— Это мое дело. Про факты же сказать не смел бы людям посторонним.
— Я посторонний? — удивился Дементии Федорович.
— Претензии в ваших обидах предъявляйте не мне.
— Почему же не тебе? Ты ведь круг-то замкнул.
Родион Петрович не вступал в разговор. Но сейчас почувствовал, что взрыв произойдет, и не успел.
Стройков вскочил со стула.
— Вам что, не по нраву?
— Гебя обманули.
Стройков побледнел, сдерживая себя.
— Что-нибудь знаете?
— Нет.
— А нет, так зачем же так язык распускать, — сказал Стропков как можно медленнее, чтоб позаметней была тяжесть его слон.
Родион Петрович с трудом усадил его за стол, и сел Строиков только потому, что разговор уже касался его и надо было выяснить кое-что в происшедшем.
Он попросил Родиона Петровича выйти на минутку.
— Вам обоим нужна одна и та же правда, и надо идти к ней с ^большим доверием друг к другу. Прав может быть каждый из нас, — сказал Родион Петрович, зная, как горяч бывал Дементий Федорович.
Родион Петрович вышел.
— Успели оттуда, — еще не остыв, проговорил Стройков. — Еще не вышло бы чего?
— Что, скажи?
— Молчать об этом!
— Безусловно.
— История эта, как плохо погашенный огонь. Не успел отойти — опять загорелся. Огонь опасен для других домов.
— Надо лучше гасить.
— Помогите или научите. А на такие изречения мы и сами горазды.
— Хотел что-то сказать? Я перебил.
Это надо делать пореже, а спокойно выслушивать.
Когда человек пашет, ему не надо мешать, если он старается, но что-то у него не выходит.
Дементий Федорович принял это мирное начало- успокоился и ждал, что скажет Строиков.
Строиков проверил, как крепко закрыта дверь хотя знал, что тут не будут подслушивать.
— Митя, сын Федора Григорьевича, — начал он — совсем недавно назвал себя убийцей Желавина и приучастил к этому жену свою. Будто бы сказал это в помрачении ума Не берусь гадать о дальнейших его высказываниях. У меня состоялся разговор с его женой. Как выяснилось, ей и ее мужу известно о факте появления у их окна неизвестного с холстинкой на лице.
Дементий Федорович порывался что-то сказать.
— Стойте! — остановил его Стройков. — Дайте закончить. Просил же… Этот неизвестный появился после убийства Желавина и после смерти Федора Григорьевича о котором неизвестный спрашивал. Факт. Вот и сделайте выводы. Они в какой-то мере касаются вас. Раз ты со мной так говоришь, то, выходит, веришь что-то не может касаться меня.
Стройков 0^ я и3 вас так Р^У ^ «У.- усмехнулся
— Ее тянут похитрей.
— Смотря из кого. Это слизь дрожит, что и не ухватишь. Вы же на такое не способны.
— Этот неизвестный и убил, — спокойно сказал Дементпй Федорович.
— Вот вас и могут спросить: кто он? Ловягин-то Викентий в болоте пропал. Так кто же? Или не пропал — явился?
— За что могут спросить — по дружбе с Федором Григорьевичем или все по тому же письму?
— И по дружбе. Приглядываются ко всему. Не я, Дементий Федорович, этим делом буду заниматься, если оно начнется. А начнется — боюсь не сверкнуло бы вновь над вами письмо Желавина… Я если и замкнул круг, то мертвым. Не замкнулся бы теперь по-иному. Огонь-то непогасший опасен для других домов, сказал я уже.
— Вина и над мертвым остается виной.
— Но соприкосновения с ним не имеет.
— Соприкасается сродными. Судьба Мити тому пример
— Жалостливые веяния Родиона Петровича.
— Нет. Один попутчик дорогой рассказал.
— Он, Митя, сам ей, судьбе-то, дал вожжи в руки.
Не брала, да заставил. А теперь и подхлестывает перед пропастью.
— Я знал его, когда он был совсем мальчишкой, а потом и подростком. Он никогда не был лентяем, трусом или лжецом.
— Выходит, этого мало. Надо еще постоять за себя.
Хорошие начала ценят по плодам их. Плоды его подлые.
Ведь он, не думая, и вас зацепил. Хотел жену зацепить, а зацепил-то и вас…
— Зацепило другое… Достаточно, думаю, поговорили, вернее, выяснили кое-что. Теперь я расскажу и свое…
— Родя! — позвал Дементий Федорович своего шурина. — Вы зря его выпроводили, — сделал он замечание Стройкову.
— При нем я не сказал бы ничего.
— При нем можно говорить все. Советы таких людей достойны внимания.
— Я знаю, что делаю, — с прежней мрачностью ответил Строиков.
Он презирал поучения людей несведующих. Как это так: человек но карте рассказывает про дорогу другому, который пешком исходил ее.
— Свои дела иногда надо проверять умом друзей. Ум хорошо — два лучше.
— Дела мои проверяются по работе людьми не только ури^ыми, но и знающими.
Дементий Федорович еще раз, громче позвал Родиона Петровича.
Тот вошел.
— Если ты, Демент, посчитал, что я, как хозяин дома. должен непременно быть за столом, то это лишнее. Или разговор ваш окончен?
— Нет.
— При некоторых разговорах, действительно, бывают посторонние при всей вере им, — сказал еще Родион Петрович. — В каждой работе есть свои секреты.
— Об этих секретах скоро узнают все, — был ответ Дементия Федоровича.
— Но секреты иногда и попридержнвают. Обстановка.
А может, вдруг изменится от излишней болтовни, — сказал Стройков. — Это секреты нашей работы.
В словах Стройкова была доля истины: действительно, имел ли право Дементпй Федорович на огласку того, что хотел он сказать? Но Родиону Петровичу он верил.
— После разговора мы, возможно, по твоему совету, Стройков, и вынесем решение держать язык за зубами, — согласен был Дементий Федорович с предостережением Стройкова.
— Поняли и насторожились. Значит, есть! Не лучше ли повременить с этим разговором, — сказал Стройков, противясь тому, что могло помешать его работе.
Стройков встал: хотел совсем прекратить разговор, намереваясь продолжить его где-нибудь в другом месте.
— Жаль. Я завтра уезжаю. Но Роде я скажу все равно. Он многое знает из наших прежних бесед с ним.
— Как только, Демент, ты начнешь свой рассказ, я тотчас уйду. Разговор должен состояться. Но коли начало я слышал, дозвольте и мне высказать свои соображения. Я не посторонний: дело касается мужа моей сестры, а следовательно, и меня.
— Прежде об этом молчали. Тихо посиживали. И не надо торопиться сейчас, — посоветовал Стройков, присаживаясь к столу, чтоб выслушать Родиона Петровича.
— Отвечу. Меня о родстве никто не спрашивал, и было бы глупо назойливостью оповещать об этом. Сестра просила молчать — смириться, чтоб я не усугубил и без того тяжелое положение ее мужа. Оно могло стать совсем безнадежным. Так считала она. И третья причина. Молчал, как выразились вы, для сохранения нужной обстановки: была опасность дать сигнал истинному преступнику.
— Вот как, — сказал Стройков, настораживаясь, — И тогда не поделились со мной своими опасениями.
— Алексей Иванович, вы меня и сейчас с неохотой слушаете. Тогда, как и сейчас, я был против обвинения в убийстве Федора Григорьевича. Вы об этом и слышать не хотели. Теперь же идут слухи о признании Дмитрия в его преступлении.
— Сказано им в помрачении, — уточнил Стройков.
— От того, что на него пало, можно помрачиться. Я искренне жалею этого человека, загубленного мытарствами.
— Первое мытарство-он сам.
— Это следствие. А первое-смерть отца, в которой много загадочного. Но нет вины в убийстве. Он, скорее, принял по каким-то случайностям эту вину или какая-то подлая рука направила ее на него. На топоре с клеймом и замкнулся круг. Исключаю, что это сделал Митя или Фен я.
— Что исключаете, убийство или что ОЕ!Н направили вину? — спросил Стройков.
— Исключаю и то и другое.
— Значит, семья эта ни в чем не повинна. Так кто же?
Кто убийца? Не Федор Григорьевич, так кто? — требовательно спросил Стройков с горячностью.
— Люди седых лет чаще обращают свой взор в прошлое, может, потому, что там заключено изначальное в их судьбе? И еще, пройденный путь-это наследство. Зрелость оставляет его последующему для более разумного пользования жизнью.
Стройков откинулся на спинку стула.
— Так кого там увидели?
— Он стоял в моей памяти, как музейная фигура, одетая в затхлые одежды. Она вдруг шевельнулась как-то грубо, мучительно, словно жизнь содрогнулась в ней. Эта фигура — Викентий Ловягин.
— Еще один мертвец в этой истории. Не слишком ли много загадок они задают живым?
— Смерть Ловягина не засвидетельствована. Пропал в болоте — и все. А вдруг не пропал?
— Он убийца?
— Предположим. Кто нам мешает предположить?
— За что убил? Кто такой Желавип, чтобы так изза него рисковать? Ведь если, по вашему предположению, Ловягин не пропал, то жить-то он должен скрытно, притаенно. Что же его заставило рисковать жизнью, выйти и убить Желавина?
