями.
– Яспер, ты должен…
Яспер надавил сильнее, и там, где дуло врезалось в кожу, потекла кровь.
– Я не врал Лео, понял?
Он не опустил оружия, когда кто-то прошел мимо их двери. А еще кто-то смеялся и громко говорил за тонкой перегородкой.
– Понял? Братишка!
Винсент не был уверен, что голова слушается, тело не откликалось, но он вправду постарался кивнуть.
Яспер опустил автомат так же спокойно, как вскинул, сложил, убрал в сумку и застегнул молнию.
Опять шаги в коридоре. Опять голоса.
Винсент сидел не шевелясь.
Девять грабежей. И он не понимал, что все так просто: можно взять что угодно, если у тебя в руках оружие.
59
Группа заключенных сидела на лавочке на щебенчатой площадке двора, покуривая сигареты на холодном апрельском ветру, короткий перерыв в работе на конвейере в тюремных мастерских, где они за одиннадцать крон в час выпиливали и собирали квадратные деревянные коробочки. Все как один в неуклюжих мешковатых ватниках, напомнивших Джону Бронксу старые фильмы про узников ГУЛАГа.
Вот где вы будете сидеть, когда я вас поймаю.
Он огляделся по сторонам. Хоть и жил один, он нигде не чувствовал себя одиноким, только здесь. И не было на свете ничего более бессмысленного, чем ожидание в комнате для свиданий. В изоляции. Свидания в тюрьме не радость, здесь главное – контроль и безопасность.
Он услышал звонок, назойливый, металлический, как на входной двери той квартиры, где они делили одну комнату, пока Джону не сравнялось четырнадцать, кровати стояли впритирку, и это не казалось странным, хотя никому из его друзей не приходилось жить в одной комнате с братом. Потом лязг ключей, два механических щелчка и крючья, выскальзывающие из укрепленной рамы.
