Поэтому акушерка разыскала ее на балконе. Себастиан впервые закричал, сделал первый вдох, вода вышла из легких. Вечером он лежал рядом с ней в пластиковом кувезе с кислородом, а она смотрела на него, уверенная, что и он смотрит на нее.
Себастиан был для нее всем. А она оставила его. Теперь они трижды в неделю разговаривали по телефону и раз в две недели встречались по выходным.
Она познакомилась с парнем намного моложе, двадцатиоднолетним, в котором нашла все, чем не обладал Себастианов отец, – кипучую энергию, страсти, силу, нашла человека, который делал явью мечты других людей.
Она влюбилась. И влюблена до сих пор. И все наладится, как раньше, через год они с Себастианом снова будут вместе. Когда это закончится. Они станут семьей, настоящей семьей. Ей лишь надо вытерпеть ожидание.
– Привет.
Аннели слепило весеннее солнце. Женщина из соседнего дома стояла у сетчатого забора, глядя на нее. Чуть поодаль в траве играл ребенок. До сих пор они никогда не разговаривали, но она часто видела соседку в окно: та сгребала листья или бросала малышу большой желтый мяч.
Как Аннели и Себастиан. Раньше.
– Привет.
Она затоптала сигарету, потом подошла к соседке, которая подхватила ребенка на руки. Аннели могла бы погладить его по щечке, ее рука вполне бы прошла сквозь ячейку забора.
– Меня зовут Стина.
– Аннели.
– Я уже довольно давно вижу вас здесь, за забором, и подумала… ну, раз вы наши ближайшие соседи, так, может быть, придете к нам поужинать?
Иногда нужна самая малость, чтобы все вдруг переменилось. И сейчас именно так и случилось. Асфальт и сетчатый забор с колючей проволокой поверху уже не омрачал обзор. Женщина, стоявшая перед нею, жила обычной жизнью и хотела поделиться с Аннели. Может, они подружатся, станут говорить друг с дружкой о том, о чем говорят подруги. Дым в легких и тот не понадобился – спокойствие все равно пришло. И тогда, уже через секунду-другую, она ощутила танцующую легкость. Никто ведь не запирал ее здесь. Нет, конечно. Она сама решила торчать в этом уродливом домишке, решила находиться здесь, рядом с ним, и была готова ждать их обычной жизни. А между тем вот оно! Она и мысли не допускала, что такое возможно! Привет, чем занимается ваш муж, о, он учитель, а мой грабит банки. И все-таки возможно. Никто же не знал. Лео работал в строительстве. А она… Ну, скажем, художница. Или безработная. Или на бюллетене из-за больной спины. Они поужинают. А потом будут время от времени пить кофе. Может, она когда-никогда присмотрит за ее детишками. Обычная жизнь.
Аннели поспешила в дом. Распахнула входную дверь, бегом на кухню, бросилась на шею Лео, из-за чего он пролил на стол кофе, но она не обратила внимания, только крепче обняла его.
– Нас пригласили на ужин!
Он посмотрел на нее, думая о другом.
– Вон туда! Видишь женщину на лужайке, она пригласила нас на ужин. В пятницу!
– На ужин?
Да.
– Аннели… Мне совершенно неинтересны соседи с прогулочными колясками и собачонками. Я здесь по другим причинам и… ты хоть знаешь, как их зовут?
– Ее зовут Стина, а сына – Лукас, а мужа…
– Меня не интересуют их имена.
Он понимал, что обижает ее. Но хотел закончить дела, а не начинать.
– Они нас пригласили. Ты постоянно торчишь в гараже! Мне нужно встречаться с людьми!
– Аннели! Посмотри на меня. Стина поймет. Когда я все закончу, когда сделаю все необходимое, вот тогда мы начнем думать, идти ли на ужин к людям, которые меня совершенно не интересуют.
Аннели опустила руки.
Посмотрела на мужчину, сидящего в кухне к ней спиной, ей очень хотелось, чтобы сейчас он сидел с нею в машине по дороге в Фарсту и чтобы никаких ограблений не было, и тут она поняла, что в тот миг пересекла черту и навсегда осталась по другую сторону.
– Значит, по-твоему, мне надо сейчас пойти туда? И что сказать? Что мы не можем прийти в следующую пятницу, поскольку моему мужу необходимо решить небольшую проблему, ведь его братья больше не желают грабить с ним банки? Твои братья… твои чертовы братья, вечно все из-за них!
Она пересекла черту, решив, что лучше участвовать, быть рядом и знать. Но страх не ослабел, нет, только усилился – каждый раз, когда они шли на риск и добивались успеха, она знала, что они снова пойдут на риск.
– Ты не понимаешь? У меня больше нет друзей. Я ни с кем не общаюсь.
– И что, виноват я?
– Я никого не могу сюда пригласить. Не могу… черт, даже моего родного сына.
Он не понимал страха, не носил его в себе, как все остальные. Лео никогда не боялся. Или никогда не позволял себе бояться. Как в тот единственный раз, когда она потеряла Себастиана из виду посреди площади Сергельсторг, самой большой в Стокгольме. Только что сынишка был рядом – и вдруг пропал. Исчез буквально в мгновение ока. Вот так быстро теряешь контроль над временем и пространством. Она дрожала, металась вокруг, кричала, представляя себе, как Себастиан, один-одинешенек, выходит на проезжую часть или какой-то незнакомец держит его за руку и уводит прочь – картина, означавшая, что она никогда больше не увидит сына.
– Я все ради тебя делаю, Лео! Все время! Каждый день! Даже то, чего не хочу. Но делаю, ради тебя!
Лео реагировал иначе. В тот раз он остановил ее посредине толпы и сказал: ты иди в ту сторону, а я пойду в другую, через пять минут встретимся здесь и опять разделимся. Он преобразовал страх в действие – немедля взялся за поиски, не позволил страху захватывать время и пространство, как было с ней. И так он поступал всегда. Потому-то, наверно, и не видел необходимости ужинать с соседями; для него обычная жизнь была всего лишь фасадом. Он видел пользу будничной жизни, но не необходимость, поскольку просто решил, что для нее нет места, точно так же как решил, что нет места для страха.
– Я никогда и ни к чему тебя не принуждал.
– Я хочу, чтобы ты согласился, ради меня!
– Если не хочешь что-то делать, Аннели, так мне и скажи. Не подходит тебе – не делай. Вот как я не соглашусь.
– Ты спрашивал меня, хочу ли я жить в этом доме? Да я его ненавижу! Уродливый каменный домишко и этот поганый гараж, где вы целыми днями тренируетесь в грабежах и…
Аннели плакала редко. Но сейчас расплакалась. Злость обернулась слезами.
– Ты тогда уже решил жить здесь, потому что тебе так удобно, тебе, а не нам! Пещера в гостевой комнате, провонявшая ружейным маслом, и эта поганая кухня, где у тебя куда больше совещаний, чем у нас ужинов! Единственное светлое пятно в этом доме, в этом поганом доме, – забор, потому что за ним живет нормальная семья, приглашающая нас на ужин, потому что хочет познакомиться со мной. С нами! Неужели не понимаешь?
Она стояла перед ним в слезах, надо ее утешить, но он не мог. Сейчас не мог. Феликс уехал в Гётеборг. Винсент вот-вот уедет. А Яспер может в любую минуту войти в калитку. Он утешит ее попозже.
Он поцеловал ее в лоб и вышел. Соседка по-прежнему была во дворе. Лео поднял голову, и их взгляды встретились, он кивнул, как и полагается соседу.
Потом медленно направился к гаражу. Хотел встретиться с Яспером там, где можно запереть дверь.
Если я еще раз увижу этого болвана…
Так перед уходом сказал Феликс, словно передавая свою ярость старшему брату. Они стояли во дворе, Винсент ушел в дом попрощаться с Аннели, и Феликс шепотом рассказал Лео то, что Винсент запретил ему говорить, насчет поездки в поезде.
Если я еще раз увижу этого болвана, я его убью.
Феликс передал Лео свою ярость и ушел. Теперь Лео нес ее в одиночку. Скоро и он передаст ее дальше.
Он достал ящик с инструментом, где среди молотков и отверток лежал обрезок утеплителя в оболочке из алюминиевой фольги, оторванный от походной подстилки, на которой он спал в лесу ночью накануне Уллареда. Он сделал и опробовал десять разных образцов, проверил каждый и пришел к выводу, что лучше всего гасит звук именно этот. И сейчас просто обернул им ствол. Сойдет – за пределами гаража никто не услышит.
Глушитель.
Он положил оружие на верстак и стал ждать.
Стук. Поначалу неуверенный, потом довольно решительный.
Лео поднял дверь гаража.
Яспер выглядел усталым. Измученным. Потом улыбнулся, как бы извиняясь, но толком не зная за что.
– Ты хотел… поговорить со мной?
– Заходи.
Неуверенная, виноватая улыбка так и осталась на лице, когда он вошел, и Лео, не говоря ни слова, опустил за ним гаражную дверь.
– Мать честная! Лео, ты свел краску.
Яспер вошел в гараж и замер под веревками, натянутыми поперек гаража. Провел ладонями по висящим 500-кроновым купюрам, хихикнул, как от щекотки, и виноватая улыбка обернулась лестью:
– Лео, ну, ты просто гений, вот это да…
– Ты взял десять тысяч. Из чистых денег.
– Да. Но…
– Скажи-ка мне. Как можно профукать десять тысяч за четыре дня?
Яспер вроде бы вздохнул, с облегчением. Теперь он знал, зачем вызван сюда – из-за денег.
