Она вздохнула, глядя в сторону. Родное стойбище будто взывало к ней: "Куда собралась? Одумайся! В пропасть идёшь, в бездну. Возврата не будет! Хочешь сгинуть в безвестности, как Огонёк?".
Рдяница взяла кобылу под уздцы, повела к выходу из загона.
- Каменная лощина небось вся нынче водой залита, - сказала она. - Придётся крюк сделать. Пройдёшь через Оленьи холмы. Знаешь, где это?
Искра отрицательно покачала головой.
- По правую руку от лощины, днях в четырёх пути. Небось не заблудишься - там теперь кругом вода, другого пути нет. Иди по бережку, он-то тебя и выведет. Я знаю, Пламяслав рассказывал.
- Ой боязно, Рдяница. И тоскливо - сил нет. Ведь навсегда расстаёмся! - голос Искры сорвался, она снова заплакала.
Они вышли из загона, Рдяница передала поводья Искре, вставила в пазы брёвнышки.
- Авось ещё увидимся, подруга. Головня-то чай не вечный. И на него управа найдётся. - У Рдяницы тоже блеснули слёзы. Она быстро смахнула их, опустив лицо. - Ладно, подожди здесь покуда. Я за седлом слетаю.
И направилась к своему жилищу. Но сделав два шага, обернулась.
- Слышь, ты жди, поняла? Не вздумай даже... - она прищурилась, разглядывая обмётанное сумерками, словно залитое кровью, лицо Искры.
Та мучительно прикрыла веки, не переспросив даже, чего она должна не вздумать. Всё и так было ясно.
Лошадь мокро дышала в ухо Искре. Эта кобыла да седло с попоной Косторезовой работы - вот и всё, что теперь связывало Искру с прошлой жизнью. Новые места, новые люди, новые ощущения. А в животе шевелился он - заветный ребёнок, которого они так ждали с Головнёй. Жизнь неумолимо тянула жилу судьбы, наплевав на всех. Где-то там, в далеком прошлом, она закрутила узелок, и теперь не развяжешь его, не разомкнёшь. "Чему быть, того не миновать", - обречённо думала Искра.
В сквозистой тишине перекатывалось внизу лягушачье кваканье, пролетела, едва мелькнув, какая-то птица, и бултыхнулось что-то в реке, коротко и гулко, словно камень ушёл на дно. С каждым мгновением Искре всё сильнее казалось, будто она спит - слишком оцепенелым было всё вокруг. Быть может, и Рдяница ей померещилась? Вот сейчас откроет она глаза - а рядом будет он, желанный и несносный, посмотрит на неё и зашепчет: "Что тебе снилось, любимая?". Ах, как хотелось, чтобы это оказалось правдой!
Вспорхнула, поднятая с земли, стая снежных воробьёв, на мгновение окружив Искру хлопаньем крыльев, и к беглянке подковыляла мокрая от пота Рдяница, тащившая в охапке деревянное седло, меховую подушку и шерстяной потник.
- Заждалась, голубушка?
Быстро брякнув потник и седло на спину лошади, она затянула подпругу, потом взгромоздила позади тюк с солониной. Подсаживая Искру, пожелала ей:
- В добрый путь, милая.
Та ничего не смогла ответить - рыдания душили её. Нагнувшись, поцеловала подругу, а потом тронула пятками широкие и мохнатые бока лошади.
- Пошла!
- Помни - по берегу вправо, и к холмам, - повторила напоследок Рдяница, дрожа пухлыми губами. - А там уж... - Она махнула рукой, оборвав себя на полуслове. Ей тоже было нелегко расставаться.
Такой Искра и запомнила её: всклокоченную, с безумно шарящим взглядом и твёрдо сомкнутыми губами. Рдяница стояла у плетня, чуть сутулясь, усмехалась щербато и желала беглянке счастливого пути. А где-то там, за её спиной, лежал мёртвый человек - цена свободы и надежды, искупительная жертва отвергнутым богам.
Головня недолго размышлял о том, как убежала супруга. Едва прослышав про мёртвого стража, тут же сообразил, что без чужой руки, решительной и беспощадной, в этом деле не обошлось. Нагрянул в жилище Жара-Костореза, спросил, не пропало ли у того седло и попона с уздечкой.
- Откуда знаешь? - изумился Косторез.
Головня недобро ухмыльнулся.
- Плохо же ты за женой следишь, помощничек. Совсем от рук отбилась. Где она нынче?
- Да на реке, должно, котёл моет,- озадаченно ответил Жар.
Ночью прошёл ливень, вытоптанная за много дней земля блестела словно иней. Парило невыносимо. Серые тучи медленно перекатывались друг через друга, ломались, стёсывали бока, вспыхивали по краям бледным сиянием. Над стойбищем плыл запах гари: костры горели круглые сутки, отгоняя гнус.
Вождь велел привести Рдяницу. Спросил у неё:
- Куда Искра ушла - знаешь?
Та усмехнулась.
- Может, и знаю. Да тебе не скажу.
- А я вот сейчас велю сына твоего полешком прижечь - авось язык-то и развяжется, а?
Рдяница презрительно дрогнула губами.
- Ты - позор отца и матери. Не будет тебе прощения ни на этом, ни на том свете.
Головня лишь усмехнулся.
- Не сознаешься, пеговласая?
Рдяница заколебалась.
- Неужто детей мучить станешь? Совести у тебя нет, Головня.
- Эвона! О совести вспомнила. А когда сторожа убивала, ничего в душе не всколыхнулось?
Рдяница поняла - Огонь карал её за преступление. Убийство - страшный грех.
- Ну и Лёд с тобой, - плюнула она. - К Павлуцким Искра уехала, к родичам моим. Что, тоже их рабами сделаешь? Не дрогнешь? Они-то - не Рычаговы, в услужение не пойдут. А бабы здешние всех твоих охотников со свету сживут - сами ведь тоже из Павлуцких. Забыл уже?
Она насмехалась над бессилием вождя. Но и тот был не лыком шит - примотал неукротимую женщину к коновязи возле руин древней постройки, а Жару сказал:
- Сегодня отбываем к Павлуцким. Возьми пяток охотников и самых быстрых кобылиц.
Тот не рыпнулся, пошёл выполнять приказ.
А вождь сыпал распоряжениями:
- Сполох, остаёшься за старшего. Пока не вернусь, держи мерзавку на заболони и воде. Думаю, она не одна, кто о бегстве жены ведал. Вернусь - допрошу хорошенько. А ты, Пепел, за сестрой присматривай - как бы не случилось тут с ней чего. Тревожно мне что-то.
И, оставив помощников в тяжких раздумьях, умчался в погоню.
А спустя два дня община восстала.
Глава шестая
Головня не случайно взял Костореза с собой: боялся, как бы в его отсутствие этот рохля совсем не подпал под влияние родичей. Шутка ли, второй раз жена оказывается в опале. Тут можно и сломаться, особливо ежели вся община тыкает в тебя пальцем - несчастный хлюпик, не вступишься за супружницу? Одно только имя, что мужик, а на деле - трусливая баба. В решимость Жара Головня не верил, он опасался его отчаяния. Потому и прихватил, чтоб держать под боком.
Жар и правда впал в оцепенение. На вопросы отвечал невпопад, в разговоры не вступал, смотрел перед собой опустошённым взглядом и моргал. Поначалу, пока не отъехали, ещё пытался смягчить вождя, просил оставить его с детьми - мол, пропадут без него. Головня отмахнулся: "О детях бабы позаботятся. А ты о деле думай". А как думать о деле, если там, возле остроголовой кольчастой коновязи с ликом Науки на вершине томилась она - невыносимо склочная баба, отравившая Жару всю жизнь, а ныне ставшая чуть не страдалицей за веру в очах каждого родича? Неуклонные, как зимние ветра, возвращались к ней мысли, и вспоминалось неказистое житьё-бытьё, полное ссор и взаимных упрёков. Жизнь без любви и уважения. Их не спрашивали, когда женили друг на друге. Отец Огневик на правах названного родителя выбрал ему невесту из соседей-Павлуцких, породовитее да поухватистее, чтоб служила надёжной опорой блаженненькому мужу, наделённому как на грех чудным даром от Огня. Рдяница быстро освоилась на новом месте, а освоившись, прониклась к супругу искренним и необоримым презрением. До того сильным, что даже детей иметь от него не хотела, из кожи вон лезла, чтобы понести от другого. Какое-то время путалась с разудалым рыбаком Сияном. Но Сиян и без того кормил две семьи, брать на себя третью не торопился, да и не мог: Отец Огневик таких шуток не одобрял. Всё же некоторое время Рдяницу грела надежда, что Огонь скоро приберёт старика к себе, а Ярка, наследница Отца, по бабьей своей солидарности не будет так сурова к любовникам. Однако Сиян сам порвал с Косторезовой женой, устав от взбалмошной бабы. Рдяница с горя кинулась искать счастья у бродяг, сходилась то с одним, то с другим, но детей своих, что обидно, рожала только от мужа. Это её злило безмерно. Чтобы хоть как-то отомстить ему, изводила придирками, намекала на его бесплодие. Напрасные усилия! Слишком уж похожи на отца была два старших ребёнка - такие же глазастые, пугливые, тонконогие. В младшей дочке Рдяница не была так уверена: когда понесла её, крутила шашни с пришлым кузнецом, белобрысым и широколицым, с руками-корневищами и вечной усмешкой в пышную бороду, а дочура как раз беленькой росла, кряжистой, скуластой, вылитый кузнец. Да вот беда: родитель у Рдяницы такой же был, только чуть потемнее, а дочка, словно в издевку, тоже начала со временем темнеть. Как тут не взвыть от досады?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
