присутствием централизованной политической системы, контролируемой в основном одной партией, протекционистского правительственного аппарата и стандартов поведения, позволявших политикам извлекать выгоду из своего служебного положения. Когда контролер Еврейского агентства обратил внимание Леви Эшколя, тогдашнего директора отдела поселений агентства, на коррупцию среди его чиновников, тот ответил библейской цитатой, ставшей классической: «Не заграждай рта волу, когда он молотит» (Второзаконие / Дварим 25:4), подразумевая, что использование государственной должности для получения финансовой выгоды неизбежно. В бюрократической системе того времени, когда для импорта, экспорта или получения иностранной валюты требовалось разрешение, а в период жесткой экономии 1950-х годов, когда все предметы роскоши считались нарушением закона, использование «контактов» для получения скидки, льготы, лицензии и т. д. было общепринятой практикой. Была расхожей поговорка: если у тебя есть друзья, тебе не нужна протекция.
О взяточничестве ходили слухи. Как выразился Альтерман:
Говорят совершенно открыто, не шепотом,
С упоминанием чинов и имен,
И называют решительно: кем, когда и сумму,
И в каком учреждении,
И должность, и профессию,
И слышишь не постыдные имена
Вроде Аль-Капоне,
Отнюдь нет – имена людей,
Которые трудились на строительстве дорог
И пели: «Храм будет восстановлен»[155].
Политической жизнью управляли партии, и каждая партия в коалиции лоббировала интересы своих организаций и сторонников. Левые поддерживали кибуцное движение, мошавы, Hevrat Haʻovdim. Центр и правые позаботились о владельцах частных компаний, промышленниках, владельцах цитрусовых рощ, управляющих отелями и подрядчиках. Публичные тендеры еще не получили распространения. Таким образом, существовала благодатная почва для коррупции – как отдельных лиц, так и организаций – в обход государственных процедур.
В Израиле была свободная пресса: у каждой партии наличествовала своя газета, существовало также несколько независимых газет. Правительство подвергалось резкой критике как со стороны правых, так и левых. Однако журналисты опасались затрагивать некоторые сферы, в том числе безопасность. Редакционный комитет, очень уважаемый форум, который премьер-министр время от времени созывал для разъяснений, таким образом предоставляя его членам секретную информацию, был одним из средств обеспечения сотрудничества прессы с правительством. Телевидение еще не проникло в Израиль – Бен-Гурион считал, что оно развращает общественность. Радиопередачи контролировались Управлением радиовещания или армейской радиостанцией, которые находились под надзором правительства. Таким образом, правительство получило преимущество перед любой оппозиционной группой, распространяя свою версию событий. Но оппозиция полностью использовала свободу слова в прессе и сумела донести свою точку зрения до своих приверженцев. Ведущие газеты, такие как Ha’aretz, Ma’ariv, Yedioth Ahronoth и даже Davar, газета организации Histadrut (на самом деле Mapai), были независимыми и в той или иной степени выступали против различных правительственных действий.
Лишь в одной сфере граница между разрешенным и запрещенным была размытой. Разрешено ли правительству шпионить за избранными чиновниками? Такой акт мог иметь различные оправдания: безопасность государства, подозрение в контакте с иностранными агентами или борьба с подрывной деятельностью. Но мог ли премьер-министр разрешить Shin Bet (Служба безопасности, позже Служба общей безопасности) прослушивать лидеров Mapam? Скрытые микрофоны, обнаруженные в конференц-зале руководства Mapam, привлекли внимание к тому, что составляло лишь верхушку айсберга, поскольку такая практика была широко распространена. Военная администрация вела наблюдение за арабскими лидерами и прослушивала их. Можно предположить, что другие лидеры оппозиции и, возможно, даже члены правящей партии также прослушивались. Принятый принцип, согласно которому государственные учреждения, такие как Shin Bet, не служат конкретным интересам, соблюдался не всегда. Похоже, некоторые представители силовых структур время от времени находились в состоянии опьянения от ситуации создания государства и ощущения, что они держат в своих руках бразды правления. Этим можно объяснить использование Shin Bet в политических целях: подавление забастовки моряков военно-мобилизационными приказами; или идея, которая была включена (хотя и не реализована) в Закон о ЦАХАЛе – что каждый солдат будет работать в сельском хозяйстве в течение одного года в качестве обучения. Только такая атмосфера могла породить безрассудную идею использования сети евреев-сионистов в Египте для проведения диверсий, которые дестабилизировали бы британскую эвакуацию из этой страны. Это дело было вписано в израильскую историю под названием «Позорное дело» (1954)[156].
Сосуществование индивидуализма и коллективизма
Первые два десятилетия существования государства были отмечены конфликтом между коллективистскими нормами, поддерживавшими преданность обществу и важность мобилизации людей для работы на благо государства, и индивидуалистическим стремлением людей повысить уровень жизни, обеспечить хорошее образование детям и подняться по социальной лестнице. В риторике преобладали сионистско-социалистические ценности, но в повседневной жизни люди старались улучшить свое личное положение. Этот конфликт имел любопытные проявления в трех внепарламентских оппозиционных группах, появившихся в то время.
Первая, Shurat Hamitnadvim («Строй добровольцев»), появилась в 1952 году. Эта группа идеалистов состояла из студентов Еврейского университета, желавших улучшить израильское общество. Большинство из них были либо членами Mapai, либо идеологически близкими к нему. Вероятно, они усвоили концепцию этатизма Бен-Гуриона и стремились претворить ее в жизнь. Они сохранили свою независимость, и сама группа не присоединилась к какой-либо политической партии, но работала, чтобы помочь принять массы репатриантов, с одной стороны, и бороться с коррупцией в правительственном аппарате – с другой. Shurat Hamitnadvim придерживалась коллективистских стандартов. Ее члены считали себя обязанными доказать свое право предъявлять требования другим, занимаясь волонтерской работой. Таким образом, их первым делом была помощь жителям транзитного лагеря недалеко от Иерусалима во время наводнения зимой 1951/52 года и обучение новых иммигрантов ивриту.
Впоследствии из социальной ответственности они начали предупреждать и информировать о случаях повальной коррупции в правительственных кругах. Чистка государственного аппарата должна была способствовать становлению более достойного израильского общества. Склонность группы к коллективистским тенденциям была более чем очевидна в ее пуританстве и неутомимом проникновении во внутренние механизмы государственного аппарата, иногда в нарушение рамок закона или вторгаясь в частную жизнь. Разочарование по поводу незначительных результатов своих действий вынудило их искать сенсационные заявления, которые побудили бы общественность поддержать искоренение коррупции. Поэтому они сосредоточились на обвинении Амоса Бен-Гуриона, старшего полицейского офицера и сына премьер-министра, подавшего на них в суд за клевету. Вызванный этим делом резонанс вышел далеко за рамки всего, чего они добивались ранее, но также оттолкнул многих людей, прежде их поддерживавших. В итоге Shurat Hamitnadvim распалась, ее члены разбрелись по разным направлениям. В настоящее время их можно найти как в левом, так и в крайне правом лагере.
Вторая внепарламентская оппозиционная группа была представлена в еженедельнике Ha’olam Hazeh («Этот мир»), редактором которого был Ури Авнери. Авнери начинал как правый, член Etzel, явно склонявшийся к ханаанизму – движению, стремившемуся
