очередь соединявшийся с игорными залами. Отец
собирался выходить, когда столкнулся с входив
шей дамой и узнал ее. Никто бы не взглянул на нее
дважды. Это была пожилая, полная женщина,
слегка оплывшая, в одежде хорошего качества,
но весьма посредственного вкуса, одна из тех дам
с претензиями, которые откладывают небольшую
часть своей ренты или пенсии, чтобы время от вре
мени испробовать в Монте-Карло «систему».
Мишель говорил ей что-то, точнее кричал, забло
кировав дверь и нисколько не заботясь о том, что
поток слов, сыпавшихся словно удары, производил
впечатление скандала. Свет электрической люстры
освещал их, словно на сцене. Обезумевшая дама
думала только о том, как бы бежать, что ей и уда
лось; вместе с вновь прибывшими она прорвалась
сквозь стеклянные внутренние двери.
Портье, несомненно видевшие и слышавшие и
не такое, открыли тамбур, выходящий наружу.
Мишель вышел, те, кто мельком заметили сцену
между пожилыми господином и дамой, едва
взглянули на него. На самом деле ссорился только
375
Мишель, дама ему не отвечала. Вид отца меня ис
пугал: он покачивался,
Один из экипажей, которые в те годы еще при
давали очарование курортным городам (при усло
вии, что лошади не были слишком истощены и не
страдали от солнца и мух), стоял свободный у под
ножия крыльца. Мы сели в него. Не скажу, что я
помогла ему сесть, ибо никогда не играла рядом с
ним роль Антигоны *.
— Что случилось?
— Это госпожа Хирш, вдова врача, лечивше
го Берту и Габриель. Не задавай больше вопро
сов.
Как в дурном сне, та же сцена с небольшими
вариациями повторилась дней через десять. Мы
бродили по Ницце вдоль улицы, где дверь в
дверь чередовались антикварные лавочки самого
разного пошиба. Мишель не был любителем ре
дкостей: слишком мало значили для него дом и
оседлая жизнь. («Мы здесь не задержимся, мы
уезжаем завтра».) Но он любил взглянуть на со
брание разношерстных предметов, комментируя
их достоинства и недостатки, любил порассуж
дать о случае, который свел их вместе. Я же
находила прелестной игру, состоявшую в том,
чтобы выбирать, чт о мы могли бы купить, если
бы были покупателями, еще приятнее было
уничтожать взглядом все то, что не покупалось.
Гравюры Ландзеера и фотографии Бугро, Гани
мед из слоновой кости — безделушка, воспро
изводящая мраморную скульптуру Бенвенуто
376
Челлини, шахматная доска с клетками из перла
мутра и черного дерева, выщербленный фаянс
из Мустье запечатлелись в моей памяти благода
ря следующему случаю.
Часть товара, продававшегося в лавках, была
выставлена на улице. Женщина с непокрытой
головой сидела в кресле перед витриной своего
магазина. Увидев нас, она встала и скрылась в
лавке. Но Мишель немедленно узнал ее, как это
произошло несколько дней тому назад, несмотря
на то, что за двадцать семь лет она должна бы
ла измениться. Он пошел за ней в магазин, ос
тавив приоткрытой дверь, от малейшего
движения которой почти комично трезвонил ко
локольчик. Узкая комната была завалена стулья
ми, поставленными друг на друга, часами,
показывавшими разное время и громоздившими
ся на буфетах Людовика XIII, псевдорококо и
псевдокрестьянского стиля. Женщина отпрянула
к задней стене и оказалась зажатой между сто
лом, перегруженным посудой, и столиком на од
ной ножке, где возвышалась лампа. Мишель
жестикулировал, подняв кулаки, словно угрожая
и этим хрупким предметам, и бедной распухшей
женщине, несомненно еще более уязвимой, чем
саксонский фарфор и жирандоли. Я услышала
крики: «Жена убийцы! Воровка! Убийца!», и
словно пузыри зловонного воздуха вдруг вырва
лись из подвалов разрушенного дома: «Грязная
жидовка!»
Я знала, что Мишель, как и я, не любивший
Ветхий завет, книгу-утешительницу для одних, не-
377
навистную или отвратительную для других, испы
тывал, напротив, инстинктивную симпатию к раз
бросанному по миру, преследуемому и
непонятому еврейскому народу. Он доброжела
тельно относился к евреям, богатым или бедным,
банкирам или портным на дому, представителям
расы, одаренной гениальностью и почти всегда че
ловеческим теплом. Но, выходя из себя, Мишель
употреблял ругательства, достойные Дрюмона *
или презираемых им в юности дрейфусаров, по
добно тому как разъяренный прохожий хватает
валяющийся в грязи нож.
Гнев его утих. Я взяла его под руку, каза
лось, что в этом большом теле не осталось ни
капли сил. К счастью, гостиница наша находи
лась совсем рядом. Мы сели в лифт, и, едва
войдя в комнату, Мишель рухнул в единствен
ное кресло. Он сорвал с себя галстук, расстег
нул ворот рубашки. Крупные капли пота стекали
на голую грудь с мертвенно-бледного лица. Я
испугалась: в прошлом году после нашего посе
щения монастыря в Байесе, позже, на одной из
улиц Женевы, он вдруг почувствовал себя плохо,
кажется, это была сердечная слабость. Я позва
ла соседку, она вошла, ласково захлопотала, зака
зала чаю. Магический напиток, как всегда,
оказал свое живительное и успокаивающее воз
действие. Немного погодя Мишель достаточно
овладел собой, чтобы развернуть «Тан», лежа
щую на столе. Больше о случившемся речь ни
когда не заходила.
378
* * *
В июле 1 9 0 3 года господин, одетый во все
черное, в котором носильщики и контролер без
труда узнали господина де К., сошел на перрон в
Лилле и сел в местный поезд, идущий до Байёля,
где его ждали лошади мадам Ноэми и кучер
Ашиль. На сей раз господин де К. не привез с со
бой гроб: Фернанда осталась в Бельгии, у родных.
Но потребовалось немало времени, чтобы собрать
на перроне Байёля сундуки, чемоданы, подставки
для зонтов, шали, заколоченные ящики с книгами.
Господин де К. держит на поводке таксу Трие, па
мять о Фернанде, собаку он купил в Германии во
время предсвадебного путешествия. Позади шага
ют две дамы, тоже в черном, — предмет забот
Мишеля. Наметанный глаз служащих маленького
вокзала быстро признает в них прислугу. Одна из
них — Барб или Барбра, как я буду звать ее по
зже, свежая двадцатилетняя девица в новеньком
костюме британской nurse 1, купленном в «Old
England» 2. Другая — сиделка, мадам Азели, кото
рая с помощью Барбры ухаживала за Фернандой
и согласилась приехать на лето на Мон-Нуар, что
бы обучить начаткам ухода за младенцами моло
дую горничную, недавно получившую повышение
и ставшую гувернанткой. Мадам Азели несет на
руках малышку, лежащую на подушке в белой на
волочке, для большей безопасности младенец
1 Гувернантка ( англ. ) .
2 «Старая Англия» ( англ. ) — название магазина.
379
привязан к подушке атласными лентами, завязан
ными в банты.
Господин де К. садится в экипаж на переднее
сиденье, чтобы оставить места в глубине для двух
женщин с их ношей. Между ног он усаживает
Трие, пес недоволен тем, что ничего не видит, без
конца вылезает из своего укрытия, встает на кри
вые лапы, тычется длинной мордой в дверцы ко
ляски и лает на деревенских собак и кротких
коров.
Они сворачивают с дороги, окаймленной гир
ляндами хмеля, которые, должно быть, часто на
поминали Мишелю Шарлю, а теперь, возможно,
и Мишелю виноградники Италии. По обеим сто
ронам деревенской дороги, пролегавшей под
просторным северным небом с круглыми облака
ми, запечатленными на картинах Ван дер Мёле-
на *, через одиннадцать лет от Байёля до Касселя
двойными рядами будут лежать мертвые или
агонизирующие лошади с животами, вспоротыми
снарядами. Несчастных животных оттащат в ров,
чтобы дать дорогу ожидавшимся английским
подкреплениям. Экипаж у ж е поднялся на холм,
над которым простирается черная тень елей,
давших имя поместью. Через двенадцать лет,
принесенные в жертву богам войны, они пре
вратятся в дым, в дым превратятся и мельница
наверху, и сам замок. Но чего пока нет, того
нет. Они едут по аллее отцветших рододендро
нов и останавливаются на гравиевой дорожке у
крыльца. На верху лестницы, как всегда язви
тельная, их поджидает Ноэми. Это возвращение,
380
несомненно, напоминает ей другое, более мрач
ное, четыре года тому назад. Впрочем, приехав
шие — в трауре, и хотя, как и подобает вдове,
мадам Ноэми одета в черное и на ней украше
