создать новую израильскую идентичность, основанную на древних семитских народах (см. главу 11). Но к тому времени, когда приобрел еженедельник – в 1950 году, он пересмотрел свои взгляды и теперь поддерживал диалог между евреями и арабами. Мишенью для выпадов еженедельника служила Mapai. Авнери питал ненависть к Бен-Гуриону, которого видел как злого карлика, действующего против поколения коренных израильтян, выросших в ишуве. Ha’olam Hazeh был независимым изданием, существовавшим за счет подписки и рекламы и не имевшим политической принадлежности. Авнери ввел в израильскую прессу то, что позже стало известно как «журналистское расследование», и многие журналисты прошли обучение в его офисе. Его девиз гласил: «Без страха, без предвзятости». Заголовки первых полос кричали о коррупции в аппарате Mapai, как в серии статей о «Хушистане» – городе Хайфа, мэром которого был член Mapai Абба Хуши. На последней странице были фотографии и статьи в стиле Playboy, адаптированные к местным стандартам скромности. Эта смесь необузданной политической агрессии и сенсационного вуайеризма делала Ha’olam Hazeh очень привлекательной. Многие читали этот еженедельник, правда, обычно тайно.
В 1950-х годах с Ha’olam Hazeh сотрудничал Шмуэль Тамир, фанатичный правый адвокат, глубоко ненавидящий Бен-Гуриона. Он освещал два судебных процесса, потрясшие Израиль: процесс Грюнвальда – Кастнера (см. главу 11) и дело Амоса Бен-Гуриона и Shurat Hamitnadvim. Другой мишенью газеты служила «Организация тьмы» – Shin Bet или ШАБАК (Sherut Habitahon Haklali, Служба общей безопасности), которая рассматривалась как серьезная угроза. Авнери ввел в оборот ивритские термины «битсуизм», стремление людей Бен-Гуриона подчеркивать действие в ущерб идеологии, и «битчонизм», подчинение политического и социального мышления потребностям оборонного истеблишмента. Он яростно критиковал контроль Бен-Гуриона над оборонным ведомством, а позже нацелил свои выпады на Моше Даяна, которого считал угрозой израильской демократии. В то же время на протяжении всей своей жизни Авнери питал слабость к солдатам ЦАХАЛа, с которыми участвовал в Войне за независимость. Ему приписывают разоблачение дела Кафр-Касем и ведение беспощадной борьбы с военным положением для арабского населения. В 1965 году Авнери был избран в Кнессет по списку активистов, выступавших за мир с арабскими странами.
Авнери и его газета действовали нестандартно. Его несдержанность, грубый стиль, пренебрежение правилами во всех его проявлениях – все это знаменовало новый период в отношениях между правительством и общественностью. Тем не менее, как и идеализм Shurat Hamitnadvim, идеализм Haʻolam Hazeh придерживался коллективизма как руководящей идеологии. В ней трудно увидеть либеральные элементы, отстаивающие личную свободу и права, и в этом смысле Авнери также принадлежит к эпохе коллективизма.
Третья оппозиционная группа состояла из профессоров Еврейского университета и интеллектуалов и сформировалась в 1960-х годах, чтобы обличить правление Бен-Гуриона, которое они считали агрессивным и авторитарным. В 1960 году были обнаружены подделки в документах, относящихся к «Позорному делу». Пинхас Лавон, генеральный секретарь Histadrut и один из самых влиятельных людей в стране, был министром обороны во время «Позорного дела» и, как следствие, был вынужден уйти в отставку. Теперь он пытался обелить свое имя, утверждая, что это не он приказал задействовать диверсионную сеть в Египте. Бен-Гурион отклонил его просьбу об официальной реабилитации, заявив, что премьер-министр не принимает решения о виновности или невиновности, особенно на основании версии только одной стороны в этом деле – другой стороной был начальник военной разведки Биньямин Гибли, который утверждал, что Лавон действительно разрешил ему создать сеть.
Теперь «дело Лавона» разрослось как снежный ком. Лавон нарушил все правила политической игры, выступив в Кнессете перед комиссией по иностранным делам и безопасности, политическим собранием, куда входили представители партий, и изложил полный список требований и обвинений в адрес оборонного истеблишмента. Его заявление попало в прессу, опять же вопреки общепринятым правилам. Когда министерский комитет («Комитет семи»), который был создан лишь для процедурных целей, постановил, что Лавон не отдавал приказ, Бен-Гурион решил, что вся процедура нарушает принципы разделения властей и естественную справедливость, и ушел в отставку. Чем больше Бен-Гурион настаивал на расследовании этого дела, тем больше Лавон играл роль мученика. Дело приняло форму своего рода суда над Дрейфусом, особенно после того, как центральный комитет Mapai освободил Лавона от обязанностей генерального секретаря Histadrut.
Более сотни профессоров подписали письмо протеста против Бен-Гуриона, требуя восстановить доброе имя Лавона. Есть несколько возможных объяснений этой беспрецедентной активизации ученых в поддержке Лавона. Это случилось после ряда столкновений между Бен-Гурионом и интеллектуалами, вызванных его выражением безразличия к еврейской литературе, его претензией на то, что он не только политический лидер, но и создатель взглядов народа, что выражалось в его отношении к Библии как средоточию еврейского творчества, при игнорировании всех других достижений еврейской культуры из поколения в поколение и возвышенных лозунгов «Избранный народ» и «Свет народам», которые получили статус национальных целей. Согласно этой теории, интеллектуалы полагали, что претензии Бен-Гуриона на роль не только политического лидера, но и пророка могут привести к «тоталитарной демократии» – термин, придуманный Яковом Тальмоном, крупным историком и известным ученым, лидером интеллектуальной оппозиции.
Другой возможной причиной действий профессоров было прежнее лидерство Лавона в молодежном движении Gordonia. Некоторые из лидеров ученой среды, такие как Натан Ротенштрайх, принадлежали к данному движению и предпочли остаться верными своему бывшему лидеру. Даже Амос Оз, тогда еще молодой писатель и член кибуца Хульда, который был связан с Gordonia, считал Лавона вожаком и наставником. Ури Коэн, историк высшего образования в Израиле, считает, что решение правительства в конце 1950-х годов построить университет в Тель-Авиве, тем самым нарушив монополию Еврейского университета на высшее образование, вызвало протестные настроения среди профессоров, что в итоге нашло свое идейное выражение в деле Лавона. Так или иначе, дело превратило израильских интеллектуалов в мощную оппозиционную группу, которая была способна мобилизовать средства массовой информации и оказать большое влияние на общественное мнение. В этот период среди интеллектуалов можно обнаружить определенную усталость от процесса строительства нации. Тем не менее сам факт, что профессора покинули башню из слоновой кости и начали действовать исходя из своего понимания идейных ценностей, показывает, что ими все еще двигал дух коллективизма. Они считали себя обязанными способствовать формированию имиджа государства.
С 1960 по 1965 год «дело Лавона» оставалось в повестке дня страны. Но простые граждане устали от этого до смерти. Их больше не интересовали подробности истории, различные противоречивые версии которой все еще обсуждались на частных собраниях среди образованного среднего класса, – они просто хотели его прекратить. Однако Бен-Гурион не допустил прекращения дела. Теперь для него главным был правовой вопрос: министры правительства не могли обелить или предъявить обвинения кому-либо. Сама возможность таких действий министров явилась
